Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— А «Ласточки»? — осторожно спросил Лесовский.

Понимаю его беспокойство. Я уже и сам без всяких труб видел, как планеры возвращаются на корабли, вокруг них суетятся техники, меняя ускорители — и уже скоро они полетят к нам. Готовым к бою кораблям им не навредить, а вот «Севастополю»… Я отдал приказ спускать передний баллонет, оставив при этом задний. В итоге нос дирижабля задрался, и врубившиеся на полную двигатели тоже включились в набор высоты. Как минимум это преимущество точно будет за нами. А вот дальше…

С бывшего «Лондона» взлетела первая чужая «Ласточка», нацелившаяся не на город, а на нас. Я прямо-таки видел, как сразу две ракеты Конгрива разгоняют излишне прямое и широкое крыло. И оно не выдержало. Как минимум второй полет под нагрузкой за столь короткое время, и даже без какого-либо участия с нашей стороны в деревянной конструкции что-то хрустнуло.

Минус один. Кто-то из наших закричал «ура», но я даже не повернулся, следя за показателями высотомера. Чтобы все враги упали — так нам точно не повезет, а значит, придется поработать. Ну да, остальные взлетели без происшествий… Дирижабль тем временем забирался все выше, пилоты вражеских «Ласточек» поняли, что не успевают, и тоже начали задирать морды вверх. Вот только на одних ракетах им нас не догнать, сильных теплаков тут тоже нет…

Никто другой еще этого не понял, но мы уже вышли из-под удара. А вот медленно ползущие за нами вражеские «Ласточки», словно замершие на месте — они нет. Махнув Лесовскому, чтобы подменил меня на штурвале, я подошел к одному из лежащих у стены длинных деревянных ящиков. Открыл — в груде опилок лежала новенькая, только пристрелянная винтовка из Литтиха. В мешочке рядом — отобранные один к одному конические патроны собственной отливки.

С такими даже я на тестовых стрельбах показывал результаты выше среднего… Но сейчас нужны лучшие! Как там кто-то говорил: каждый должен просто хорошо делать свое дело.

— Держи! — я перекинул винтовку Митьке, и казак крепко прижал ее к груди.

Следующую минуту мы готовили позицию: Лесовский выравнивал скорость и поворот «Севастополя» к ветру, чтобы мы замерли на месте. Мы с Прокопьевым отодвинули часть фанерных щитов с бока гондолы, а Митька, выбрав одну из ползущих к нам крылатых целей, плавно нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела… Дирижабль благодаря жесткому корпусу легко сдержал его отдачу, разве что немного вздрогнув. А вот ближайший к нам враг резко дернулся и вывалился из удерживающих скоб своей «Ласточки».

Минус один, и то ли еще будет — Митька уже перезарядился и наводил винтовку на новую цель.

Глава 9

Считаю… Только глупцы не любят математику, потому что нет ничего приятнее, чем считать убегающих врагов. А они убегали! Митька, несмотря тянущее из-за раны плечо, сбил уже двенадцать вражеских «Ласточек», и остальные повернули обратно. Рассчитывали спрятаться на кораблях, осознав, что без прикрытия летающие аппараты — это просто мишень, жизнь которой может оборваться в любой момент.

Вот только и внизу не будет спасения.

Новосильский не струсил, не стал осторожничать! Оставив транспорты позади, «Императрица Мария», «Кулевчи» и «Мидия» уверенно заходили на траверз керченской бухты. Лже-турецкие корабли пытались повернуться им навстречу, но слишком увлеклись — сначала штурмом города, потом попыткой сбить «Севастополь» — и сейчас, уступая в ветре, просто не успевали.

Новосильский зашел со стороны кормы — причем Федор Михайлович не стал терять время, давая врагам шанс поймать ветер. Пользуясь тем, что противник не успевает за ним, он сразу сблизился на убойные триста метров и разрядил пушки. Сначала с кормы, когда им могли отвечать буквально пара орудий. А потом и борт к борту — только наши пушки были к этому готовы, а вражеские пока что пытались прийти в себя после недавних попаданий. Тем не менее, несколько вражеских ядер ударили и в наши борта — сдаваться и сбегать никто не собирался. Или нет…

Игнорируя огонь, почти вся вражеская эскадра развернулась и двинулась в сторону транспортов. Все кроме 92-пушечного «Перваз-Бахри» — он, приняв на борт все вернувшиеся «Ласточки», развернулся в другую сторону и, раскочегарив паровую машину, принялся отрываться против ветра. Кажется, вражеский командир принял свое решение: выбрал гарантированно сохранить флагман и уцелевших пилотов, пожертвовав всей остальной эскадрой. Ну и пусть? Битые, они теперь всегда будут нас опасаться…

Или нет? Если дать над ними круг на «Севастополе», то с тысячи трехсот метров Митька еще сможет их расстрелять, а они нас — уже нет. Красивая была бы точка, но лучше оставлю это открытие для наших врагов на следующий раз. Пара трупов сейчас и выигранный бой в будущем — разница очевидна. Так что вместо уходящего линейного корабля мы сосредоточились на остальных. Новосильский перекрыл им путь к нашим транспортам и продолжил обстрел, ну а мы выбивали сверху офицеров, кто только собирался подумать о сопротивлении.

Через час все оставшиеся на ходу корабли турецкой эскадры выбросили белый флаг, и я по специальному канату с узлами спустился на палубу «Императрицы Марии», чтобы принять участие в изучении добычи.

Для начала сами корабли. Два авизо на четыре пушки каждый — очевидно, французской сборки, потому что ни мы, ни турки не строили отдельные корабли для почтовой службы. Пароходофрегат «Таиф» на 22 пушки — он казался ободранным, и в глаза бросалось, что с палубы убрали все лишнее для старта и посадки «Ласточек». Два парусных фрегата «Дамиад» и «Низамие» — при устаревшей конструкции пушек на них было много, и именно они обеспечили пороховую завесу для налета. И последним в ряду добычи стоял «Казак» — турки его так и назвали.

Я сначала удивился, а потом узнал его историю, и все встало на свои места. Как оказалось, изначально этот корвет строился для России под названием «Витязь», вступил в строй в августе этого года и был тут же реквизирован для нужд английского флота. Более того, даже успел повоевать против нас на Балтике. Немного… Не добившись успеха, адмирал Непир отвел свои корабли назад, и часть из них перенаправили в Черное море для перекрытия потерь после оказавшейся такой неудачной бомбардировки Севастополя. Как давно это было, а корабль лишь недавно добрался. Впрочем, за это время потребность англичан в новых кораблях на этом направлении только выросла.

— Ваше благородие! — из трюма «Таифа», который мы сейчас осматривали, высунулся матрос и замахал рукой. Ну да, остальные сейчас на более крупных кораблях, а тут я самый старший офицер.

— Что такое?

— Там наш лежит. Раненый… — выдохнул матрос, а потом его скрутило от рвотных позывов.

С нехорошими предчувствиями я спустился в трюм и тут же почувствовал гнилостный запах сырости и болезни. Каюта? По пути попались три штуки, но в каждой было пусто. Почему-то думал, что раненый будет именно там. Я продолжил идти вперед и добрался до общего кубрика. Голый пол, где-то прямо-таки плещется вода — то ли корпус протекает, то ли кто-то справил нужду, опасаясь высунуться наружу раньше времени.

Среди нечистот в углу лежал человек в русском офицерском мундире. Оставшиеся вместе с ним матросы уже почти развязали узлы, но вряд ли это могло что-то исправить. Ноги пленника походили на кровавое месиво, а тело… Я заметил бинты, и мелькнула мысль, что кому-то хватило совести его хотя бы перевязать, но тут повязка пошевелилась.

Вздрогнув, я принялся ее разматывать — запах гноя стал резче и к нему добавился еле заметный аромат меда.

— Скафиум, — выдохнул подошедший к нам незнакомый лейтенант. — То ли греческая, то ли персидская казнь, которая очень полюбилась туркам. Османы, конечно, не издавали указов, что отказываются от пыток, как все цивилизованные страны, но…

— В чем смысл пытки? — я смочил слипшиеся бинты и теперь приходилось ждать, чтобы продолжить их снимать.

— Раны мажут медом, на который сползаются тысячи кровососущих насекомых. Обычно жертву после такого отпускают в болото, где его съедают заживо. Но местный командир умудрился провернуть все даже на корабле.