Лебедевы. Начало пути (СИ) - Коткин Андрей

Хех, кажется, тому, что отец практически и не стал нас в этот раз воспитывать, был и еще один веский повод. А он просто похвастаться хотел! Привез из своей вчерашней поездки аж два новых заклинания. Выучил от кого-то в Павловске, пока еще находился под действием ритуала повышения Интеллекта.

— … Оба заклинания первого уровня и относятся к магии пространства, — спустя несколько минут после завершения обсуждения событий в нашей гимназии уже вовсю хвастался он. — Телекинез, сиречь телодвижение, при дальнейшем развитии вполне может даже стать и боевым заклинанием, но в своей начальной версии всего лишь позволяет перемещать без помощи рук небольшие одиночные предметы.

— Здорово! — Выразил свой восторг братец, когда один из вареников, скорее всего специально оставленных отцом на тарелке, взлетев, попал родителю прямиком в рот.

— Еще бы надо было его в сметану макнуть, — указала на явный недочет Наташка, тоже присутствующая на этой демонстрации.

— Когда-нибудь, когда натренируюсь, именно так и буду поступать. Буду лежать в спальне на кровати, а вареники с пельменями сами будут прилетать ко мне с кухни прямиком в рот, предварительно еще хорошенько измазавшись в сметане, — разулыбался отец на это замечание, — а пока только вот так, одиночный рывок, и то, на почти предельное расстояние.

Не знаю, буду ли я точно по описанному лежать, открыв рот на кровати, но это заклинание я выучил. Как и второе, чуть более сложное, Направленный слух, которое отец назвал вспомогательным. И я вполне согласен, способность подслушать на экзамене начитываемый товарищем текст из учебника, да на расстоянии в пару сотен сажен, для нас, гимназистов, может оказаться очень-очень серьезным вспоможением. Ну, если, конечно, не готовиться к экзаменам настоящим образом, а всего лишь пытаться получить достойную отметку хитростью.

Выходной день в кругу своей семьи пролетел совершенно незаметно, и вот уже наступил он, знаменательный день, шестнадцатое сентября. В этот день, ровно сорок лет назад, первые гимназисты в первый раз заняли свои парты в стенах Павловской мужской гимназии.

Впрочем, сказать по правде, так если бы не Пашка с его добровольно взваленным на себя выступлением перед нынешними и бывшими учениками нашей гимназии, на эту знаменательную дату я не обратил бы ровным счетом вообще никакого внимания. Ну, юбилей и юбилей, даже дата какая-то не совсем круглая.

— Лебедев! Где тебя черти носят! — Встретил наше появление в вестибюле гимназии наш классный наставник, Казимир Степанович.

У меня аж сердце от этого заполошного тона оборвалось. К счастью, все же Казимиру оказался нужен не я, а мой брат. Именно ему этот полностью русифицировавшийся поляк начал расписывать совершенно внезапно создавшуюся катастрофическую ситуацию: никому не сообщив заранее, на празднование сорокалетия гимназии в Павловск прибыл ее самый титулованный и успешный ученик: граф Николай Васильевич Тучков, лихим, кавалерийским наскоком ворвавшийся в ряды самых выдающихся царских царедворцев и вот уже десять последних лет занимающий пост второго товарища самого Нессельроде.

— Надо срочно менять текст речи, чтобы показать, как мы чтим память столь выдающегося человека, учившегося в стенах нашей гимназии, — не сходя с места, потребовал наш изрядно паникующий наставник.

— А список самых славных дел этого лучшего ученика у нас имеется? — Поспешил я прийти на помощь впавшему в панику вместе с классным руководителем брату.

— Откуда? — Всплеснул руками Казимир Степанович, — я знаю только, что до занятия своей нынешней должности граф Тучков был главой нашей делегации, посетившей Тайный Город в Империи Цин. Более того, там он даже, вроде, встречался с самим цинским императором!

— Ну, вот и замечательно, пару слов об этом знаменательном событии и ситуация спасена.

— Саша! А ты не мог бы еще нарисовать какую-нибудь картину в придачу к упоминанию об этом событии? — Скорчил предельно молящую моську мой братец.

…Словно это так просто, рисовать картины чужедальних мест, где ты вот вообще ни разу не был. Это почти точно по сказке выходит: «Нарисуй то, не знаю что». Но Пашкино выражение лица было столь молящим, что в конце концов я не выдержал.

— Ладно, попробую что-нибудь для тебя изобразить, — сдался я… и был немедленно заточен вместе с орудиями художественного труда в одном из пустующих классов. И, разумеется, на сегодня все уроки для меня, даже не начавшись, тоже закончились. Какая к бесу учеба, когда тут такой важный человек приезжает?

— Ну, и что ты тут наизображал? — Поинтересовался у меня Пашка, закончивший репетировать свою речь и затеявший окончательное оформление своей будущей площадки для выступления. — Что это? Что за странные каракули? На пауков похоже.

— Вы, с Казимиром, просили что-нибудь на тему Цинской империи? Так вот вам все та же таблица достижений нашей гимназии, но оформленная в этаком цинском стиле, наши буквы тут я нарисовал, постаравшись сделать их похожими на их иероглифы. Ну, и еще орнаменты с лотосами изобразил. Во «Всемирном альманахе», в статье, посвященной этой стране, было написано, что для тамошних жителей лотосы являются священными цветами.

— Ну… не знаю. Как-то это слишком непривычно выглядит, — продолжал сомневаться мой братец. Знал бы он, сколько трудов я потратил, чтобы нарисованные мной узорные буквы, стилизованные под иероглифы, выглядели ровно и при этом оставались хоть сколько-то понятными! Каждую черточку, каждый завиток пером выписывал со всем возможным тщанием.

— Лебедевы! Вы чего встали? Сейчас уже скоро в зал надо будет публику запускать, а у вас в оформлении по-прежнему ничего и не готово толком! — Снова возник возле нас какой-то взъерошенный классный наставник.

— Ладно, давай сюда это твое художество! — Сдался Пашка под напором неодолимых обстоятельств.

Ну, а я, прихватив с собой пару стульев, отправился из учебной комнаты, где я занимался своим художеством, в гимнастический зал. Зал-то он зал, просторный, и окна в нем большие, но используется, в основном, зимой, для занятий атлетикой, а когда нужно провести в нем какое-нибудь собрание, каждый участник этого собрания приносит с собой стул из близлежащих классов.

И таки со стульями я угадал. Более того, рейс со стульями потребовался далеко не один. Выпускники прошлых лет съехались, как выяснилось в самый последний момент, в довольно немалом количестве. Ну, не их же, таких ныне уважаемых и степенных, заставлять таскать для себя стулья.

Однако, рано или поздно вся суета последних приготовлений подошла к концу. Моими художествами даже не только украсили сцену, но и частью вывесили на стенах в зале. Ну, в числе прочих украшательств, конечно. Все же к этому торжественному событию не только один наш класс готовился.

Первыми в зал, где уже расселись мы, с несколькими ребятами, тоже занимавшимися украшением зала, проследовала в сопровождении директора гимназии парочка важных господ в усеянных орденами мундирах министерства иностранных дел. У нас буквально только в прошлом году по знакам различия отдельных министерств и ведомств нашей империи отдельный курс проводили, так что, опознал их уверенно. Как и то, что у одного из двух этих господ в петлицах поблескивали знаки различия самого настоящего тайного советника. Еще и директор нашей гимназии вокруг этих двоих буквально вьюном вился. В принципе, понятно, конечно. Хоть данный господин до обращения «Ваше высокопревосходительство» чуток, на один разряд, не дотягивает, но все же, в масштабах сугубо провинциального Павловска, его явление выглядит сродни схождению на Землю кого-нибудь из небожителей.

— Погодите, господин директор, со своими рассказами о вашей несказанной радости, — остановил нашего главного местного подхалима прибывший в наши Палестины столичный небожитель. И тут его взор упал на мое последнее художество, стилизованное под восточные иероглифы. — Хм, что у нас тут? — И почти тут же громогласно объявил свой начальственный вердикт. — А что, ор-ригинально! Я уже совсем было решил, что вы тут настоящий свиток из империи Цин повесили. Молодцы! Не хуже настоящих цинских каллиграфов сработано!..