Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

— Кхм… Есть в этом решении беспощадная мудрость, — кивнул старик, словно оценивал ход мыслей талантливого ученика. — Жестоко. По-новому. Не так, как водилось раньше. Но сжечь… Сжечь свой дом… Это как-то слишком круто. Не по-нашему, парень.

— Тем не менее, — Эйвинд провел большой ладонью по лицу, чувствуя странную, давящую усталость, — я вынужден это сделать. Приказ есть приказ. Идите к кораблям. В Буянборге еще навоюетесь. Даю слово!

Старик покачал головой. Его длинные, седые волосы, заплетенные в старомодную косу, развевались на пронизывающем ветру.

— Нет, юноша. Наше время пришло. И мы хотим в Вальхаллу. Не в душные чертоги Хель. К нашим друзьям, что пали при Дулхейме. К нашим женам, что умерли в прошлые зимы. К нашим ярлам, что вели нас к победам давным-давно. Поэтому мы и дадим бой врагу. Здесь. На этой земле.

— На пепелище? — не удержался Эйвинд, и в его голосе прозвучала неподдельная боль.

— Да хоть у тебя в заднице, щенок, — совершенно спокойно, без тени иронии или злобы, ответил старик, и по его иссохшему лицу пробежала тень светлой улыбки.

Эйвинд тяжело вздохнул. Он понял, что спорить, уговаривать, приказывать — бесполезно. Это было бы не просто неуважением. Это было бы оскорблением. Оскорблением их последней воли, их воинской чести, их права самим выбрать, как встретить свой конец.

— Ладно… — сдался он, и в его голосе прозвучала непривычная мягкость. — Тогда идите вон на тот луг. — Он указал на высокий, поросший багровым вереском холм, господствующий над всеми подступами к городу. — Оттуда вам будет видно все поле перед поселением. Вы сможете встретить их первым градом стрел. И… — он запнулся, — сможете посмотреть, как горит ваш дом. Ваш последний костер.

Старик повернулся, его подслеповатый взгляд оценил расположение холма, подходы к нему, и он кивнул с безмолвным одобрением.

— Хорошее место. Спасибо, парень. Мы уже уходим. — Он обернулся к своим, к этой горстке древних воителей. — Этот пожар, братья и сестры, станет нашим погребальным костром! Великая честь, да? Гораздо лучше, чем тихо, по-собачьи, сдохнуть в своей постели, воняя мочой и немощью!

Беззубые седые воины и воительницы заулыбались. Их смех был похож на карканье воронья. Они без суеты похватали свое нехитрое, но смертоносное оружие и, выстроившись в неровную, но гордую колонну, двинулись по главной улице к окраине города, к своему холму. Они шли на свой последний великий пир. На встречу с богами.

Эйвинд нехотя скомандовал своим людям. Те с мрачными лицами взяли зажженные факелы. Он сам подошел к огромному, почерневшему от времени стогу сена у бывшей конюшни, посмотрел на удаляющихся стариков, на их гордые, прямые, не согнутые возрастом спины, и с силой швырнул в сено горящий факел.

Огонь с сухим, яростным треском взметнулся к небу, подхватывая солому, перекидываясь на высохшие бревна ближайшего дома. Запах гари и жженого дерева ударил в ноздри.

— Боги увидят ваш подвиг, — прошептал Эйвинд, глядя на полыхающие здания. — Сам Один примет вас в свою дружину!

Старик, замыкавший колонну, обернулся. Пламя уже пожирало ближайший дом.

— Не сомневайся, парень, — крикнул он, и его голос, усиленный приближающейся смертью, звучал мощно и молодо. — Валькирии уже наряжаются в свои самые лучшие, сияющие доспехи, чтобы проводить нас в последний путь! Удачи тебе! И твоему конунгу! Скажи ему… скажи, что старики из Гранборга одобряют его методы! Он — настоящий правитель! Жги, вражину, жги! Пусть знают, что мы не сдались!

И они исчезли за поворотом улицы…

Эйвинд смотрел, как огонь пожирает город. Как рушатся кровли, как взлетают к черному, задымленному небу снопы искр, как рушатся стены, хранившие память поколений. И ему было невыразимо грустно. Это была не та грусть, что приходит после поражения или потери друга. Это была горькая, великая, щемящая грусть от осознания того, что ты только что стал свидетелем чего-то настоящего. Честного. Вечного. Такого, о чем скальды когда-нибудь сложат свои самые пронзительные и трагические песни. Песни о последнем бое стариков из Гранборга.

Глава 8

* * *

Ветер острыми крыльями срывал с неба свинцовые тучи. Он свистел морской солью и большими переменами, врывался в мерный такт боя барабанов и трепал волосы очевидцам.

Вигго стоял на краю дубового причала и ощущал этот реквием в подошвах сапог, в висках, в каждой напряженной жиле своего тела. Весь его народ, от мала до велика, толпился на берегу, обратив лица к фьорду.

В его глубине, подобно гигантскому погребальному костру, пылал драккар.

И это был флагман его отца. Ладья, чей носовой дракон повидал берега южных держав, перед которым трепетала половина всех западных ярлов! Теперь она была лишь гигантским факелом, освещавшим воду и лица скорбящих. Едкий и густой дым стлался по воде, заволакивая фьорд тёмным саваном.

Харальд Прекрасноволосый, Конунг Объединитель, Железный Вождь Севера, отправился в свою последнюю битву. С гнилой занозой в боку! Говорили, что, умирая, Бьёрн Веселый вогнал ему в подмышку обломок стрелы. Пустяковая рана. Царапина. Но она загноилась, отравила кровь и разум, превратив последнее плавание в агонию. Старый конунг не выдержал. Он сгорел в лихорадке быстрее, чем его корабль в водах родного фьорда.

Они потеряли всё. Две трети флота. Столько же людей — убитыми, ранеными, оставшимися гнить в болотах Буяна или томиться в цепях у какого-то выскочки-трэлла! Это была катастрофа. Страшный сон наяву и унижение. Но самый настоящий хаос был только впереди. Вигго чувствовал его всем своим нутром. Власть свободно висела в воздухе и ждала своего нового хозяина. И стая стервятников уже кружила неподалеку.

Он медленно повернул голову. Чуть поодаль, у самой кромки воды, стояли его «любимые» братья.

Бритт был его близнецом… Темноволосый, с такими же, как у Вигго, холодными серыми глазами-льдинками. Но где в глазах Вигго плескалась ярость, в глазах Бритта лежала спокойная, незыблемая уверенность. Он вылез из утробы матери первым. Всего на несколько минут, но этого хватило, чтобы навеки заклеймить его «старшим». Первым в очереди на трон.

Стоявшие за ним Дейн и Ивар были лишь бледной тенью близнецов. Младшие… Баловни, познавшие вкус крови и женской ласки лишь совсем недавно. Они никогда не думали о будущем. Их мир ограничивался сегодняшним днем, полной кружкой эля и звоном монет в кошеле.

Дейн смотрел на горящий корабль с искренним, щемящим горем. Ивар — с подавленной яростью: он крепко сжимал рукоять ножа, которым никогда никого не убивал. Разве что хлеб нарезал… Слабак…

Вигго не мог позволить себе роскоши скорбеть. Скорбь — удел слабых. Для стариков, женщин и таких вот дураков, как Дейн. Он был вторым в очереди на трон. Но по праву силы, ярости и воли — первым! И он не отдаст власть братьям, которых так сильно презирал.

Небрежной и размашистой походкой он направился к родственникам. Они заметили его приближение и разом напряглись, будто волчья стая, учуявшая чужака. Бритт невольно положил ладонь на рукоять своего топора.

«Боишься, братец? — с наслаждением подумал Вигго. — И правильно делаешь».

— Вигго… — хмуро бросил Бритт вместо приветствия.

— Братья мои! — Вигго оскалился, но улыбки в его голосе не было. Лишь сталь и лед. — Печальный день для всего нашего рода. Мать забрали боги… Теперь вот и отец отправился к ним. Что же будет с нами?

— Я позабочусь о нас, — голос Бритта был спокоен и тверд. В нем звучала та самая уверенность старшего, которая бесила Вигго больше всего. — Главное — держаться вместе!

— Сильно сомневаюсь в этом… — фыркнул Вигго, окидывая брата презрительным взглядом. — Ты ведь даже о своем члене позаботиться не в силах. Сколько у тебя по округе бастардов-то бегает? Пятеро? Шестеро?

Бритт побледнел. На скулах заиграли желваки.