Братик (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— А! А! — Артемий Васильевич прочистил горло, пытаясь нарушить гнетущую тишину.

Ничего! Он ничего не услышал.

— Да, твою же… Блин! Что происходит? — спросил Боровой у темноты и тишины. И опять своего же голоса не услышал.

Не могила. Тогда что? Куда там умершие попадают в христианстве? Артемий Васильевич в бога не верил. Так уж воспитали родители, да и знание истории, а он закончил Исторический факультет (истфак) Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, убеждали Борового, что религия — это просто организация по отъёму денег у населения. Как там в Евангелии: «И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет». Тогда это Чистилище? Хотя… Туда попадают грешники, чтобы от грехов очиститься, но при этом обязательно верующие должны быть. Выходит, это Ад.

— Так-то, нормально. Перина с одеялом. Подушка здоровая. Прохладно немного. Ну, так это лучше пекла, — сообщил вслух себе Артемий Васильевич, но голоса опять не услышал.

А что он об Аде знает? Сковородки? Котлы? Если нет плоти, а не во плоти же ты этот мир покидаешь, то чего пытать-то? Душа не материальна, ей на сковородки хоть горячие, хоть холодные, плевать. Хрень иудеи придумали. Вот, может быть, для него выбрали пытку тишиной? Есть такое у Данте? Ну, если только первый круг? Первый круг ада у него называется Лимб. Стражем его является Харон, который перевозит души усопших через реку Стикс. В первом круге ада мучения испытывают младенцы, которых не крестили, и добродетельные нехристиане. Они обречены на вечное страдание безмолвной скорбью. Харон, правда, так себе с христианством связан и Стикс опять же.

— Страдание безмолвной скорбью? — Боровой прислушался к себе. Так-то безмолвие есть. А вот скорби он не ощущал. Вообще. Ощущал любопытство.

— Харон! — позвал добродетельный нехристианин.

Никто не пришёл. Так и как придёт, если он не говорит. Как немой. И не слышит… Как глухой.

— Стоп! — Артемий Васильевич стал вытаскивать руку из-под тяжелющего одеяла, — так может я головой ударился и чего там в голове дубовой повредил? Где там орган слуха? Или точнее — центр слуха? Какая-то слуховая кора есть? Кажется? А рядом область или зона… Брока, которая за речь отвечает.

Знания эти были поверхностны. Сидел как-то недавно совсем, пару месяцев назад, Боровой на приёме у врача. Ну, в коридоре. И там был плакат с отделами головного мозга. Просидел там Артемий Васильевич в очереди два часа с лишком, и плакат этот единственный до дыр зачитал.

И тут рука выпросталась из-под одеяла, и добродетельный нехристианин смог свою голову ощупать. Нету бинтов. Едрит твою!

Голова была волосатая. Ну, лысины не было. И волосы длинные и тонкие какие-то.

— Ей, Харон! Что вообще творится! — что есть силы закричал Артемий Васильевич.

Событие третье

В лето 7052 (1543 год от Р.Х.) 17 ноября митрополит Макарий (в миру — Михаил) с самого утра был в плохом настроении. За трапезой ему доложили, что младший убогий сын Василия третьего Юрий бегает по палате своей и мычит обильно.

Поста не было, и митрополит решил, что куриную грудку варёную и нащипанную в виде лапши можно отведать. Почему-то чувствовал, что сил сегодня потребуется много. Предстояло вскоре встретиться с епископом Варсонофием, тем самым предателем, что уже четверть века был в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере заточён. Три десятка лет назад Великий князь Василий Иоаннович, самолично командуя войском осадил Смоленск. Тюфяки отработали зело успешно, и Смоленск подвергся великой опасности. Епископ Варсонофий явился ходатаем за город и жителей его перед Василием Иоанновичем. Он просил Великого князя прекратить осаду до следующего дня, обещая сдачу города. Когда великий князь не внял этой просьбе и продолжал осаду, епископ вместе с боярами, знатными гражданами и королевским наместником предложил немедленную сдачу города. На следующий день Варсонофий, осеняя великого князя крестом, приветствовал его словами: «Божиею милостию радуйся и здравствуй, православный Царь всея Русии, на своей отчине и дедине града Смоленска». Тогда Великий князь подтвердил права и привилегии города и, в частности, церкви Смоленской и епископской кафедры самого Варсонофия.

Однако буквально через три месяца в Смоленске узнали о поражении русских под Оршей. Боясь гнева польского короля Сигизмунда, и по привычке к польскому владычеству, которое продолжалось уже сто десять лет, смоляне задумали изменить Великому князю. Во главе изменников стал епископ Варсонофий, который послал к польскому королю своего племянника с просьбою идти немедленно к городу. Варсонофий обещал Сигизмунду лёгкую победу, ведь войско ушло и только небольшой гарнизон остался. Действительно, князь Константин Острожский с армией Великого княжества Литовского вскоре подступил к городу. Но Господь не выдал и предупреждённый об измене наместник великого князя, князь Василий Шуйский, принял меры к обороне. Изменники были повешены на городской стене на виду у поляков. А Варсонофия в железах отправили в Дорогобуж к Василию Иоанновичу. Там предатель был лишён сана и отправлен сначала в ссылку в Чудов монастырь, ну а после и в Вологодскую землю в Спасо-Каменный монастырь.

Недавно от этого предателя пришло письмо, что де раскаивается и четверть века молил Господа о прощении. Теперь стар и немощен и хочет быть похоронен в Смоленске вместе с матерью и отцом. А ещё просил отправить и с ним и того самого племянника Михаила, которого и засылал к ворогу.

Макарий долго думал о том исполнить ли просьбицу предателя, а потом даже с Андреем Шуйским посоветовался. Шуйский просто рукой махнул, мол, ваши дела, чего мне в них лезть. Пусть умирает, где хочет. Это уже в конце добавил. Макарий сначала улыбки князя Андрея не понял. Только потом дошло до него, что та защита Смоленска и вознесла Шуйских в воеводы знатные. С малыми силами отстоял же город родич его.

Ладно, решил митрополит, пусть привезут предателей, посмотрит он на них, поговорит. Много годков прошло, почитай вся жизнь. Если Варсонофий и правда вскоре в мир иной отойдёт, то пусть едет в Смоленск. Под надзором, естественно. Ну, и на племянника посмотрит. Тоже уже поди пять десятков скоро. Пусть будет последней опорой старцу перед смертью. Как там звать того? А Михаил.

— Епифаний. Напиши письмецо игумену Чудова Монастыря… — после разговора с Андреем Честоколом Шуйским указал пригретому им монашку митрополит. Разумен вельми был неказистый вьюнош.

— Спасо-Каменного, Ваше Высокопреосвященство, — поправил, вскинув брови монашек.

— Ай, прости, Господи, запутался. В Спасо-Каменный пошли письмецо, чтобы отправили, как снег ляжет полностью, этих двоих под присмотром пары монахов сюда. И поищи среди братии… Может и есть живые-то… Может помнит кто Варсолофия этого. Что хоть за человек был?

— Сделаю, владыко.

— Что там с княжичем, с Юрием, доложили, что возбуждён вельми? — закусывая курицу кислой капустой, поинтересовался у Епифания митрополит.

— Не ведомо мне, Ваше Высокопреосвященство. Только отец Исайя сказывал, что мечется княжич по горнице, по опочивальне и по палатам и мычит, и мычит, словно сказать что-то хочет. И вроде баит, что даже как бы слово «Мама» вылетело у него.

— Мама? Не разу за год ничего похожего от Юрия не слыхивал. Мычал и раньше, но всё не разборное.

— Так может помогло богомолье в Троице-Сергиевом монастыре. Пешком ведь шли детки малые три дни, — напомнил Епифаний недавний поход Великого князя Ивана Васильевича с братом Юрием в Троице-Сергиев монастырь к игумену Иоасафу. Мальчики в самом деле босыми дошли от Москвы до Сергиева Посада. Семьдесят вёрст шли.

— На всё воля Господа! — митрополит Всея Руси истово перекрестился на образа, — Схожу и я посмотрю, да послушаю. А что игумен Даниил не приходил, ничего не говорил?