Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Валентинов Андрей

И тут Леониду стало совсем худо. Не вовремя вспомнил друга, ох, не вовремя!..

…В тот день Жора не улыбался. Таким Леонид его еще не видел – хмурым, озабоченным, даже злым. Это было в июне 1918-го, когда его друг внезапно приехал в Питер. Они заперлись в кабинете на Гороховой, и Георгий, как-то странно морщась, положил на стол толстую тяжелую папку.

– Читай, Лёнька. Читай!

На желтом картоне – размашистая карандашная надпись: «Американский портной». Вместо тесемок ботиночные шнурки, Леониду даже показалось, что бумага пахнет ваксой.

– Не может быть, – твердо заявил он, пролистав первые страницы. – Не верю. Ложь!

– Правда, – вновь поморщившись, возразил друг. – Он шпион, Лёнька, самый настоящий. Завербован в Северо-Американских Штатах четыре года назад, получил гражданство, поселился в Нью-Йорке, был внедрен в редакцию газеты «Новый мир» для освещения работы товарища Троцкого. Вместе с ним весной 1917-го направлен из Америки к нам. Чем интересуется, там тоже есть. Американцы пытаются проследить контакты между нашим руководством и группой Парвуса в Копенгагене. Те самые германские деньги, о которых так много газеты писали. Только деньги-то не германские, а наши. Сейчас твой начальник, товарищ Урицкий, курирует перевод крупных сумм в банки нейтральных стран для нужд Мировой революции. Операция под угрозой. «Американский портной» – наш враг.

– Но он же комиссар печати, пропаганды и агитации, он редактор «Красной Газеты»! – совсем растерялся Леонид. – В Питере, считай, третий человек после товарища Зиновьева и товарища Урицкого!

– Именно! – кивнул Жора. – Арест невозможен. Принято решение о негласной ликвидации. Это не мы, чекисты, его приговорили, а Центральный Комитет. Твоя кандидатура в качестве исполнителя одобрена. Не подкачай, Лёнька!

Он не подкачал.

Год назад убийство «Портного» вспомнили во время процесса над эсерами. В нем обвинили никому не ведомого Сергеева, чему весьма удивился питерский налетчик Фартовый. Даже фамилию толком подобрать не смогли! Попросили бы его, он бы помог, подсказал.

Скольких тогда, в 1918-м, расстреляли без всякого суда, просто «в порядке красного террора», Леонид старался не думать. «Tani ryby – zupa paskudny». Где она, ваша красивая работа, Феликс Эдмундович? Если даже Жора…

На мертвом лице – мертвые пустые глаза. Белые губы сжаты, на желтом лбу незнакомые резкие морщины. Георгий Георгиевич Лафар уже ответил и на суде земном, и на суде Небесном.

Лёнька остался один.

4

На прогулку их вывели без всякого предупреждения. Скрежет ключа в двери, равнодушное лицо надзирателя-«два сбоку».

– Прогулка! Собирайтесь, да поживее.

Леонид поглядел на соседа. Александр Александрович пожал плечами, взял с нар пальто. Чекист тоже не стал спорить. Отчего бы ноги не размять? Может, начальству камеру осмотреть охота, тараканам перепись устроить.

Револьвер так и остался в кармане. Ни выбросить, ни спрятать, ни в дело пустить. Отберут? Ну и пусть отбирают.

Обыскивать, впрочем, не стали. Ленивый кивок парня в серой шинели, гулкие железные ступени под ногами. Первая площадка, вторая, третья. Без всякого интереса Леонид отметил, что ведут их не вниз, а вверх, но уточнять не стал. Какая к шуту разница?

Все утро они с археологом почти не разговаривали. На вопросы седой отвечал односложно, без всякой охоты, думая о чем-то своем. Леонид не настаивал, хотя вязкая тюремная тишина начинала действовать на нервы. В «Крестах» было веселее. В смертной камере сидели целой компанией – и той же компанией благополучно бежали под пролетарский праздник 7 ноября. Товарищи из ГПУ не забывали Фартового. Здесь не убежишь, хорошо хоть гулять пускают.

Наконец, пахнуло свежим ветром. Железные ступени лестницы сменились густой стальной решеткой. Леонид наконец-то удивился. Никак на крышу попали?

Маленький дворик для прогулок оказался действительно на крыше, под холодным мартовским дождиком. Вокруг – высокая дощатая ограда, сбоку – железный козырек и лавочка, под ногами сталь, зато над головой – полная небесная воля. Леонид поднял лицо к серым тучам, поймал носом тяжелую каплю…

Хорошо, когда живой. Ох, и хорошо!

Археолог вышел на прогулку без шапки, но не спешил прятаться под козырек. Стоял, смотрел в небо, улыбался краешками губ. Охрана не мешала. Служивые, не пожелав мокнуть, облюбовали лавочку в углу и дружно закурили.

– Александр Александрович! А что вас первым делом в Туркестане удивило?

Просто так спросил, голос услышать. Но седой реагировал серьезно.

– Профессионально задаете вопросы, Леонид Семенович. Нет, я не в укоризну. Хороший вопрос думать заставляет, что весьма и весьма полезно. Итак, что меня удивило. Если скажу, что трехцветная борода генерала Иванова, это будет правдой лишь отчасти. А если серьезно, поразили собаки. И не в положительном смысле.

– А я собак люблю, – охотно откликнулся чекист. – Они многих людей добрее.

На «профессионально» он нисколько не обиделся. Разговорил-таки человека!

– Поглядели бы вы на тамошних. Те, что при людях, еще ничего, хотя лохматы и злы. Пастухи! Но вот дикие… Таких там полно, они сбиваются в огромные стали и, знаете, действуют вполне в духе двуногих разбойников. Например, обкладывают данью базары…

По лицу текли капли воды, тучи на головой густели, оседали все ниже, дождь лупил уже вовсю, а старший оперуполномоченный Леонид Пантёлкин впервые за многие недели чувствовал себя почти счастливым. Жив, не ранен, с интересным человеком беседу ведет. Чего ее требуется? Разве что коробка-другая папирос, да несколько кусков сахару к вечернему чаю.

«Эх, яблочко, да красно-белое! На гоп-стоп не пойду, надоело мне!»

– Однако даже эти дикие твари подчас бывают полезны для науки, – продолжал между тем археолог. – Как-то в предместье Ургенча, где развалины старого города, собачья стая рыла яму (там был скотомогильник) и дорылась до древней сокровищницы. Представляете, вылезает такая черная и лохматая из-под земли, отряхивается, и у нее с загривка скатывается серебряная монета эпохи хорезмшахов.

– А привидения с джиннами вслед за нею не полезли? – хмыкнул Леонид, вспомнив все, когда-то слышанное о тайнах Востока. Артоболевский усмехнулся в ответ, покачал головой:

– Ну, разве что неупокоенный дух мадам Блаватской. Не читывали? И слава богу!.. Леонид Семенович! Что на Востоке, что на Западе хватает тайн и чудес. Но все они, уж поверьте мне, вполне земного и материального происхождения. Наши мистики всё надеются открыть тайны Шамбалы, а я эту Шамбалу лицезрел собственными глазами. Рассказать?

– Конечно! – обрадовался Леонид. – Только вначале, если можно… Со вчерашнего дня не курил.

Седой кивнул и достал пачку «Иры».

* * *

Обратно шли уже веселее. Лестничные пролеты не просто фиксировались, но и заносились в память. Леонид уже понял, что тюрьма пятиэтажная, старой постройки, но с недавним основательным ремонтом. Тогда и дворик на крыше соорудили, и черные провода в подвал провели. Охрана обычная, если по форме судить, но не слишком умелая и толковая. Не иначе, из последнего призыва набрали и учили кое-как. Кто же в этой киче хозяин?

Их камера была на втором этаже, почти в конце коридора. Сойдя с лестницы, Леонид повернулся в нужную сторону, сделал первый шаг…

– Пантёлкин, на месте. Лицом к стене!

На плечо легла тяжелая ладонь. Двое в серых шинелях тем временем уводили археолога. Шаги, шаги, шаги… Негромко хлопнула дверь.

– Налево!

Его вели тем же коридором, но в противоположную сторону. Камера, камера, еще камера, еще… Ага! Леонид чуть не присвистнул – одна из обитых железом дверей была приоткрыта. То ли постояльцев не нашлось, то ли куда интереснее поворот.

– Стой! Заходи!..

Первым делом Леонид взглянул на порог. Полотенца не было, значит, не к деловым угодил. Оставалось осмотреться.