Миттельшпиль (СИ) - Логинов Анатолий Анатольевич

В обществе, образовавшемся на диванах и креслах вокруг хозяйки дома и почетного гостя, говорили негромко, обсуждая сложившуюся ситуацию. Слово держал граф Пален, товарищ министра юстиции и один из крупнейших российских помещиков.

— Господа, — продолжал он речь, прерванную приходом Фредерикса, — разумеется, ни одно цивилизованное государство, державшееся в течение многих столетий известного направления в своей политике, — я имею в виду симпатии к германской нации, — пояснил он, — не может так легко заменить его на противоположное, что и подтверждают действия государя императора. Да, мы пока не порвали своих связей с французами, но и не стали их близкими друзьями, как это предлагают господа Извольский, Сазонов, Милюков, князь Львов и иже с ними. Нет и нет, господа. Только дружба между нашими великими империями — вот что нам необходимо.

Графиня поддержала разговор и позволила себе перебить рассказчика, чтобы самой высказать давно наболевшие мысли.

— О да, граф! Теперь все у нас устремилось к Франции! Не правда ли, господа? — Слушатели закивали в знак согласия. — Рвущиеся в Государственный совет либеральные партии считают Германию очагом консерватизма, часть офицерства — стремится отличится в новой войне и считает, что успехи легко достижимы в борьбе с Германией, как и в предыдущей стычке с азиатской Японией, естественно — при условии союза с Францией… Интеллигенция, которая должна вечно благодарить за науку немецких профессоров, симпатизирует республике и счастлива разрешением петь «Марсельезу», как гимн якобы дружественного государства. А всего лет двадцать назад за такое пение они были бы сосланы и по сию пору не могли вернуться из ссылки…

Кружок гостей слушал речь графини с явным удовольствием и одобрением. Она, почувствовав это, продолжала с воодушевлением.

— Русские купцы и промышленники считают своих немецких коллег основными конкурентов. Рабочие на фабриках терпеть не могут аккуратного и требовательного мастера — немца. Даже неграмотные мужики считают себя вправе жаловаться на немца — управляющего, который наказывает пьяниц и лентяев. Наш состоятельный класс, в подражание «Фронде»[6] бросающий большие деньги на Ривьере и в Париже, конечно же, выражает свои бурные симпатии французам. А также — к их ресторанам, бульварам, театрам, портным, кокоткам и шампанскому, полагая, что в этих симпатиях лучше всего отражается любовь к Франции.

Графиня, слегка утомившись от такой длинной речи, подозвала стоящего в отдалении, чтобы не слышать произносимого собеседниками, слугу с подносом, полным бокалов с французским шампанским. Пока гости освежались шампанским, граф Пален продолжил свою речь. Но сначала он решил польстить хозяйке.

— Как тонко графиня определила корни антигерманского недовольства в обществе. У вас глубоко философский склад мысли, дражайшая Мария Эдуардовна, — слегка поклонившись сидящей на диване хозяйке и отпив из бокала, Пален продолжал. — Этот противоестественный союз двуглавого самодержавного орла и красного галльского петуха, горланящего республиканскую «Марсельезу» …

— Вы совершенно правы, граф! — поддержал его принц Александр Баттенбергский, — куда естественнее союз двух орлов — германского и российского…

— Сему мы видим в недавнем прошлом яркий пример, — согласился граф Пален. — В недавнюю войну на дальних рубежах нашей империи, тяжелую именно отдалением сих рубежей от наших европейских губерний, только Германия поддержала наши усилия, позволив нам законтрактовать свои угольщики и парировав усилия коварного Альбиона по поддержке Японии. Франция же использовала сей момент, чтобы окончательно разрешить свои недоразумения в колониях с Англией. И даже, как утверждают некоторые, заключила с англичанами тайный союз. И это страна, которая утверждает о союзных отношениях с нами!

— Конечно, французские интересы были в тот момент не обострять отношения с Англией из-за далекой Японии… Равно как и английские — не допустить усиления российского влияния на Китай и нашего упрочения на берегах Тихого Океана… — неожиданно заметил молчавший до этого барон Роман Розен, один из членов делегации, заключившей Портсмутский договор. Поэтому смело толковавший теперь вопросы британских имперских интересов и всего, что было связано с морями и океанами.

— Я и хотел отметить, господа, — продолжил свою речь граф Пален, — что французские и английские интересы входят в явное противоречие с нашими. Я полагаю, что долгом всех разумно мыслящих деятелей является выполнение святой задачи — как Россию не допустить до союза с Францией и направить политику нашей империи в правильное русло — на благо дружбы с Германией…

— Даже сейчас, после той неуклюжей дипломатической акции в Марокко, которая могла привести нас к войне? Причем к войне именно с Германией, ввиду наших существующих, как говорят, союзных отношений с Францией? — заметил скептическим тоном барон Розен.

— Сей момент — тоже. Ибо настоящий союзник познается в беде и нам надо было безоговорочно поддержать Германию, — настаивал Пален. — Тем более, что этот «неуклюжий инцидент» уже привел к отставке господина Делькассе. Одного из главных, как считают, сторонников улучшения отношений с Британией.

Разгорелся спор, который с интересом слушали собравшиеся вокруг гости…

Балтийское море. Район Бьеркского архипелага. Июль 1905 г.

Личная яхта кайзера «Гогенцолерн», как обычно в это время, рассекала форштевнем волны. Только не Северного моря, как в предыдущие годы, а Балтийского. Вместо традиционного посещения городов Норвегии яхта проскочила мимо шведского побережья, не заходя в столицу и, развернувшись на восток, ушла к финским берегам. После чего корабль встал на якорь у берега поросшего сосновым лесом острова.

Мольтке-младший, один из гостей на борту яхты, заметил, что вид у встреченного им по пути на палубу кайзера был «непроницаемо-таинственный». Впрочем, долго ему удивляться не пришлось — всех собрали в кают-компании и кайзер, за спиной которого стоял удивленно-радостный Тирпиц, объявил.

— Господа, через два часа здесь будет царь. Приказываю переодеться в парадную форму и приготовить торжественную встречу.

Действительно, через пару часов рядом с «Гогенцоллерном» становилась на якорь царская яхта «Полярная звезда».

После торжественной встречи все гости собрались на парадном завтраке[7] на русском корабле. Гости, собравшиеся за столом вежливо и чопорно обменивались впечатлениями о погоде, новинках литературы и театра. И только четверо присутствующих оживленно обсуждали что-то иное. Кайзер и царь сначала несколько поспорили о божественном провидении, потом обсудили культуру Японии и самих японцев. Причем Вильгельм считал их «желтокожими азиатскими варварами, неспособными в полной мере овладеть преимуществами европейской цивилизации», а Николай уверял его, что все не так однозначно. Как обычно, говорил в основном Вильгельм, обрушивая на собеседника град слов и тут же произвольно меняя тему. Вторая же пара, адмиралы Тирпиц и Макаров, начали с разговора о погоде, а потом, увлекшись перешли к обсуждению метеорологических особенностей Северного моря и влияния их на эффективную дальность обнаружения и стрельбы по кораблям противника. Тирпиц отстаивал свою любимую точку зрения, что ненастная погода в этом районе заставит вести бой на расстояниях, когда средние калибры окажутся намного эффективнее. Спорили они азартно и даже после окончания обеда, когда все обедающие вышли покурить на палубу, удалились в каюту к Макарову. Где и продолжили спор, обложившись листами бумаги и справочниками, рисуя схемы маневрирования и обстрела.

А Николай и Вильгельм, устроившись слегка в стороне от остальных гостей приступили к обсуждению серьезных проблем. Прежде всего договорились, что никаких изменений в статусе Эльзас-Лотарингии не будет. Николай согласился с утверждением Вильгельма, что «дядя Берти» главный сеятель смуты. Перешли к обсуждению танжерского кризиса, разрешившегося быстро, но отнюдь не так, как ожидал кайзер.