Товарищ "Чума" 4 (СИ) - "lanpirot"

Вплоть до середины восьмидесятых коммунистический режим СССР продолжал видеть в Ницше идеологического врага и воплощенное зло западного империализма, милитаризма и агрессии. Нацисты очень избирательно использовали философию Ницше, и в конечном счете, эта ассоциация привела к тому, что репутация Ницше пострадала еще больше после Второй мировой войны

Безымянное стихотворение, на текст которого немецкий философ написал музыку, принадлежало Лу Саломе — русско-немецкой писательнице, философу и психоаналитику, какое-то время состоявшей в дружеских отношениях с Фридрихом Ницше. И первым, кто обратил внимание Марка Бернеса на это совпадение, был композитор Никита Богословский к которому тот пришёл с найденными стихами Ваншенкина, с просьбой положить их на музыку.

Выслушав Богословского, Бернес, хотя и насторожился, но от своих планов не отказался. Вряд ли он поверил в интеллектуальные возможности недалёких «партийных надсмотрщиков», способных заглянуть столь глубоко, как его друг. Завистников же он не боялся. И зря.

Вскоре Бернеса «затравили»: две центральные газеты «Правда» и «Комсомольская правда» как по команде атаковали известного на всю страну артиста. За ними последовали другие публикации в том же духе, и Бернеса отлучили от съемок, записей и радиотрансляций. Пластинка Апрелевского завода с записью песни легла на полку.

Организатором этой кампании был тогдашний министр культуры Николай Михайлов. Малообразованный и недалекий функционер «старой» закалки, он, конечно, понятия не имел ни о стихах Лу Саломе, ни о «Гимне жизни» Фридриха Ницше. Но в Союзе композиторов, очевидно, нашлись информаторы, знавшие, к кому обратиться.

И только в 1959-ом году после отставки министра культуры страна смогла во весь голос запеть: «Я люблю тебя, жизнь!», и поёт её до сих пор… Вернее, только еще будет петь. И так бывает, увы, что в творящемся дерьме и несправедливости не только фашисты виноваты, хватает продвинутых недоумков и в отечестве своём.

В общем, слегка придя в себя (даже после трёх суток беспробудного сна я чувствовал себя разбитым), я принялся за ревизию собственного организма и сохранившихся ведьмовских возможностей. Ведь после всего, что мне довелось пережить, я стал натуральным «магическим инвалидом».

Кто бы мог подумать, скажите, что у стремительного возвышения в колдовских чинах имеются такие подводные камни. Очень и очень острые, опасные — настоящие скалы, которые в одно мгновение могут пустить ко дну мой быстроходный парусный кораблик.

За уничтожение танковой дивизии я стремительно поднялся в ведах, заработав аж шестой чин в ведовской иерархии! Что вообще немыслимое дело, как пояснила мне Глафира Митрофановна. Но нечто подобное я уже и на третьей веде слышал. Так что большого потрясения от этой информации совсем не испытал.

Да, другие ведьмы тратили и на куда меньшие возвышения десятилетия своей жизни. А у меня вот так «просто» всё получилось — и месяца не прошло. Но, как оказалось, не всё коту масленица. Мой неподготовленный к таким потрясения организм, вкупе с духовным телом, не выдержал непомерной нагрузки и скуксился.

От энергетических каналов, выглядевших раньше как толстые корабельные канаты, остались лишь жиденькие ниточки. Через эти перегоревшие меридианы теперь нормального потока магии для создания серьёзных заклинаний и не прогнать. И не важно, что у меня энергии в резерве еще дохренища осталось, и что чин у меня теперь аж шестой — ни о каком весомом колдовстве можно даже и не мечтать.

Ну, до тех пор, пока вновь духовные каналы не восстановлю. А вот как их восстанавливать, и насколько затянется этот процесс, я и понятия не имел. Глафира Митрофановна тоже ничего путного по этому поводу мне сказать не смогла. О таких случаях она знала лишь понаслышке. Выходило так, что я основательно попал — мне деда надо срочно выручать, а я ни ухом, ни рылом! Надо же было так опростоволоситься!

Хоть, вроде, и простительно мне, я ведь ведьмовских университетов не кончал, но как-то тоскливо на душе становилось, хоть волком вой. Однако, воем горю не поможешь! Я же мужик! И раскисать — это не ко мне. Булки покрепче сжал, скрипнул зубами, хрустнул костяшками на кулаках — вперед и с песней!

Думается, что даже с моими «инвалидными» возможностями в колдовстве, что-нибудь путное сообразить можно. А что для этого нужно? Правильно! Матчасть изучать! Раз я шестой чин получил, значит веда и лета новой информацией приросли. Так что учиться, учиться и еще раз учиться! Как и завещал нам дедушка Ленин.

«Навуходоносор», — беззвучно шевельнул я губами, вынимая для начала со слова веду.

Блин, а я ведь до сих пор слово не перепрошил! Так и пользуюсь бабкиным «Навуходоносором». Хотя эта функция должна быть доступна уже на первом чине. Ладно, похожу еще немного с именем этого безумного Вавилонского царя[2], наказанного Богом за его непомерную гордость…

Так, стоять! Я даже не осознал в первые мгновения, что же такое сейчас произошло? Несколько мгновений мне потребовалось, чтобы понять — я только что мысленно произнес запретное для любой ведьмы, да и ведьмака тоже, слово «Бог», а меня от этого даже легкая щекотка не пробрала.

Может, мне это показалось? Почудилось, что произнёс, а на самом деле нет? Ну, так это проверяется «на раз» — нужно еще раз это повторить… Я немного помялся, помня те весьма неприятные и болезненные ощущения, что неизменно посещали меня при упоминании Его, хоть мысленно, хоть вслух. А сейчас…

— Прости Господи, грешника! — вслух произнёс я и непроизвольно напрягся.

И? И снова ничего не произошло! Да как так-то? Неужели я в придачу к меридианам и дара ведьмачьего лишился? Если так, то шансы спасти деда стремительно приблизились к нулю. А этого допустить я никак не мог! Никак, понимаете?

Я рывком перешел на магическое зрение, и мир тут же преобразился разноцветьем аур моих хозяюшек, Глафиры Митрофановны, хлопочущей в отгороженной занавеской комнате, и Акулины, ковыряющейся в огороде. Так же я увидел неподалёку за печкой бурлящую тьмой призрачную сущность злыдня, находящегося в своей нематериальной форме.

А также мышек, птичек и иную живность, ведь даже деревья и травы — всё, что живёт, имеет энергетическую структуру. Пусть не такую сложную, как у человека, но всё-таки имеет. Раз магическое зрение работает, значит, и дар мой со мной — никуда не делся! Фух! Я даже вздохнул с облегчением. Но отчего же тогда Его упоминание не имеет надо мной былой силы?

— Ты чего это тут бормочешь, Рома? — Занавеска одернулась в сторону, и в мой угол заглянула Глафира Митрофановна. — Аль опять приключилось чего?

— Перекрести меня! — неожиданно для мамашки попросил я. — Или молитву какую скажи, если знаешь?

— С тобой точно всё в порядке? — Опешила Глафира Митрофановна. — Ты ж знаешь, чем всё это закончится?

— Плевать! — отмахнулся я. — Хочу проверить кое-что…

— Ну, смотри — хозяин-барин! — Осуждающе покачала головой «тёщенька». — Как бы вновь 'откачивать не пришлось! — Она в один момент осенила меня крестным знамением, и я даже глаза зажмурить не успел.

Но вновь — ничего. Хотя, нет, что-то вроде легкого укола я всё-таки ощутил. Но не более.

— Как так? — поначалу удивилась Глафира Митрофановна, повторив эту нехитрую процедуру еще раз.

Я только плечами передернул от колючих мурашек, толпой пробежавших по моему телу. И всё! Я откровенно ничего не понимал. Однако, мамашка, кажется, о чём-то догадалась. Она изящно хлопнула себя ладошкой по лбу, и мягко выругалась:

— Вот я дура старая! Совсем памяти не стало!

— Ну-ну, не наговаривай на себя, Глафира Митрофановна! — строго и вполне искренне возразил я. — Какая же ты старая? Ты просто потрясающая женщина! В самом расцвете! Поверь, счастье есть — его не может не быть. У тебя всё ещё только впереди.

Аура мамашки после этих слов просто полыхнула неистовым желанием. Однако, кроме озорного блеска в глазах и слегка сбившегося дыхания, эта, действительно очаровательная женщина, ничем себя не выдала. Но я-то прекрасно видел, что натворил своим нечаянным комплиментом. Как она еще сдерживается? Не понимаю…