Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Гибкая масштабируемость и возможность «подтягивать» новые модули.

Мало того, что разные машины имели различные архитектуры, так ещё надо было закладывать возможность подключать компоненты, которые ещё только находились в разработке. Специалисты говорили: «Мы пока не знаем точно, каким будет новое поколение процессоров, но система должна без труда к ним адаптироваться».

Вообще, звучало как мечта: сделать то, чего у нас в стране, — да и ни у кого в те времена — раньше не было — единую, государственную, официально поддерживаемую операционную систему для самых разных вычислительных комплексов.

Самым неожиданным событием в тот период стал приезд Горбачёва в наш институт. Этот случай стал вторым но далеко не последним, когда мы Михаилом Сергеевичем встречались лично.

Прежде всего, Горбачёв приехал именно в лабораторию, которая занималась разработкой операционной системы. Разумеется, его сопровождала солидная свита — от чиновников Миноборонпрома до представителей больших заводов-поставщиков. Но меня поражало, как чутко он задавал вопросы: не о «пятилетнем плане», и не о «показателях», а о том, как именно пользователь будет взаимодействовать с этой системой. Ему было интересно, сможет ли условный инженер-конструктор на заводе освоить базовые операции без долгих курсов. Он даже спросил (помню почти дословно): «Когда человек садится за терминал, разве нельзя сделать так, чтобы система сама подсказывала, что именно ему сейчас надо делать?»

Никто из наших крупных специалистов до этого момента не формулировал задачу настолько приземлённо и, я бы сказал, «человечно». Все твердили про «модульную архитектуру», «поддержку многих устройств», «безопасный удалённый доступ», а вот тема удобства для конкретного конечного пользователя часто оставалась на втором плане. Однако Горбачёв, судя по всему, считал, что упрощение интерфейсов — ключ к успеху. И настаивал на том, что система должна быть понятной «каждому советскому человеку», кто умеет хотя бы немного работать с техникой. Разумеется, не все тогда в институте восприняли это серьёзно — кто-то считал, что Генсек далёк от реальных проблем программирования. Но я, да и многие из молодых разработчиков, испытывали к его словам настоящий интерес. Нам казалось правильным создавать систему, где не надо писать километровые команды в стиле «PROGRAMRUN -mem:128 -device:K32 -r» и так далее.

Позже, когда Горбачёв уехал, мы долго обсуждали в курилке это его замечание. Кто-то уверял, что он «просто хочет всех впечатлить». Но потом начались серьёзные разговоры о том, как включить эту «простоту» в техзадание. Ведь если серьёзно относиться к требованию облегчить взаимодействие, надо менять подход и к оформлению справочных страниц, и к принципам взаимодействия с пользователем, и к системе команд. В итоге, что бы там ни говорили скептики, мысли Горбачёва стали своеобразным триггером — мы обратили внимание не только на «железо» и системные особенности, но и на человеческий фактор.

Бесконечная бюрократия и неограниченное финансирование

Разумеется, государство тогда смотрело на весь проект весьма серьёзно. В аппаратных кругах понимали, что мы стремимся не только к разработке некой «советской ОС», но и к созданию технологической основы для компьютеризации промышленности, науки и, отчасти, оборонного комплекса. Поэтому поставки техники, процессоров, сменных носителей (дисков, лент), различного периферийного оборудования — всё финансировалось почти без ограничений. Если требовалось купить дополнительную партию каких-то зарубежных электронных компонентов (а ведь кое-что мы всё равно закупали, хоть это и было не всегда афишируемым), деньги находились быстрее, чем в других проектах. Если требовалось отправить делегацию в Таллин, чтобы изучить тамошние наработки по интерфейсам для мини-ЭВМ — билеты выписывались и командировки оплачивались.

Однако одновременно каждое из таких действий сопровождалось громоздким потоком бумаг и обязательных согласований. Между министерствами почти всегда возникали трения: то Минсвязи имело своё мнение об объёме финансирования, то Миноборонпром настаивал, чтобы часть разработок засекретили, а мы, напротив, требовали более широкой огласки, ведь нам нужно было привлекать студентов и молодых специалистов. Каждое новое техническое решение, будь то перенос ядра системы на другую архитектуру или внедрение новой файловой модели, натыкалось на вопросы: «А согласовано ли это с ГОСТом?», «А есть ли разрешение от Главспецтехнадзора?».

Бывало, мы неделями писали объяснительные записки о том, почему у нас в новом модуле используется такая-то структура данных, а не другая, — потому что какой-нибудь отдел в другом ведомстве заподозрил, что это «не соответствует установленным стандартам». Это было безумно утомительно. Зато с финансовой точки зрения мы жили почти как короли. Могли позволить себе взять ещё десяток студентов, чтобы они занимались отдельными ветвями кода, пускай даже в виде экспериментов, которые в итоге не попадут в финальную сборку. Огромную роль сыграла возможность в течение полугода нарастить штат.

И тут вновь важнейшую роль сыграл Горбачев. Я не могу сказать это со стопроцентной уверенностью, такого уровня решения тогда были явно вне пределов моей компетенции, однако по слухам он лично настоял на максимальной открытости архитектуры. Никакой секретности, открытая документация, возможность — теоретическая как минимум — воспроизвести наши изыскания любому заинтересованному человеку. Почему же я говорю, что тут отметился Генсек? Потому что в будущем мне довелось немного — куда меньше чем хотелось бы — поработать с ним относительно близко и подобное решение совершенно точно соответствовало его образу мышления.

Первая версия нашей ОС «Эльбрус» увидела свет ближе в самом начале осени 1986 года. Кто-то может сказать, что написать операционную систему меньше чем за год — невозможно. Ха-ха три раза. Просто современным людям практически невозможно понять как «универсальная» — нихрена она еще не была тогда универсальной — операционная система может весить 2,4 мегабайта! Сколько там сейчас последний Эльбрус 32-ой версии требует свободного места на диске? 16 гигабайт? В 1986 году столько постоянной памяти наверное не набралось бы на всех персональных компьютерах мира! Хотя нет, наверное в 1986 уже набралось бы раз в сто больше, но все равно порядок цифр поражает.

Можно сказать, что именно тогда «Эльбрус» родился, и ему предстояло пройти еще очень долгий путь чтобы стать из гадкого утенка настоящим белоснежным лебедем.

Глава 1−1  

Международная осень 1986

Октябрь 1986 года; Сирия, Египет, Ливия

ПРАВДА: справедливость восторжествовала: каратель Хатыни приговорён к высшей мере

Трибунал Белорусского военного округа вынес законный и справедливый приговор бывшему нацистскому прихвостню Григорию Васюре — палачу, чьи руки по локоть в крови советских граждан.

Предатель, попав в плен в 1941 году, не проявил ни мужества, ни чести — вместо этого добровольно вступил в ряды карателей, запятнав себя участием в чудовищном злодеянии — сожжении деревни Хатынь. По данным следствия, на его совести жизни более 300 мирных жителей — стариков, женщин, детей.

Но справедливость не знает срока давности. Более 40 лет этот изверг скрывался среди честных советских граждан, пытаясь затеряться в послевоенной жизни. Однако жадность выдала его с головой: Васюра осмелился требовать себе орден Отечественной войны, будто бы заслужил его кровью и мужеством. Вместо награды он получил расстрельный приговор — иного решения для такого предателя быть не могло.

Некоторые товарищи считают, что подобные дела лучше не поднимать, мол, «прошлое надо оставить в прошлом». Но высшее руководство СССР твёрдо уверено: замалчивать предательство — значит предавать память жертв. Хатынь, Бабий Яр, тысячи других сожжённых деревень — это наша история, и забывать её мы не имеем права.