Акула пера в СССР - Капба Евгений Адгурович

И я вот про это писал – много. Мозг тогда чуть не лопнул, но вроде как изложить для широкой публики удалось доходчиво. «Котлоагрегат на базе котла ДЕ 25/24 фирмы Kazlu Rudos Metalas позволял сжигать лигнин, целлолигнин и древесные отходы в разном соотношении. После пиролиза топлива при 600–800 °C в предтопках пиролизный газ дожигали в котле с полным разложением и сгоранием органических канцерогенных веществ. Температуру горения повышали до 1100 °C (и выше) за счет предварительного подогрева дутьевого воздуха. В этом котлоагрегате лигнин горел без „подсветки“ газом и при любом содержании древесной щепы или опилок в смеси» – это не аш назг дурбатулук, конечно, но в принципе что-то подобное. Такую жуть я переводил на человеческий язык и делал из нее удобоваримое чтиво с фоточками мужественных рабочих и самосвалов, пылящих по лигниновым горам. Так что в голове всё это отложилось намертво, и теперь я даже чертеж изобразил. Ладно, не чертеж – так, дурацкую схему. Но я надеялся, что грамотный специалист с гидролизного завода сможет разобраться и выдвинуть рацпредложение. А я с этого поимею жирный материал и внимание небожителей к нашему городишке.

Это по большому счету и было главной задачей – чтобы Дубровица постоянно была на слуху. Потому я и тормошил краеведческий музей и архив по поводу Деражни, потому и налаживал контакты с предприятиями, потому и…

От листка бумаги с чудовищным рисунком котлоагрегата, который выходил у меня похожим на звездолет из StarWars, меня оторвал звонок телефона.

– Газета «Маяк», редакция… – сказал в трубку я.

– Здравствуйте, дорогая редакция, – голос был мужской и какой-то грустный. – Я даже не знаю, почему я вам звоню. Просто не представляю, куда обратиться.

– Ничего-ничего, – говорю. – Мы же для людей работаем. Расскажите, что у вас случилось?

– Ну, так-то у меня умерла тёща.

– Мои соболезнования…

– В общем, хоронили тёщу на городском кладбище, место уже заранее было – рядом с тестем. Наняли рабочих, всё честь по чести… Приехали, привезли – оказывается, эти кладбищенские не там выкопали могилу! Родители жены – Ваньковичи, а они – у Ваньковых ограду разобрали, плитку выломали. Представьте, все стояли на жаре, ждали, пока выкопают новую яму. Гроб с усопшей – тоже стоял. Ладно я – мне-то что? Но жена, дети, родственники! Теперь Ваньковы, конечно, вопросы задают – нужно как-то восстановить порушенное, а этим кладбищенским – хоть бы хны. Говорят, пятьдесят на пятьдесят скидывайтесь, всё восстановим. Это как понимать?

– Дичь какая-то, – искренне сказал я. – Если, предположим, мне дадут задание написать про одного человека, а я перепутаю – и напишу про другого, это же моя вина, верно?

– Вот! Совершенно с вами согласен… Они какие-то борзые, понимаете? Как будто сам черт им не брат… Вот вас как зовут?

– Гера, Белозор.

– Очень приятно, а меня – Петя. Так вот, Гера, я, честно говоря, не знаю – мне в милицию звонить, или в горсовет идти, или еще куда?

– Ну, для начала – сходите к начальнику отдела благоустройства и зеленого строительства, насколько я знаю – городские кладбища в его епархию входят. Объясните ситуацию, поговорите… Вас должны направить куда нужно, разъяснить, кто кому чего должен. Если что – звоните мне.

– Спасибо, Гера. А то я как-то растерялся, если честно… Морды бить – вроде стыдно, а как справиться с этой братией – понятия не имею.

– Держите в курсе, ладно? Мало ли что…

– Ладно. Ну, всего хорошего.

В трубке раздались короткие гудки, и я некоторое время смотрел на телефон, впечатленный услышанным. Такая хрень случалась и в двадцать первом веке: звонили и писали люди, рассказывали свои проблемы, а я сидел в чертовом кабинете и, от всей души желая помочь, понятия не имел, как это можно сделать. Вот что тут делают с подобными проблемами? Идут в ОБХСС? Или куда? И что могу сделать конкретно я? Могу – зайти к шефу, обрисовать ситуацию и попросить разрешения начиркать заметку из серии «Нам пишут» – без имен. Мол, сообщил нам товарищ А., что жуткие дела творятся на кладбище. Про Старорусское кладбище и прилегающее к нему еврейское ходило множество историй – и что-то такое про беспредел и перехлесты тамошних товарищей я когда-то слыхал. Но вроде как про девяностые.

Телефон снова затрезвонил, и я подхватил трубку:

– Газета «Маяк», редакция…

– Гера! – голос шефа был излишне бодрым, и это настораживало. – Зайдите ко мне.

– Да-да, сейчас.

Сергей Игоревич сидел за журнальным столиком в кресле. Напротив него расположился некий красавец-мужчина лет тридцати пяти – сорока с белоснежной улыбкой и роскошным загаром на лице. Да, черт побери, я признаю – он был чертовски красив. Он мог бы быть киноактером, выглядел ничуть не хуже Шона Коннери или там Генри Кавилла. И одевался круто: белоснежная сорочка с закатанными рукавами, какой-то медальон на шее, черные, отутюженные до бритвенной остроты стрелок брюки и шикарные туфли с узкими носами. Как у Бандераса.

В фильмах этот роскошный дядя не снимался. Он работал директорам УТТ. Что такое УТТ? Это Управление технологического транспорта, одно из подразделений Дубровицкого нефтегазодобывающего предприятия. И звали его Владимир Исаков. Все эти флэшбэки из будущего меня сводили с ума – я-то знал его стариком. Писал биографическую статью «От водителя до руководителя». Видеть помолодевшего старика – это гораздо более стрёмные ощущения, чем встречать, например, красотку-одноклассницу, которая за десять лет превратилась в испитую клушу.

– Добрый день, Сергей Игоревич, здравствуйте, Владимир Александрович, – сказал я и присел на третье кресло.

Исаков сверкнул на меня черными своими глазами:

– Мы знакомы?

– Журналист я. Работа такая – быть со всеми знакомым, даже с теми, кого вижу впервые.

– Ха-ха! Игоревич, этот твой товарищ Белозор – то, что надо!

– А я говорил! В общем, Гера, УТТ открывает новую базу на Озерной, с красной ленточкой, оркестром и всем таким прочим. Сначала даем большой материал: как строили, кто у них там молодец – это тебе Владимир Александрович расскажет. Снимки сделаешь. Потом короткую заметку о том, как открывали, кто присутствовал. Может быть, Хусаинов приедет, из обкома… Так что давай, без твоего этого проснувшегося футуризма, но живенько, бодренько и по делу.

– У него получится, – шикарно улыбнулся Исаков. – Я рассказ про браконьеров читал – загляденье. Напишешь про нас такой же?

Ну, этот шанс я упускать не собирался. Тем более Исаков мне был нужен: если и сливать кому-то инфу про новые месторождения в нашем районе, то только ему. Он был очень, очень амбициозным человеком и мог бы подняться высоко, если бы вовремя получил хороший трамплин. Но трамплина не было, были завистники, потом – перестройка… Так и остался местной звездой, бессменным директором УТТ в течение то ли пятнадцати, то ли двадцати лет. Была у него особенность – Исаков отлично помнил всё хорошее и плохое. После моей статьи, которая ему жуть как понравилась, этот бойкий дедушка всегда здоровался со мной в городе и даже написал благодарственное письмо в редакцию. Для неоперившегося молодого журналиста без профильного образования это значило очень много!

В общем – я мог надеяться, что если мне удастся помочь ему с этим самым трамплином, то в долгу Владимир Александрович не останется. Поэтому нужно было идти ва-банк:

– Если Сергей Игоревич даст добро – я только за!

– И как ты это себе представляешь? – блеснул на меня очками шеф.

– Рубрика «Испытано на себе». День, два, три – сколько нужно в кабине самосвала рядом с водителем, крановщиком, бульдозеристом – кем угодно. Вместе с ними выезжать на буровые, разгружать трубы, обедать, спать и вытягивать грузовики из грязищи.

– А что, мне нравится! – сказал Исаков. – Пусть народ почитает про работу транспортников. А то у всех на слуху геологи да бурильщики. Нехорошо!

Шеф, кажется, готов был меня убить. Еще не дождавшись реакции сверху на первый эксперимент – с браконьерами, – он ввязывался в новую авантюру. Для него вообще были несвойственны авантюры: он был настоящим партийцем, преданным коммунистом, окончил Высшую партийную школу в Минске, и именно из райкома его перевели на должность главного редактора. К его чести – он и журфак окончил, заочно. Но эксперименты, всякие неожиданные кульбиты – не-е-ет. Он, конечно, был не против, чтобы в газете постоянно что-то происходило, но очень боялся, как бы чего не случилось.