Последний маг Империи (СИ) - Щегулин Антон

Может быть это и вовсе какая-то ошибка? Просто перепутали дом?

Да чего я, собственно, гадаю? Надо просто прочесть письмо!

Я рванул к рабочему столу и начал в ворохе писем искать то самое.

Долги, долги, предупреждения, уведомление по делу о банкротстве, обязательства, взыскания. Вот оно!

С трепетом я держал в руках конверт, который сильно отличался от всех писем, что я когда-либо получал в своей жизни.

Полностью бордовый с бархатистой фактурой. Прямо по центру массивная, чёрная восковая печать в виде расколотой напополам луны.

Герб Беклемишевых ― это лев на щите, а позади меч и копьё. Никакой луны там отродясь не было.

Но тогда кто? Я много кому должен, но ещё ни разу не встречал расколотую луну в виде герба. Даже на фасаде Академии философии и изящных искусств изображена сова на фоне солнца. Это самое близкое из гербов, что было на моей памяти.

Луна нигде и никогда не появлялась.

Я аккуратно вскрыл конверт ножом для писем, достал плотный шершавый лист бумаги, сложенный пополам и развернул его.

«Здравствуйте, Павел Андреевич Евграфов. Ожидаем вас сегодня, 23 июня 1926-го года в шесть часов вечера по адресу Сретенский бульвар, дом 6/1 строение 1, подъезд 4, этаж 6, квартира 66. Не опаздывайте».

Всё бы ничего, но в конце была приписка.

«Пришло время».

Да какое время пришло⁈ Время для чего? Я уже был готов взвести револьвер и прострелить голову тому, кто мне сегодня хоть разок ещё скажет, что время пришло.

Кто эти люди? И что им от меня нужно?

Мои агрессивные размышления прервала Софья, вошедшая с подносом. Горячая чашка кофе испускала манящий пар, а рядом стояла сахарница, заполненная доверху.

― Ваш кофе, Павел Андреевич. ― сказала бесстрастно Софья. ― Чего желаете на завтрак?

― Яичницу с беконом. ― буркнул я, хватая сахар и закидывая в кофе.

― Я уже туда добавляла сахар, Павел Андреевич, целых два кусочка. ― уточнила она, увидев мои действия.

― Лишним не будет. ― сказал я, добавляя ещё и ещё.

― Павел Андреевич, бекона нет, яиц тоже.

― Как нет?

― Вот так, деньги закончились.

― Как закончились? Вчера же были.

― Вчера были, а вот сегодня закончились. По крайней мере в нашем с вами хранилище пусто.

Несколько мгновений спустя я стоял перед шкафом, где я хранил деньги на повседневные расходы. Лежали они всегда на верхней полке, а шкаф закрывался на ключ.

Ключ всегда был у Софьи и ни у кого больше. Даже я сам, когда нуждался, просил Маркову его открыть. А когда её не было, я даже и не залезал сюда

Злого умысла у Софьи точно не было. Она работала служанкой Евграфовых ещё до моего рождения. Воровать у рода, всё равно, что воровать у самой себя.

А кроме нас двоих тут больше никого и не было.

― Софья! Что это такое?

Вместо денег на полке лежали… Перья.

― Откуда здесь перья, Софья? ― воскликнул я.

― Павел Андреевич, я понятия не имею откуда они тут взялись. Я сама у вас хотела спросить. Но денег тут нет. Как нам быть?

― Так! ― резко говорю я. ― Это не день, а какое-то наказание. Ладно, чуть позже с этим разберусь. А пока позвони Константину Ивановичу. Сообщи ему, что я скоро приеду.

― Которому из двух?

― Бенуа. ― я задумался. ― Потом перечитай все письма, что на столе и разложи их по датам. В зависимости от крайнего срока оплаты долга. Ближайшие даты положи слева, а всё, что позднее ― справа. Я разберусь, когда приеду вечером.

― Поняла. К вашему приходу всё будет сделано. ― она вздохнула. ― Так чего на завтрак изволите?

― Не нужно. ― сказал я. ― Поем в городе.

― В таком случае, не убегайте. ― попросила она и отошла куда-то в комнату для гостей.

Я ждал с минуту, может две. После она явилась с каким-то свёртком.

― Это вам, Павел Андреевич. ― произнесла она всё с неизменно холодным выражением лица. ― С днём рождения.

Матерь! А я и забыл, что у меня день рождения. Двадцать пять лет, как никак. Не каждый день такое событие.

― Ого! Спасибо, Софья. ― воодушевлённо сказал я. ― Что там?

― Откройте и узнаете. ― всё так же бесстрастно отвечала она.

Я спешно разорвал свёрток, коричневая бумага легко поддалась. Внутри оказалась книга. Сборник стихов. А вместе с ней письмо. От Лесьяны Романовой.

― Госпожа Романова просила передать. Она звонила. Не приезжала. Я с утра забегалась, не сразу вспомнила. ― произнесла Софья.

Тут же открываю письмо и читаю.

' Павел, я поздравляю вас с днём рождения! Вы единственный, кто подарил мне столько ярких чувств. Все они отражены в сборнике лучших стихов Серебряного века. Я сделала там пометочки, чтобы вы могли знать какие стихи, ассоциируются с вами.

Теперь же о грустном…'

Я чуть не взвыл, когда прочёл последнюю строку. Ну почему этот день не может быть обычным? Почему должна быть ложка дёгтя?

' Теперь же о грустном, Павел, я уезжаю и надолго. Мой отец желает для меня всего самого лучшего, а это лучшее по его мнению находится в Санкт-Петербурге. Там я буду учиться в Императорской высшей медицинской академии.

Папа считает, что только с таким образованием я смогу себе обеспечить стабильное будущее в нашем переменчивом мире.

Вы навсегда в моём сердце, и я хочу с вами попрощаться так, как ещё никогда и ни с кем не прощалась, мой граф.

Поезд отбывает ровно в шесть вечера с Санкт-Петербургского вокзала. Жду, обнимаю'.

Не может быть.

Она действительно решила поступить со мной вот так?

Просто поставить перед фактом? После всего того, что меж нами было?

И это издевательское «обнимаю» в конце. Словно плевок мне в лицо. Почему она не могла найти способ поздравить меня лично? Ну или хотя бы позвонить?

Стоп! Софья сказала, что она звонила. Но почему тогда не переговорила со мной?

Ещё и сообщила в мой день рождения. Вот так обрадовала девочка, ничего не скажешь. Молодец, просто умница. Впрочем, отъезд наверняка планировал её отец. Мне назло.

Тем не менее, я был в ярости. Готов был рвать и метать.

― Павел Андреевич, ― спокойным тоном произнесла Софья, ― вы покраснели. С вами всё в порядке?

Я резко повернулся, злобно зыркнув на неё, но тут же отвлёкся, услышав странный звук слева. Мы оба повернулись в ту сторону, и я обнаружил, что пятидесятилетнее зеркало, что висело в имении задолго до моего рождения треснуло.

Трещина тянулась от одного края к другому.

― Боже милостивый! ― вдруг воскликнула Софья, демонстрируя невиданный доселе артистизм.

Я помотал головой и вскинул брови. Мда, ещё и зеркала треснувшего не хватало. Я, конечно, в приметы не верил. Но внутри теплилось ощущение, что уже сегодня могу уверовать. И не только в приметы.

― Софья, позвони Геннадию Олеговичу, прикажи подавать мобиль. У меня сегодня много разъездов.

― Павел Андреевич, с днём рождения вас!

Водитель мобиля Геннадий поздравил меня с гораздо большей охотой, чем Софья.

― Уже двадцать пять лет. Помню, как возил вас ещё младенцем вместе с отцом. Правда совсем на другом мобиле. То был не такой быстрый, как нынешний и заводился очень долго.

Он на несколько мгновений поник и задумался.

― Не хватает мне его Сиятельства, Андрея Илларионовича. Какой же был замечательный, добрый и справедливый человек.

Гене было уже за пятьдесят лет. Округлое лицо, усы, лёгкая седина. Улыбался Терентьев искренне и заразительно.

Да вот только зубы уже совсем плохи были. Парочки не хватало, а те, что оставались на месте, обрели жёлто-коричневый оттенок.

― Спасибо, Ген, за поздравления, ― сухо сказал я, ― давай-ка к Константину Ивановичу Бенуа. На мануфактуру.

― Это я всегда готов! ― внезапно оживился он.

Мобиль тронулся, а я устроился поудобнее на кожаном диване, что уже порядком истёрся. Мимо начали мелькать дома, имения, фонари и люди, спешащие на работу.

Улочки столицы оживились, кроны деревьев, обласканные утренним солнцем, едва покачивались на ветру.