Первым делом (СИ) - Тамбовский Сергей

— Ну расскажи, а мы послушаем, — развеселился Камов, — смотри, Леонтьич, сейчас яйца будут учить курицу, как правильно нестись.

А я пропустил мимо ушей его шпильку и продолжил:

— Маневренность, вот что — в отличие от самолётов он может резко менять направление и скорость, опускаться до минимальных высот и зависать там, если нужно. Плюс отсутствие нужды во взлётно-посадочной полосе, он с пятачка десять на десять метров прекрасно взлетит и туда же сядет в случае чего. А автожиры что?

— Что автожиры? — эхом отозвался Миль.

— От самолётов ушли, да и зависли в непонятках — зависать не могут, ВПП нужна, хотя и поменьше, конечно, маневрировать и скрываться в складках местности тоже не осилят. Нет, в качестве экспериментального образца, отработки навыков пилотов и устрашения потенциального противника необычным видом они сгодятся, но не более…

— Вот тебе и яйца, — задумчиво заметил Миль, — вылупятся они скоро, если уже не…

— Мне твоя позиция ясна, — несколько раздражённо продолжил Камов, — ладно, разговор закончен, работать надо.

— Подождите ещё минутку, Николай Ильич, — притормозил его я, — можно пару замечаний по конструкции А7?

Камов плюхнулся обратно на табуретку со словами «Валяй, выкладывай», а я начал выкладывать то, что придумалось за последние дни.

— Как избежать силового кувырка? Этим же вы занимались в последние недели, да?

— Ну допустим, — с небольшим усилием согласился Камов, — ты это мог услышать в цеху. И как его избежать?

— Поднять линию тяги толкающего винта или понизить центр тяжести всего устройства, очевидно, — сказал я, — чтобы они на одной линии были. Тогда кувырок при разгрузке несущего ротора будет исключён. С этой целью можно увеличить площадь горизонтальных стабилизаторов, примерно на 10–15 процентов, тогда и управляемость улучшится, и центр тяжести на место встанет.

— Очень интересно, — задумался Камов, — этот вариант мы пока не пробовали. Но у тебя же ещё одно замечание какое-то было?

— Да, было и второе — насчёт материала, из которого несущий винт делается.

— Ну-ка, ну-ка, — уже с заметной заинтересованностью подогнал меня Камов, — яйцо у нас, оказывается, ещё и знатный материаловед.

— А то, — счёл нужным пошутить в ответ я, — не лаптем щи хлебаю, а этим… половником. На лопасти жизненно необходимо применять хромансиль, ломаться всё в несколько раз реже станет.

— Так, — перебил меня Миль, — что-то я про это слышал… Сидорин кажется разрабатывает такую штуку в своём ВИАМе..

— Да, это он, — подтвердил я, — вместе с Авериным. Только не разрабатывает, а уже сделал — готовые образцы стали год назад получили и проверили.

— Только он же сидит сейчас, — выдал свою ремарку Камов, — вместе со Стечкиным и Чаромским.

— Одно другому не мешает, — заметил я, — отсидка в смысле внедрению новых материалов — он в туполевской шарашке, если не ошибаюсь, свой срок мотает.

Следующую неделю Камов с Милем проверяли мои тупые догадки, и вы будете смеяться, но они обе оказались почти верными. Почти, потому что площадь оперения увеличили всё-таки на 20 процентов, а хромансиль пока достать и внедрить не удалось, но, как говорится, вода камень точит. Ну а я продолжал рисовать варианты трансмиссий и ни во что не вмешивался. А потом произошло вот что…

Подвиг

Это было 18 июля, шестой день шестидневки по новому революционному календарю, выходной вообще-то для всех советских тружеников, но у нас рабочий день в связи с напряжённой международной обстановкой. Однако о том, что сегодня выходной, помнили все, особенно хорошо охранники и военнослужащие люди, поэтому работали все, если честно, спустя рукава. Этот ублюдочный стиль, по которому сначала вообще были пятидневки (в Золотом телёнке они упоминаются в главе про Хворобьёва) окончательно уберут через год где-то, а пока есть то, что есть.

И ещё я внезапно вспомнил о шикарном предложении переименовать месяцы, исходящем от Союза безбожников, по которому идеологически невыдержанные феврали, августы и июли должны были уступить своё место безупречно-советским Марксу, Энгельсу, Ленину и Свердлову почему-то, май только на месте оставался. Но не прошло оно через бюрократические рогатки, а то бы все путались в месяцах «Революция», это март должен быть, и «Великая Революция» (это, сами понимаете, ноябрь).

Ну так вот — послали меня в этот шестой день шестидневки в очередной раз в цех вместо того, чтоб у чертёжной доски стоять, я и пошёл. Там как раз приехал лётчик-ас Анатолий Панин, один из героических спасителей папанинцев, Герой, между прочим, Советского Союза. Его по разнарядке к нам кинули, дабы довёл новую технику до блеска, выявив в испытательных полётах все недостатки. Он и собирался как раз полетать, а сейчас сидел в кабине и слушал инструктаж Николая.

— О, — обрадовался он, увидев меня, — Веня пришёл. А давай сегодня вместе полетим — я пилотом, ты стрелком?

Он тут уже не в первый раз бывал и почему-то выделил меня среди прочей массы работников завода… наверно, потому что по возрасту мы где-то рядом были… или потому что я ему о зарубежном кинематографе немного наболтал, он был горячим поклонником творчества Вивьен Ли, ну я и поведал ему всё, что помнил про экранизацию «Унесённых ветром».

— Не положено, — буркнул Николай, — вон у тебя есть утверждённый напарник, с ним и летай.

И он показал пальцем на прохлаждающегося возле стенки гражданина с каменным лицом, вообще-то его звали Павлом Жарковым, но почему-то Павлик Морозов ему больше подходил.

— Ну не положено, значит не положено, — вздохнул Толик, — давай ещё раз объясни мне про эту чёртову авторотацию, а то до меня этот режим не доходит никак…

Вот тут-то и случилось то, что случилось — из распахнутых настежь ворот цеха донеслись истошные крики и выстрелы. Я ближе всего к ним был, к воротам, я и метнулся мухой разузнать, что там случилось, но не успел — чуть не сшибив меня по дороге, как кеглю в кегельбане, в цех ворвался главный особист завода Стрельников и заорал что есть мочи:

— Самолёт угнали, быстро все в погоню, кто может!

Тут уж Толик без лишних слов толкнул меня к кабине стрелка, а Николаю крикнул, чтоб выталкивал наш А7 на открытый воздух, а сам же он по ходу дела успел крутануть толкающий винт, так что на ВПП мы выкатились уже с работающим мотором и готовые к бою и походу.

— Пулемёт давай! — продолжил орать Толя, уже сидя в кабине, — да не мне, а Вене!

И тут Николай послушно протянул мне ручной пулемёт системы Дягтерёва, не знаю, откуда он у него взялся. Я взял эту дуру и сразу просунул в предназначенное для неё отверстие в задней кабине, а Толя продолжил орать:

— Куда он полетел бля?

Тут взял своё слово особист:

— Вон он, — и ткнул пальцем в зенит, — на разворот пошёл, сука, в сторону центра Москвы собрался. Ты понимаешь, что будет, если он до Кремля долетит?

— Не долетит, — буркнул Толя, выжимая газ до полной.

Взлетели мы без проблем почти что с места, всего полста метров разбег это всего ничего, и Толик заложил крутейший вираж на 180 градусов, Москва же сзади по курсу была. Люберцы мы миновали почти сразу, на конец 30-х это просто большая деревня была, ничего общего с тем местом, откуда знаменитые люберы вылупились. МКАДа как такового тоже можно считать, что и не было, какой-то грязный просёлок. А тут слева по борту серебряной змейкой блеснула Москва-надо думать-река, со шпилями Коломенских церквей. Ну надо ж, подумал я, уцелели в антирелигиозной пропаганде. Но додумать эту мысль мне помешал истошный крик толика в переговорном устройстве:

— Догоняем, готовься к атаке!

— Есть готовиться к атаке, — гаркнул я туда же и покрутил головой — действительно, точно такой же автожирчик, как и наш, болтался в воздухе всего в паре сотен метров впереди и чуть ниже. Не мудрено, что догнали, ТТХ-то у нас один в один, а Толя всё же заслуженный ас Советского Союза, из любой летающей железки может максимум выжать.