Младенца на трон! (СИ) - Кейн Алекс

Вид у него и в самом деле был пугающим: черные, как вороново крыло, волосы топорщились во все стороны из-под мохнатой шапки, косматые брови почти закрывали глаза. Правую щеку пересекал шрам, оттягивающий вверх угол губы, отчего создавалось впечатление, что Ермолай все время злобно усмехается.

- Вижу, не слепой, - ворчливо отозвался его спутник, казак Гаврила Тонкий.

- Денег-то будет у нас? От того, что князь Трубецкой выдал, ноне и полушки не осталось.

- Не боись, Гришка Хортиц обещался, мол, всем хватит.

- Ну, лады, - кивнул Ермолай. - А то ведь нынче не то, что ране. Это мы осенью могли взамен платы саблей перед целовальничей мордой помахать. А нонича князь Пожарский, будь ему пусто, свои порядки везде поставил. Как скажешь, что платить нечем, вмиг подьячий кабальную запись начертает, и прости-прощай, воля вольная.

Они вошли в распахнутые ворота, обогнули стоявшие на дороге розвальни с сеном, в которых сладко сопел мужичок в шапке-ушанке и крестьянском армяке, и взбежали на крыльцо.

Изба эта, приютившаяся между Соляным двором и церковью Пятницы на Кулишках, была государевым кабаком, днем и ночью открытым для страждущих. Казаки, и в самом деле получившие от Земского правительства по восемь рублей, проводили здесь почти все время. Вот и сейчас, едва войдя, Ермолай с Гаврилой увидели в одной из комнаток, на которые перегородками был разделен кабак, с десяток своих.

Они кивнули целовальнику [13], прошли к казакам и скинули тулупы на широкую лавку у входа. Вояки, сидевшие за длинным дубовым столом, повскакивали, приветствуя друзей.

- Наконец пожаловали. Где шатались-то? Эй, кто там, вина сюда!

Кряжистый целовальник тотчас вырос со штофом вина и двумя оловянными чарками и, ловко втиснув их между блюдами и прямо на столе набросанными объедками, метнулся в соседнюю комнатку к орущим гостям.

Гаврила сел на лавку и дернул друга за рукав, приглашая присоединиться. Но тот остался стоять, из-под черных бровей с подозрением глядя на двух незнакомцев в зеленых стрелецких кафтанах.

- Вы кто ж такие будете? - сурово спросил он.

- Погодь, Ермолай, не бузи. Мы тут дело важное судим. Послухай лучше, что братья наши, стрельцы, сказывают.

Пугало неохотно сел и плеснул себе из штофа. Заглотнул разом всю чарку и нетерпеливо спросил:

- Ну?

Один из незнакомцев, высокий тощий парень с желтыми, словно соломенными, волосами, наклонился вперед и негромко произнес:

- Так вот, коли вы, казаки, за Мишку Романова встанете, то будет вам при нем слава и почет. Потому как батюшка его, митрополит Филарет, в стане вора Тушинского нареченным патриархом значился. Да вы и сами ведаете, небось, не раз его там встречали.

Казаки нестройно закивали.

- Ну и вот, коль выберут Мстиславского там, аль Пожарского, так быть вам в горе, эти пребывание ваше в Тушине не простят. А Мишка-то Романов дитя совсем, несовершенных лет, и державствовать будет так, как Филарет укажет.

- Дык он в полоне, под спудом, - возразил Гаврила.

- Михайло как венец наденет, так его и выкупит у ляхов. И будут они вдвоем государевыми делами управляться. И худого вам не учинят.

- А тебе какая печаль об нас беспокоиться? - нахмурился Ермолай. - Вы, поди, сиденьем у вора не опорочены, с вас и взятки гладки.

Вперед подался второй стрелец, черноволосый, лет сорока, с серьезным и умным лицом.

- Порешили мы промеж собой, - ответил он вместо "соломенного", - что будем за младого Мишку стоять. И вас к тому ж призываем, дабы всем на одном кандидате помириться и боярам свою волю обсказать. Ежели не прижать их, они никогда на Русь царя не выберут, так и будут ругаться да спорить. А вам при отроке ловко будет, дык что ж за резоны супротив него прекословить?

- Нам чем доле без самодержца, тем ловчее.

- Да с чего же? Свои деньги вы уже продуванили, самое время венценосца выбрать да на жалованье сесть.

- Вот что, стрельцы, ступайте-ка вы отсель и средь нас раздора не сейте. Мы за князя Трубецкого держимся.

- Фи, где он ноне-то? - опять влез "соломенный". - Слыхал я, ему уж в храме местечко под склеп уготовили.

- Погодь, Федька, - одернул его старший и повернулся к Ермолаю:- Я тебе так скажу, паря - Трубецкой ваш лжец знатный. Аль не обещался он вас озолотить за московское взятие? А ноне что? Себе Важскую землю взял, а вам по восемь рублев кинул? Праведно ль это? А окромя того, всяк ведает, что один ваш князь другого извел, и через это дело вы обоих потеряли. И остались для вас неопасные токмо Мишка-отрок да Петька, чадо приблудное. Ежели Романов вам не мил, мы и на мальце могем сговориться.

- Без тебя разберемся, - мотнул головой Пугало. - Ступай отседова, пока цел.

Брови стрельца угрожающе сомкнулись, он вскочил, Ермолай тоже, но Гаврила споро встал между ними.

- И правда, мил человек, поди, поди. А мы промеж себя поратуем, за кого нам теперича держаться.

- Что ж, добро. Напоследок вот что скажем: иноки Троице-Сергиева монастыря за Романова да за младенца склоняются, и через три дня на подворье в Китае сход будет. Келарь ихний, Аврамий Палицын, его учинил. Так что и вам туда дорога, коли надумаете. Прощевайте.

Стрельцы, посверкав глазами, ушли, а казаки выпили по чарке и продолжили разговор.

- В том они правы, что без нашего слова бояре долго-онько сумлеваться будут, - вздохнул Гаврила. - Надобно порешить да на Крутицкое подворье податься, там, сказывают, на время Собора митрополит Казанский стоит, Ефрем.

- У, вот он тебе бытие у вора-то и припомнит, - засмеялся один из сидящих за столом, Гришка Хортиц.

- На нас и окромя Тушина грехов, как блох на собаке, - отмахнулся Гаврила Тонкий.

Ермолай мутно посмотрел на него, потом перевел взгляд на оконце в покосившейся раме. Глядя через разрисованные морозом слюдяные стеклышки на заснеженный двор, он будто воочию снова увидел посиневшее вздувшееся лицо с выпавшим изо рта языком.

Это было в Ярославском уезде во времена сбора первого ополчения. Пугало и еще один казачий голова со своими сотнями отстали от основного войска и принялись разбойничать. Делали набеги то на одну деревню, то на другую, дочиста обирая и без того нищих жителей.

Однажды с двумя товарищами Ермолай ворвался в избу, где находилась лишь девица лет шестнадцати. Голодные и промерзшие, они приказали накрыть на стол, зорко приглядывая, чтоб она не сбежала.

- Как звать? - нагло спросил Пугало.

- Настасья, - прошептала девчонка еле слышно.

Пошарив в печи, она собрала, что смогла, а казаки достали отобранную в соседней деревне брагу и заставили девку сесть с ними за стол.

Ермолай помнил, как дрожали ее губы, какой дикий ужас стоял в глазах вместе с непролившимися слезами. Но это не тронуло ни его, ни двух других разбойников. Они вновь и вновь силой вливали ей в рот очередную порцию и, гогоча, смотрели, как она задыхается и кашляет. Потом девку затошнило, и Пугало выволок несчастную во двор, где ее долго рвало в сугробе.

А позже, наевшись и порядком захмелев, он сальными глазами взглянул на Настасью. Подельник ткнул его локтем - давай, мол, действуй, и Ермолай накинулся на девку, задышал в лицо парами браги и вонью гнилых зубов. Та с перепугу шарахнулась, бухнулась об стол, глиняные плошки на нем зазвенели и треснули. Девчонка подобрала осколок и с размаху саданула острым краем Ермолаю по щеке. Он завопил, схватил ее за косы и, поливая свежей кровью из раны, поволок в спаленку. Девка выла, как белуга, но он кинул ей на лицо подушку, чтоб не слышать этот вой, не видеть этих глаз… И сделал свое черное дело.

Друзья улеглись в горнице, на печи, а Пугало заснул прямо на своей жертве. А когда солнце позолотило комнату, открыл заплывшие глаза и обомлел: перед ним качались голые пятки. Он в смятении попятился, тихо ахнув: на ленте, привязанной к вбитому в потолок крюку для люльки, висела Настасья. Тело ее тихо покачивалось, лицо посинело и распухло, изо рта болтался почерневший язык.