Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

Что было дальше, известно всем, но торговли от этого меньше не стало. Занятный факт — Русь уже сейчас под санкциями со стороны западных соседей. Прибалты с поляками сильно не любят пропускать сюда нормальных лошадей, ценных специалистов и высокотехнологичную (особенно военного назначения) продукцию. Иронично, но, как и полтысячелетия спустя, «обходить санкции» помогает Турция. Получается сильно дороже, отсекается изрядная часть кадров — ну кому оно надо в далекие ледяные земли на работу ехать, да еще и «транзитом» через магометанские земли — но это несоизмеримо лучше, чем ничего.

Да и такие себе «санкции», если честно — западные соседи то самое класть на своего сюзерена умеют не хуже наших бояр. Там, на Балтике, столетиями складывались торговые, дружеские и семейные отношения. Там, на Балтике, по обе стороны границ обязанные торгово-человеческому трафику могущественные аристократические и торговые кланы. Когда начнется Ливонская война, полагаю, торговлишка в тех краях захиреет, но пока, по рассказам монахов, Балтика представляет собой главнейшую торговую артерию Руси.

Но долой это все, лучше сосредоточиться на торговле конкретной, а обо всяких «торговых артериях» пусть у Царя голова болит, ему по должности положено!

Караван к нам прибыл солидный, из десятка запряженных степными, больше похожими на пони, лошадками телег и с сопровождением из пятка воинов. Больше не нужно — места здесь обжитые, дороги полны путников и разъездов стражи, а дальше Подмосковья караван не ходит.

Писчие принадлежности, в силу их дороговизны и малой востребованности, голосами купцов не рекламировались и даже не выставлялись на обозрение, но как минимум запасец для ведения бухгалтерии у купцов иметься должен, может и отольют чернил за разумную цену.

Миновав популярные телеги — соль, вяленые рыба и мясо, холстяные да сермяжные ткани, мыло, масло, котелки, ножи, гвозди (монастырский «кузнечный закуток» в основном работает на интересы самого монастыря, ковать «левак» им некогда) и прочие вкусные и полезные вещи — я добрался до скромно сидящего на предпоследней, нагруженной сундучками, ящиками да мешками телеге дородного дядьки лет сорока с густой, кучерявой до безобразия бородой, одетого в красный кафтан поверх белой косоворотки и подпоясанного настоящим кожаным ремнем с золотой вышивкой.

— Здравствуй, добрый торговец, — приветственно поклонился я.

— Здравствуй, добрый грек, — с отчетливой иронией в голосе и довольной ухмылкой на роже поклонился он в ответ.

Кто-то уже про меня растрепал. Возможно, уже даже всей Руси.

— Гелий, сын Далмата, — с улыбкой — умыл, признаю, — представился я.

— Матвей, сын Андрея, — представился он в ответ. — У нас, конечно, не Цареградов базар, но товар добрый да разный. Но тебе же не рыбы с гвоздями надо?

— Караван добрый, — похвалил я бизнес Матвея. — Прав ты, не их. Мне чернила нужны.

— А батюшка келарь чего же? — хохотнул Матвей. — Цену ломит?

Велика Русь, да все равно как-то умудряется оставаться деревней.

— Да не так чтобы прямо «ломит», — не попался я в простенькую ловушку. — Но отец мой, Царствие ему Небесное, — перекрестились. — Наказывал ни краешка денги попусту не тратить — мало их.

— Мудрый человек твой отец был, — ничем не выдав разочарования, Матвей поднялся на ноги, отодвинул ящик и достал из-за него небольшой деревянный ларец, поставив его на край телеги и спрыгнув на землю, чтобы не глядеть на клиента свысока.

Профессионал.

— Хартий, полагаю, тебе не надобно, — предположил он, открывая ларец. — Потому и не показываю.

Здесь пергамент так называют. Его мало, он очень дорогой, и используют его в основном процветающие бояре — для понта — или высшие органы церковных, земских и государственных аппаратов.

— Не надобно, — подтвердил я и шагнул поближе к ларцу.

Слева направо, в специально для этого обустроенных «отсеках»: два большие банки чернил, под ними — отделение с несколькими небольшими пачками гусиных перьев. Дальше — три отсека со стопками листов бумаги. Формат похож на А4, но размер каждого листа отличается, а края — неровные. Разнится и цвет: от бледно-бледно-желтого до почти древесного.

— Верже! — проследив мой взгляд, отрекомендовал бумагу Матвей, аккуратно достал листочек и показал его мне на просвет. — Гляди — линии. Из самой Франции привезена.

Хочется. Тупо как символ цивилизации — настоящими чернилами по настоящей бумаге чего-нибудь написать красиво и на стену кельи повесить — но лишних денег пока нет и не предвидится.

— Да мне вон, мальчонку, — кивнул на залипшего на телегу с яблоками, грушами да орехами Федьку. — Грамоте учить, «верже» твою только портить. Бересты надергаю, гусей пощипаю и будет.

— Тады уж угольком по стенке пущай малюет, — фыркнул Матвей. — Смотри чего есть, аккурат для грамотеев. — Дотянувшись до открытой крышки ларца, отодвинул тонкую перегородку и достал из тощей стопки листочков один, заполненными красиво, с завитушками, выполненными красной краской буквицами. — Аз, Буки, Веди… — пальцем перечислил начало. — Вся азбука здесь, учить одна радость.

Кириллица. Самому тоже запомнить бы не помешало.

— Дорого поди.

— Очень дорого, но тебе уступлю — мальчонку учить дело благое.

— Сколько?

— А чем платить будешь? Ежели Цареградскими деньгами, уступлю еще сильнее, — оживился Матвей.

Спекулянт валютный, блин.

— Пара маленьких монет султановых найдется, — преуменьшил я. — Но расставаться с ними, ежели честно, не хочу — память о старой жизни.

— Старую жизнь помнить нужно, — уважительно кивнул купец. — Но «пары мелких монет» всё одново на азбуку не хватит, а больше ты платить не хошь.

— Не хочу, — без обиняков признался я.

— Но на бутылку чернил да пару листов бумаги авось и хватит, — убрав «азбуку», переключился на товар попроще. — Ежели покажешь, о чем толк ведем.

Я достал из сумы — купец очень ловко сделал вид, что НЕ заглянул в нее — и показал одну акче, основу денежной системы Оттоманщины в эти времена и попросту треть грамма серебра. Здесь и сейчас имеет и дополнительную ценность. В глазах купца реальную, в моих — заявленную:

— Вторая — на память.

— Только чернила, — мощно торганулся Матвей.

— Только чернила даже у батюшки келаря дешевле, Матвей, — пожал я плечами и сделал вид, что убираю монетку.

— И один лист. Вот этот, — «расщедрился» он на самый темный и грубый.

— Две бутылки и один лист, вон тот, — указал я на средний.

Шибко наглеть тоже не надо — ему эта сделка не настолько интересна, чтобы не послать меня в сердцах обратно к батюшке келарю. Так, экзотика: грек с магометанскими деньгами, интересно оно Подмосковному купцу.

— Тю-ю-ю, — протянул купец. — Уж не знаю, как у вас там на Оттоманщине торгуются…

Торг занял минут десять, и по его итогам я получил две бутылки чернил и два плохоньких, кривеньких, но все-таки листа настоящей бумаги. Монетки, правда, пришлось отдать обе. На одном я попрошу монастырских писарей начертать для Федьки Кириллицу, а второй покуда полежит в сундуке. На радостях от удачной покупки я решил гульнуть и на мелкую отечественную денгу купил корзину груш и пару пирожков с малиной для помощника. Велев Федьке умять пирожки сразу, а потом сходить поделиться грушами с друзьями и не забыть вернуть корзину уважаемым купцам, я направился поглядеть, чего там покупают Ярослав с Василием.

Будучи монастырскими мастеровыми, материалами и сырьем лично им заниматься не нужно — говорят батюшке келарю, чего не хватает, а тот закупает потребное централизованно, в моменты, когда «к нему сами приходят». Короче — мужики «шопились» на свои и для себя.

— Ох развалятся они за две зимы, — торговался за варежки заячьего меха Ярослав.

К зиме готовится, осмотрительный. Но транжира — монастырский швей за пошивку из принесенной ткани всяко меньше денег возьмет, чем готовая продукция у купцов стоит. Хорошая, кстати, идея — к зиме готовиться, сезонный товар «в сезон», как известно, дорожает, поэтому лучше сейчас.