Январский гром (СИ) - Романов Герман Иванович

Кулик замолчал, внимательно рассматривая карту огромного советско-германского фронта, растянувшегося на тысячи километров. Однако на северной его трети наступило полное затишье — немцы в Заполярье и под Ленинградом, а также на Волхове и южном Приильменье, в Демянском выступе, уже перешли к обороне, явно демонстрируя намерение пережить зиму в окопах «позиционного сидения». Да и «подвижных» армейских дивизий у них было всего две — 8-я танковая и 20-я моторизованная 50-го моторизованного корпуса — а это одно свидетельствовало об отсутствии каких-либо наступательных планов. Имелись еще дивизии СС — под Демянском «Мертвай голова», а под Лугой «Полицай», но занимались они больше карательными акциями против населения, что крайне неприветливо встретило оккупантов. Так что если прорвать фронт и выйти на оперативный простор, то война примет маневренных характер, а вот тут у немцев большие проблемы. Одним корпусом все «дырки» не заткнешь, как не старайся, а перевес в танках будет не на их стороне — одна потрепанная панцер-дивизия против четырех танковых бригад и шести полков КВ сражаться не сможет.

При мысли о том, что на Западный фронт пришлось отдать три танковых бригады и два тяжелых танковых полка, стало плохо — с таким трудом набираемые резервы растаяли как дым. Конечно, их могут вернуть, раз маршал Шапошников пообещал, но можно не сомневаться, что личного состава останется немного, и то в тыловых службах. Про танки и говорить не приходится, следует рассчитывать только на машины, которые отправят на Кировский завод в капитальный ремонт. А без танков зимнее наступление немцы могут и отразить, с одной артиллерией будет трудно проложить дорогу коннице и пехоте в глубокий прорыв…

— Да, скорее так оно и есть, Григорий Иванович — сковали Западный фронт двумя армиями, причем немцы нанесли нам поражение под Вязьмой, но мы сорвали наступление на Гжатск. А вот четыре вражеских армии могут захватить южные укрепрайоны Можайской линии, а затем и Тулу. И дорога на Москву будет открыта. Единственным рубежом является Ока, переправа через нее будет затруднена, если подорвут мосты.

Голос начальника штаба Северного фронта, генерала армии Мерецкова, вывел Кулика из размышлений — маршал только тяжело вздохнул. Если ему из Ленинграда ситуация кажется тревожной, то можно представить, что творится сейчас в самой в столице.

— Немцы снова бьют по слабому месту — вряд ли Центральный фронт генерал-полковника Конева выдержит такой удар. К тому же я смотрел сводку — под Москвой идет снег, и похолодание днем до минус четырех градусов. Грязь замерзнет, и моторизованные колонны могут продвигаться через проселки на широком фронте. А от Тулы до столицы…

Мерецков не договорил, но и так ясно, что ничего хорошего бывший начальник Генерального Штаба РККА не ожидает. Да и сам Григорий Иванович пребывал если не в полной растерянности, то в близком к этому состоянии. И все дело в том, что его знания о войне, которая в его времени закончилась восемьдесят лет тому назад, сейчас не соответствуют текущей реальности. Изменения пошли с дней боев под Мгой, когда он, оказавшись в теле маршала Кулика, пройдя разумом и душой «пробой по времени», что сотворил на синявинских болотах некромант, оказался в сорок первом году. Именно там два года беспрерывно шли самые чудовищные по своему кровопролитию бои, и в болотах остались многие и многие тысячи погибших бойцов. Вот потому и произошел «пробой», некромант воспользовался аурой того места, чтобы перенести его туда же, но в тот момент, когда пролилась первая кровь. И ему это удалось, а сам Григорий Иванович получил возможность повлиять на ход войны. И хотя память самого Кулика, ставшего для него реципиентом, полностью пропала, но он не сильно огорчался на этот счет — собственных знаний хватало, все же две военные академии закончил и боевой опыт имел изрядный. Платой стала инвалидность, лишился обеих ног и правой руки, так и не получив генеральские погоны. Зато здесь стал маршалом, одним из пяти, что сейчас в стране. Шапошников во главе Генерального Штаба, с Борисом Михайловичем нашел общий язык, когда вместо маршала Ворошилова стал командующим фронтом. Тимошенко и Буденный командующие Юго-Западным и Резервными фронтами, причем Семен Михайлович уже лишился своего поста, а фронт его разгромлен, и упразднен.

Установить блокаду Ленинграда немцам не удалось, более того обе ветки Кировской железной дороги на Волховстрой и Кириши сейчас обеспечивали поставки всего необходимого в огромный трехмиллионный город, шло сырье и комплектующие для многих заводов, которые не успели эвакуировать, и продовольствие для горожан и фронтовиков. Ноябрь на «излете», но голода в помине нет, хотя нормы пайка сократили до шестисот граммов хлеба для рабочих, и по четыреста на иждивенцев. Голодно, конечно, но на заводах кормят, причем «уха» из голов соленой селедки в ходу, ее ленинградцы уже именуют «анютины глазки». Карточки отоваривают и другими продуктами, но строго по нормам, уже частично заменяя эрзацами или с низким качеством приготовления — молотая кора в хлебе и сухие листья с травой в табаке уже никого не удивляют. Но заводы не только работают, выпуск военной продукции стремительно растет — электроэнергия бесперебойно подается с Волховской ГЭС, да и ГРЭС Невдубстроя продолжает работать, запасов торфа там складировано изрядно. Так что под Ленинградом ситуация кардинально отличается от того, что было в той реальности, город не только сохранил свою промышленную мощь, но уже компенсировал эвакуированные предприятия, задействовав другие.

А вот под Москвой ситуация непонятная — вроде и не случилось Вяземской катастрофы, но немцы рвутся к столице напористо, и как их остановят пока неясно. Но в том, что обязательно «стопорнут» маршал нисколько не сомневался, ведь зима стремительно накатывала…

Конец ноября — начало декабря сорок первого года. Немцы еще рвутся к Москве, ведь выпал сне, грязь замерзла, и можно продвигаться вперед. Но силы уже не те — безостановочное наступление вглубь русских просторов медленно обессиливало вермахт. А русские солдаты осенью, хоть и понесли большие потери, но не собирались сдаваться — наоборот, сопротивлялись «истинным арийцам» все яростней…

Глава 3

— В лоб немцев нельзя атаковать, Иван Данилович, ничего кроме напрасных потерь не будет. Полковник Старокошко половину своей бригады впустую «растратил», приказ командующего фронта генерала Жукова выполняя. И от танкового полка Погодина всего четыре КВ осталось — у него в двух ротах в одном бою все машины разом пожгли. Да, 1-ю танковую дивизию немцев мы растрепали, но не стоило оно того — надо было с фланга ударить. А если бы в бригадах собственной артиллерии и полковых минометов не имелось, мы бы давно без танков остались. Хорошо, что штаты сумели пересмотреть в сторону увеличения, а не наоборот.

Дороги войны зачастую настолько «извилисты», что не знаешь, на каком перекрестке встретишься со старым товарищем. Так и они с Черняховским командовали танковыми дивизиями в 12-м механизированном корпусе перед войной — сам Орленко 23-й, а Иван Данилович 28-й. Но приграничное сражение в Литве привело к тому, что их соединения на двоих потеряли полутысячу машин Т-26 и БТ, вместе с танками и танкетками армий бывших прибалтийских республик. И на старую границу отошли с полностью обескровленными дивизиями, превратившимися в слабые «тени» от себя прежних. Но если его дивизию расформировали, то Иван Данилович продолжал командовать прежней, правда, уже переформированной в танковую бригаду достаточно сильного состава.

— Перед атакой необходимо подавить противотанковую артиллерию противника сосредоточенным огнем, и нет ничего лучше полковых минометов. Разрыв 120 мм мины даже в десяти шагах гарантированно выводит расчет ПТО из боя, тут надо только рядом попасть. А вот надеяться на поддержку стрелковых дивизий никак нельзя — в большинстве своем их командиры только и хотят, чтобы мы их проблемы решали, да своими танками «дыры» закрывали. Пытаешься объяснить, что так делать ни в коем случае нельзя, начинают «ногами топать» и сразу трибуналом грозить, если ту или иную роту не отправишь, куда велят.