Полковник Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Ему было приятно открывать глаза на очевидное. Но время стремительно утекало. И пришлось закругляться. Прихватить Кайзера. И выступить дальше — на юг, выскакивая из ловушки, которую на него, безусловно разворачивали. Во всяком случае он не рисковал предполагать иное.

И вот он в Мюнхене.

До этого города удалось добраться удивительно спокойно. Что именно на это повлияло — неизвестно. То ли наличие кайзера в колонне. То ли то, что он делал несколько крутых поворотов и несколько раз менял вектор движения колонны. Авианалетов тоже не было. Но это вопросов не вызывало. Значимые авиационные группы находились в прифронтовой полосе. И перебросить их за такое время просто не успевали для надлежащей концентрации. Да и развернуть с опережением тоже не могли, так как до конца не знали настоящую цель Меншикова.

Но день закончился. Люди утомились. И здесь в Мюнхене пришлось остановиться на отдых. Ночной, судя по всему. Заодно пополнить запасы топлива из местных складов и провести профилактику техники. Заодно Максиму требовалось переварить новости, от которых он был отрезан практически двое суток. За них много всего произошло.

Прежде всего — главная печаль — Третьяков не успел.

Немцы поступили не так, как ожидал и Максим, и штаб Северного фронта. Они смогли неприятно удивить. Ренненкампф попытался ввести в прорыв войска Третьякова с целью отрезать приморское крыло германских войск. Однако немцы фланговыми контратаками замедлили продвижение русских войск и позволили своим приморским частям выйти из намечающегося котла.

Да, какой-то выигрыш по территории и приморскому побережью удалось получить. Ведь немцы в конечном счете отошли. В итоге линия фронта оказалась отброшена на запад к линии Росток — Тетеров — Нойбранденбург — Пренцлау — Шведт. И закрепились в этих городах, превращенных оперативно в импровизированные крепости. Опыт обороны Меншиковым Штеттина в 1915 году они учли. Так что русские войска тупо уперлись в эти города, не в силах их преодолеть. Попытки штурмов даже не предпринимались. И, Максим подозревал, даже не будут предприняты. И Третьяков, и Ренненкампф прекрасно были осведомлены о ходе оборонительной операции в Штеттине, чтобы совершать столь самоубийственные поступки. Вот обойти — да, наверное, попытаются. Хотя шансов немного.

Формально — успех. И очень значимый. Русские войска вскрыли глубокую оборону и отбросили немцев на значимое удаление. Местами до ста километров буквально за пару дней. Было захвачено, безусловно, немало материальной части и имущества на складах. Их-то уж точно не успели вывезти, спасая людей и наиболее ценное оружие. Операция — любо-дорого посмотреть.

Однако она не решала глобальных, геополитических задач, на которые рассчитывал Максим. Он надеялся, что германские войска начнут беспорядочно отходить с линии фронта. Что они станут откатываться к Берлину, где и закрепятся. В десяти, может быть пятнадцати километрах от германской столицы. Плюс откроют дыру на северо-западе. Рискованных, но перспективных. Меншиков очень надеялся на то, что он сможет спровоцировать сход лавины цепных реакций. И стремительный финал, в котором он поучаствовал бы, действуя своей подвижной группой в тылах и срывая переброску войск на стратегически важные направления. Но не вышло. Немцы смогли прыгнуть выше головы. Или… возможно… он переоценил Третьякова с Ренненкампфом. Во всяком случае уже к вечеру 15 мая 1916 года фронт относительно стабилизировался. И теперь без штурмовых групп взломать его не получится.

Таким образом он оказался со своим механизированным полком посреди вражеских земель без цели и смысла. Куда идти? Возвращаться назад, прорываясь к Северному фронту? Рискованно. Можно легко завязнуть на подходах. О нем знают. Его ловят, обкладывая как волка флажками. Все-таки полк, пусть и такой замечательный, это всего лишь полк. Тем более, не обладающий бесконечным запасом боеприпасов. Любые затяжные бои ему были противопоказаны. Прорываться на юго-восток к Вене? Можно. Но зачем? Дороги там хуже. Да и ждут его, наверняка ждут. Было бы неплохо ворваться в Вену и одержать славную победу еще и так. Но не в текущей обстановке. К столице за минувшие двое суток они, безусловно, успели перебросить войска. И врываться туда — смерти подобно. Нет. Ему требовался маневр. Поле. И по возможности избегать серьезных сражений. Что оставалось идти на запад? Тоже не вариант, если подумать…

Максим встал и нервно вышагивая прошелся по кабинету. Подошел к столу. Покопался в картах. Достал ту, что отражала всю Европу с обозначением текущей линии фронтов. С минуту в нее всматривался, а потом начал напевать едва слышно песню Феанор, группы Эпидемия. Она почему-то всплыла в голове, и сама попросилась на язык. Тихо-тихо так. Едва различимым шепотом:

— Таков твой дух — одно из двух: или умереть, землю новую узреть, или медленно истлеть…

— Вы что-то сказали? — Подался вперед один из офицеров, что изучал документы коменданта в том же кабинете.

— Ты ненавидел край, что для любого рай, — чуть повысив голос, чтобы этот офицер нормально услышал слова. — В твоей душе есть свет, но ей покоя нет. Ты верил, что Мелькор так любит Валинор, но слышал только ложь — она как в спину нож. Кровавым был исход, природа слезы льет, но нолдоров челны вперед устремлены…

— Максим Иванович, о ком вы?

— О судьбе одного древнего эльфийского героя. Что? Вы не знаете, кто такие эльфы? Это подобный людям народ, живший на земле в незапамятные времена. Память о них почти что ушла в небытие. Лишь редкие народы хранят ее. Те же ирландцы, помнящие, что когда-то давно именно эльфы правили их землями. Они, правда, зовут их альвами или старшим народом.

— Я читал про альвов, — оживился один из офицеров. — Но… это же сказки. Древние легенды.

— В любой сказке лишь доля сказки… — мягко улыбнувшись, произнес Максима. — Феанор был старшим и любимым сыном Финвэ — верховного короля нолдор, как именовали себя высшие эльфы. Это было так давно… Он умер, но нет у него ни могилы, ни гробницы, ибо столь пламенным был его дух, что едва он отлетел, как тело Феанора осыпалось золой и потом и вовсе развеялось как дым. Подобных ему никогда больше не появлялось, а дух его никогда не покидал чертогов Мандоса. Во всяком случае, так считается.

— Чертоги Мандоса? Что это?

— Рай… загробный мир. Эльфы по праву первородных могли по своему усмотрению покидать его и возрождаться. Мда… — произнес Максим и словно завис, погруженный в свои мысли.

— Максим Иванович, а где вы об этом прочитали? Это очень интересно.

— Боюсь, друг мой, найти сведения о тех временах будет непросто, — печально ответил наш герой. Толкиен ведь еще не написал своего романа. И даже не приступил к работам над ним. И, как следствие, не появилось никакого производного контента. Но говорить своим людям, что эти книги еще не придумали было глупо. Вот он и решил сделать «умное лицо». Чуть-чуть помедлил. Снова глянул на карту и едва заметной усмешкой тихо произнес: — Вы же знаете, у меня была частичная потеря памяти. Из той, старой жизни, я мало что помню.

— А что с ними стало? — Поинтересовался все тот же офицер.

— С кем?

— С эльфами.

— Как что? Они умерли. Как и полагается добропорядочным живым существам. Хотя, бывает, некоторые шалят.

— Но вы же сказали, что они могут по своему усмотрению покидать загробный мир и возрождаться.

— Так и есть. Могут. Но я не сказал, что они этого хотят… и что возродятся они обязательно эльфами. Времена эльфов прошли. Магия ушла из этого мира. И, даже возродившись, они не смогут, как и в былые времена, жить столь, сколько пожелают, сохраняя юность, силу и здоровье. Они будут стареть. Медленней, чем люди, но стареть. Их будут поражать болезни. Зачем им такая жизнь? Намного приятнее жить грезами о тех дня, когда магия еще струилась по земле и даровала им благословение Илуватора.

— Илуватор? А кто это?

— Одно из имен творца. Так его звали эльфы. — Произнес Максим смотря в глаза своему офицеру, столь легко увлекшегося той чушью, что он нес. И вдруг испытал дурацкое желание пошутить. Снова. Как с тем вороном. Поэтому, улыбнувшись, он взял мел и, подойдя к стене, начертал на ней те самые эльфийские руны, что красовались на кольце Всевластья.