Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Бело‑песчаный ансамбль колонн, арок и древних стен меркнет.

— Кеша, на связь.

Но в ответ тишина. Слышно какое-то мычание.

— Кеша, как принимаешь? — запросил я.

Начинаю понимать, что мне не отвечает Иннокентий.

— 302-й, передняя кабина разбита, — подсказал Кневич.

Я с трудом сглотнул ком, образовавшийся в горле. Я вновь и вновь пробовал вызвать Кешу, но в ответ очередное рычание.

— Кеша, не молчи, — громче произнёс я.

— Ррр… чу. Не… чу, — раздавалось в наушниках.

Возможно, у него ранение или что-то со средствами связи. Главное, что живой. Но из боя следует выходить.

— Байкал, 302-му. У меня переднего похоже ранило, — доложил я авианаводчику.

— Понял вас. Отход с курсом 280. И свяжитесь через воздух с Тифором.

— Принял. Сейчас.

Другая пара ещё не вышла на связь. Время уже расчётное, чтобы мы взяли курс на Тифор, а смены всё равно нет.

Ситуации не самая приятная. И уходить надо, поскольку Кеша ранен, и своих бросать не хочется.

— 308-й, 308-й, 2-му на связь. 308-й, — запрашивал я ведущего пары Ми-24, которая должна нас сменить.

В ответ тишина. Зато более бодрые голоса теперь у группы бомбардировщиков.

— 110-й, уходим на обратный. Задание прекратили, — доложил их ведущий.

В эфире возникла пауза, пока я выравнивал вертолёт.

— Понял. Подскажу. 302-й, ответь 110-му.

— На приёме, 110-й.

— 308-й передал, что взлетели.

Это уже хорошо. Значит, подмога будет. Пока я отвернул вертолёт в направлении аэродрома, смог осмотреть поле боя.

Боевики откатились назад и сейчас никаких атак против наших войск не предпринимали.

— Принял. Передайте на Тифор-старт, что 302-му к посадке нужна санитарка и пускай запросят вертолёт на перелёт в госпиталь.

— Понял, передам. И… спасибо за работу, — поблагодарил нас ведущий бомбардировщиков.

Не знаю, как он понял, что это мы уничтожили «Квадрат». Может кто подсказал. В эфире сейчас кого только нет.

— Мягкой посадки, — ответил я, отклоняя ручку от себя.

Пока командир «бомбёров» передавал информацию, мы с Кневичем уже развернулись в направлении базы. Скорость нужно увеличивать, чтобы как можно быстрее прибыть на аэродром.

— 302-й, Байкалу. Спасибо и удачи.

— Держитесь, мужики, — ответил я, продолжая разгонять вертолёт.

Кневич пристроился рядом и несколько секунд летел со мной параллельно.

— Блистер разбит, но он мне рукой машет, — сказал ведомый, уводя вертолёт в сторону.

— Понял. Не молчи, Кеша. Ты как там? Порычи хоть, — продолжал я держать в тонусе Петрова.

Если он может махать, значит ранения могут быть несерьёзные.

— А у… еня… рррр, — прозвучал в эфире громкий рык Иннокентия, пытавшегося проговорить фразу.

Опять сплошное рычание и свист от него. Что по внутренней связи, что в эфире. Зато впереди уже видны очертания базы Эт-Тияс.

Пара Ми-24 прошла в нескольких километрах от нас, держа курс на древний город. Ощущение боя ещё не отпускало меня. Пока не увижу Кешу и не узнаю что с ним, не успокоюсь.

— Тифор-старт, 302-й, точку наблюдаю. Готов к посадке, — запросил я.

— Вас понял. 302-й, средства готовы, куда удобней сесть?

— Куда скажете. Только быстрее, — ответил я.

Разрешили нам сесть сразу на стоянку, где уже стоял УАЗ «таблетка» и два военных внедорожника.

На снижении пришло понимание, что Ми‑28 еле держится. Вертолёт начало тянуть влево, а обороты правого двигателя скакали в обе стороны. Чувствуется повышенная вибрация. Да такая, что игрушка мышонок на панели вот-вот должна упасть.

Начинаю ещё больше гасить скорость, направляя машину на бетон базы Т‑4. Двигатели воют, а пыль закручивается в огромный вихрь.

Вертолёт аккуратно коснулся бетонной поверхности. К передней кабине подбежали медики. С ними и Димон Батыров, который указывает медикам, как принять на носилки Петрова.

Я смотрел как вытаскивают Кешу. Батыров на ходу снял с него шлем и автомат, а я пытался уловить его состояние. Внешне совсем ничего хорошего.

Всё лицо в крови. Тёмные потёки тянутся от висков к подбородку. На шее большой бордовый комок бинта из индивидуального перевязочного пакета. Щека разодрана осколком. Как и нос. Одежда на левом плече порвана, а лямка «лифчика» пропиталась насквозь кровью.

Только двигатели выключились, как я открыл дверь и сорвал с себя шлем, бросив его и автомат стоявшему рядом технику.

Я догнал Батырова, который уже передал Кешу медикам. Медики подхватывают его под локти. У него самого глаза полузакрыты, взгляд мутный, дыхание рваное и сиплое. Видно, что ранение есть в шею.

— Жить будет. Ничего серьёзного, — сказал Димон.

— Да пока незаметно, — ответил я, смотря, как Иннокентия укладывают на носилки.

— Командир, я… нена… долго, — услышал я шёпот Кеши, которому не позволили подняться с носилок.

— Сколько нужно. Держись там, — ответил я, подошёл к Петрову и пожал руку.

Кеша в это время тянет другую руку вверх. Долго, медленно, будто через толщу воды, и поднимает большой палец.

Я подождал, пока Иннокентия увезут, и посмотрел вокруг. Со всех сторон всё шумит. Боевая работа не прекращается. Кто‑то орёт про топливные следы на фюзеляже, а кто‑то уже тащит ракеты, чтобы подвесить на другие вертолёты.

— Ещё один Ми-28 вышел из строя, — кивнул Батыров в сторону вертолёта.

Я кивнул, смотря на повреждения Ми-28. Передний блистер разбит, а осколки разбросаны по всей кабине. На тех местах, где ещё недавно была прозрачная бронестеклянная капсула, теперь клочья стекла и кровавые разводы.

— А меня больше не это волнует, Сергеич. У нас лётчик ранен, двое техников в госпитале. А ещё мы до сих пор не знаем, каким арсеналом средств ПВО обладает противник. Или мы сейчас разведку боем проводили?

Батыров только пожал плечами и пошёл вслед за мной к вертолёту. Пока я смотрел на повреждения, он ходил рядом и смотрел на дырки от снарядов по всему фюзеляжу.

— Ты ведь знаешь, Саша, что здесь сложно определить где «наш сириец», а где не наш.

— Ну оттого, что я это знаю, легче не стало.

Димон недовольно фыркнул, выражая несогласие со мной. Хотя в чём я не прав, мне непонятно.

Пока техсостав начал латать Ми-28, я отправился на командный пункт. Кешу через час вертолётом отправили в госпиталь. Батыров сам сел в кресло командира и улетел в Дамаск.

Сирийцы знали, что Кеша, человек которого у себя принимал сам президент. Так что и отношение к нему будет соответствующее.

Я же это время контролировал работу эскадрильи по целям в районе Пальмиры. В зале постоянно звучали какие-то новые задачи. Одна серьёзнее другой.

Один из сирийских генералов и вовсе предлагал ударить по городу бомбардировщиками. Мол, в Тадморе уже никого не осталось из тех, кто верен президенту. Естественно, эту мысль отмели моментально.

К вечеру уже всем стало понятно, что бои за древнюю Пальмиру постепенно сходят на нет. В это время генерал Махлуф, как командующий всей операцией, подозвал всех к карте и «обрисовал» ситуацию.

— Господствующие высоты заняты. Древняя Пальмира пока ещё не под полным контролем, но на финальном этапе. Завтра днём противник будет оттуда выбит. Нам нужно решать, что дальше. Предложения, господа и товарищи, — произнёс генерал.

Пока шла выработка предложений, я продолжал заниматься своей эскадрильей. Каждая пара лётчиков приходила и докладывала об обстановке.

— Мы уже атаковали в районе садов Пальмиры. Туда нас авианаводчик уже выводил. Вот здесь и здесь были пулемёты, а тут большой склад уничтожили. До сих пор детонирует, — объяснял один из ребят, показывая на замеченные огневые точки.

— Склад — это хорошо. А вот что там с расположением войск в районе садов?

— Неизвестно. Что спецназ успел разведать, то мы и уничтожали. Аэродром Тадмор сейчас тоже весь в огне.

Я поблагодарил ребят за работу и отправил отдыхать на «высотку». Только мои лётчики вышли из зала, как на пороге появился настоящий «песочный человек». Это был один из сирийских солдат, смотревший куда-то в непонятном направлении.