Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

По их мнению, я не должен был выжить после этой потасовки. Они вообще не понимали, почему я еще дышу, говорю и вообще шевелюсь. А я не мог им ничего объяснить. Потому что и сам ничего не понимал. И привычная мне магия не работала. Совсем. Так-то оно и правильно, в этом мире её не было.

Но темными ночами, когда я оставался один, и никакие медсестрички не ошивались рядом, пробовал вернуть себе свои силы. Я пытался. Скрипел зубами, стараясь не то что потрясти землю, а зажечь хотя бы маленький магический огонёк на кончике пальца. И…

Ничего. Ни тени той силы, что была у меня в другом мире. Ни магии, ни скорости, ни даже намёка на что-то подобное. И я больше не мог читать чужие мысли. Дар мозголома тоже исчез. Я был просто столетним стариком. Избитым, сломанным, но живым. Теперь меня мучил один вопрос: зачем я тогда вообще выжил?

Лучше сдох настоящим героем в своих красочных галлюцинациях, чем влачить жалкое существование инвалида, который не в состоянии даже оторвать свой тощий зад от кровати, чтобы сходить в туалет. Больничная утка была моей ближайшей перспективой.

С утра дверь палаты скрипнула, и кто-то вошел. Я лежал, словно в забытьи после очередной бессонной ночи, когда против всех доводов разума вновь пытался вернуть себе магический дар.

— Илья Данилович? — раздался немного хрипловаты голос, знакомый мне по предыдущим встречам.

Да, я вновь Илья Данилович Резников — старая развалина сто двух лет от роду, а никакой не герой Советского Союза, маг-силовик Гасан Хоттабович Абдурахманов. Надо привыкать заново к своему старому имени, которое я уже почти позабыл.

Я открыл глаза и медленно повернул голову на голос. Возле больничной койки стоял тот самый капитан-полицейский, который отдам мне честь на месте нашей схватки с бандитами. Лицо у него было усталое, а в глазах стояла странная смесь уважения и… подозрения, что ли.

— Вы можете говорить, Илья Данилович? — вежливо уточнил он, подвигая к кровати стул и усаживаясь на него.

— Могу… — прохрипел я. Горло мне врачи хоть и подлатали, но теперь я мог только тихо хрипеть. Эх, где же мои целительские заклиная, давно бы уже всё вылечил…

— Мы нашли её, Илья Данилович… — как-то не очень воодушевляюще продолжил капитан.

Я замер, с трудом выдохнув:

— Девочку?

Он угрюмо кивнул.

— Но есть проблема…

— Какая?

Он тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу:

— Она не помнит, что было в переулке…

— Как?

— Возможно, что это последствия шока… Но, я думаю, что тут дело в другом — она боится.

Я сглотнул, пытаясь протолкнуть стоявший в горле саднящий комок, мешающий говорить, но хрен у меня чего получилось.

— Боится?

— Да, Илья Данилович, — хмуро подтвердил капитан, — боится. Родители одного из убитых вами насильников оказались влиятельными людьми — им не нужен скандал. Они всеми силами стараются его погасить, нажимая на разные рычаги… И у них получается, как бы тошно не было это осознавать… — Хмуро произнес он.

Капитан замолчал, глядя куда-то в сторону окна. В палате повисло тяжёлое молчание, прерываемое только моим хриплым дыханием. Я сжал пальцы, чувствуя, как под кожей дрожит старая, изношенная плоть.

— То есть… девочку заставили молчать? — спросил я наконец. — Насильно?

— Не совсем: родители забрали её из города. Официально — для лечения. Неофициально… — Он развёл руками. — Видимо, решили, что так будет лучше.

— Лучше для кого? — Моё горло скрипело, как ржавая дверь.

Капитан посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая, стоит ли говорить дальше.

— Для всех, кроме вас, Илья Данилович.

Я рассмеялся. Точнее, попытался. Получилось что-то вроде болезненного хрипа.

— Значит, так: бандиты напали, но их родственники — власть имущие. Девочка — единственная свидетельница, но её убрали подальше. А я — столетний призрак, который умудрился пережить собственное убийство и теперь мешается всем под ногами?

— Вы всё правильно поняли, товарищ Резников… — Капитан опустил глаза. — В этом деле сейчас всё против вас… Превышение допустимой самообороны… Двойное убийство… Даже учитывая ваш почтенный возраст, соскочить на условное не выйдет. Из тюрьмы вы уже не выйдете, Илья Данилович… Вы это понимаете?

— Я старый, но еще соображаю еще кое-чего! А вы? — прошипел я. — Вы позволите этому случиться?

Я закрыл глаза. Внутри медленно разгорался огонь — не магический, а старый, человеческий, как будто пришедший из прошлой жизни. Вернее, нынешней. Гнев.

Он не ответил сразу. Вместо этого достал из кармана небольшой листок бумаги, аккуратно сложенный вдвое.

— Простите, Илья Данилович… — В глазах капитана мелькали искорки гнева, но голос оставался ровным — профессиональным. — Я делаю всё, что в моих силах. Но… Я не могу ничего сделать официально, — тихо сказал он. — Но… если кто-то другой найдёт способ… — Он положил листок на тумбочку рядом со мной. — Там мой адрес и телефон. — Простите еще раз…

Я закрыл глаза. Всё внутри будто сжалось в один тугой холодный узел. Знакомое чувство — страх ребёнка перед системой, перед людьми, которых нельзя победить кулаками. Я знал это слишком хорошо.

Я посмотрел на бумагу, потом на него. Он уже встал, поправил фуражку.

— Не думайте, что я сдался, Илья Данилович — я просто констатировал факт. Выздоравливайте!

Он вышел, оставив меня наедине с мыслями. А я лежал и смотрел в потолок, чувствуя, как что-то внутри меня — слабое, но упрямое — начинает шевелиться. Я ощутил, как внутри закипает старая, забытая боевая ярость. Та самая, что когда-то толкала меня в атаку, даже когда шансов совсем не было. Та самая, что превратила меня из старой развалины в непобедимого бойца.

Может, магия и не вернулась… Может, я и сошел с ума, и мне всё просто привиделось. Но я ещё не умер. И если кто-то думает, что со мной можно просто так разобраться… Он жестоко ошибается! Хоттабыч еще повоюет!

В этот момент я вдруг почувствовал… Тёплый укол в кончиках пальцев. Словно искра. Маленькая, почти незаметная. И она почти сразу пропала. Но она была. Я замер. И впервые за долгое время… усмехнулся.

— Ладно, — прошептал я ночи. — Раз уж я живой…

Значит, ещё не конец. Значит, ещё можно драться. Даже если я больше не маг (но какая-то призрачная надежда у меня была). Даже если я всего лишь столетний старик. Я всё равно не дам им спрятать правду.

Суд был скорым и несправедливым. Когда меня, едва живого, вколоченного в гипс и с перебинтованной гортанью, ввезли в зал на инвалидной коляске, я уже знал — приговор предрешён. Капитану так и не удалось переломить ситуацию.

— Обвиняемый признан виновным в превышении пределов необходимой самообороны… — Затянутая в мантию судья что-то бубнила сквозь очки, но я её почти не слушал. — … учитывая возраст обвиняемого, смягчающие обстоятельства…

Фраза повисла в воздухе, и на секунду мелькнула глупая надежда — может, отделаюсь условным?

Хрен там:

— … назначить наказание в виде пяти лет лишения свободы в колонии общего режима…

Гул в зале. Кто-то ахнул. Я усмехнулся. Ну, конечно — у них всё схвачено — вековой старик? Ветеран войны? Орденоносец? Отлично, в тюрьму его, пусть доживает! Извини, старичок, тебе просто не повезло оказаться не в то время, не в том месте, да еще и связаться не с теми людьми…

Хотя, какие они люди? Так, плесень, которая незаметно проросла во все сферы нашей жизни. А вот смахнуть её, похоже, стало некому… Но больше всего меня добило другое — в последнем ряду, между родственниками убитых ублюдков, сидела она. Та девушка…

Тоненькая, бледная, с тщательно собранными волосами и огромными глазами, в которых читался только ужас. Наши взгляды встретились на секунду — и она тут же отвела глаза, дрожащими пальцами смахивая слёзы. Она не заступилась. Не крикнула: «Это он меня спас!».

Она вообще не сказала ни единого слова. А я… я вдруг понял, зачем выжил. Чтобы вспомнить, что такое страх. А то будучи всесильным Хоттабычем, я основательно о нём позабыл.