Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG) - Савицкий Анджей

- Приветствуем! Я посол, хочу говорить с Абдул Агой! – крикнул Михал, сначала по-польски, а потом, приблизительно то же самое, по-турецки.

Коня к дальнейшему движению он не побуждал, стоял неподвижно, ожидая реакции янычар. Он видел их застывшие лица и прекрасно понимал, что они с радостью пристрелят гяура, хотя бы для того, чтобы порадовать Аллаха.

- Сойдите с коня, пан Михал, и, пожалуйста, подойдите сюда! – прозвучал приказ, отданный на польском языке со знакомым турецким акцентом, по которому он без труда распознал Абдула.

Панцирный облегченно вздохнул и соскочил с седла, после чего двинулся пешком, ведя коня за собой. Стволы опустились, янычары отставили оружие и позволили поляку пройти через проход в паррикаде. Теперь он очутился среди солдат, которых здесь должно было толочься как бы не несколько сотен. Это явно не могла быть только лишь стража, которой следовало следить за посольством – здесь собрали целую орту.

У Пиотровского отобрали коня, и Абдул, не оглядываясь, провел ротмистра на маленький дворик возле ближайшего дома. Посреди дворика стояла двуколка, на козлах сидела Йитка, которую развлекали беседой янычары. Увидав панцирного, девушка помахала ему. Через миг он очутился в открытом, дарящем спасительную тень сарае, где рядом с другими пехотинцами стояли Папатия и Дорота. Дервишка подскочила к изумленному поляку, чтобы поблагодарить его за спасение и проявленную храбрость, аль-хакима кивнула.

- Мил'с'даря наверняка прислали с требованием объяснений, - сухо заявил Абдул Ага. – Потому что, вы твердо стоите на том, что посольство не имеет ничего общего с упавшей звездой и чумой сумасшествий.

- Ты же прекрасно знаешь, что мы не имели…

- Не знаю, - нервно перебил его ага. – Я уже ничего не знаю. Папатия утверждает, что может подслушивать одержимых, и что те строят чудовищную машину, которую нам следует немедленно уничтожить, в противном случае, все сделается совершенно неинтересным. Она требует, чтобы я пошел с вами на сотрудничество и уговорил вас провести совместное нападение на врата-портал, через которые прибывают одержимые. Как ты считаешь, пан Михал, захочет ли посол Гнинский отдать под мое командование две хоругви вашей тяжелой кавалерии?

- Если это вопрос жизни и смерти, то он, конечно же, согласится. Поддержку предоставит хотя бы как жест доброй воли в отношении Порты, - сказал ротмистр.

- Все так, только отданные мне приказы говорят совершенно иное. Я должен проследить за вами до момента разрешения конфликта, а если бы появились малейшие подозрения, что все это ваших рук делишки, уничтожить вас всех до одного.

Папатия положила ладонь на плече янычара.

- Могу поклясться всем святым, что поляки не имеют ни малейшей связи с чужими, - мягко, словно бы обращаясь к ребенку, произнесла она. – Забудь обо всех этих дурацких подозрениях, сейчас важно нечто иное. Наша страна очутилась в смертельной опасности. Нам необходимо немедленно ударить на врага и уничтожить его, в противном случае он обретет такую мощь, что мы не сможем сдержать его даже силами целой армии. От твоей решительности и смелости зависит судьба целой империи. Понимаешь? Это твой громадный шанс! Колебаться нельзя. Прими помощь польских рыцарей, их тяжелая кавалерия вскроет дорогу, проламывая силы врага, и позволит приблизиться к машине, чтобы взорвать ее. Благодаря этому ты спасешь весь мир, станешь самым знаменитым героем в истории государства Османов. Тебя ожидают почет и награды.

Абдул Ага покачал головой, опуская глаза. Дорота слегка усмехнулась. Она понимала, что замысел Папатии был основан на пробуждении амбиций янычара, отсылкам к мечтаниям о богатстве и славе. Только это могло заставить его нарушить приказ. Какой воин не мечтал о добытой в бою славе, о связанных с нею наградах? Если девушка была права, Абдула ожидало не только возвышение в иерархии янычар. Кто знает, а вдруг султан выдаст за него одну из своих дочерей и сделает пашой?

Янычар поглядел на ротмистра Пиотровского и какое-то время оценивал его. Неожиданно он извлек из ножен ятаган и его кончиком коснулся горла своего польского приятеля. Два янычара тут же схватили панцирного за руки и выкрутили ему их за спину.

- За нарушение приказа мне бы просто отрубили голову, а не наградили, глупая ты монашка, - произнес Ага. – А поляков я знаю настолько хорошо, чтобы им не верить. Падающую звезду они могли и вправду навести на нас, бунт и хаос могут быть очередным коварством Льва Лехистана. Этот повелитель знаменит своей хитростью и любовью к засадам. Я позволю полякам выехать в строю из хане, а они, вместо того, чтобы атаковать одержимых, затопчут моих пехотинцев копытами своих коней или насадят нас на копья.

- Да что ты творишь, безумец?! – взорвалась Папатия и повисла на руке, в которой янычар держал ятаган.

Дорота дернулась, но заметила взгляды двух стоявших напротив янычар. Она знала, что как только двинется, то получит, вполне возможно, сразу же чеканом в лоб. Так что она застыла, сдерживая дыхание.

- Клянусь бородой пророка, не делай этого! – крикнула дервишка. – Это наши единственный союзники. В городе нет спаги, нет кавалерии, кроме этих нескольких сотен поляков. Ты не можешь безосновательно обвинять их в сотрудничестве с чужими и отбрасывать единственный шанс на то, чтобы сдержать уничтожение! Слышишь?! Всем нам грозит уничтожение! Мы все погибнем!

Левой рукой Абдул Ага охватил лицо дервишки и отпихнул Папатию изо всех сил. Девушка полетела назад и попала в руки гогочущих янычар. Кто-то из них охватил ее, схватив за груди и не позволяя двинуться.

- В любой момент сюда прибудут осадные пушки, которые я приказал притащить из порта, - сообщил Абдул Ага. – Хватит нескольких выстрелов, чтобы похоронить поляков в занимаемых ними зданиях. Не стану я рисковать тем, чтобы у меня за спиной оставалась около тысячи неприятелей Я уничтожу их до того, как расправиться с одержимыми.

- Ополченцы не успеют доставить пушек сюда. Банды одержимых уже близко, Папатия говорит, что они близятся, а я своими глазами видела, как быстро могут они передвигаться, - отозвалась Дорота. – Лично я бы советовала отвести войска и перегруппироваться, чтобы действовать совместно с городским ополчением и другими отрядами, которые выслал визирь. Забудь о поляках, нечего тратить на них время и силы.

- Тебе, аль-хакима, я тоже не верю, - заявил янычар. – Слишком часто ты сотрудничала с врагом, он мог тебя перекупить…

- Сотрудничала, потому что это ты принудил меня к этому. Или уже не помнишь?! – рявкнула Дорота. – Плевать мне на то, веришь ты мне, суповар или не веришь. Я хочу всего лишь удрать отсюда как можно дальше, до того как нас окружит свора безумцев. Ты сидишь здесь уже два или три дня и даже не видел, с чем дерутся твои братья. Это тебе не фунт изюму, можешь мне поверить.

Где-то в городе раздалась пальба, через минуту грохнула пушка. Издали донесся отзвук боевого клича, извлекаемого из сотен глоток. Абдул беспокойно вздрогнул. Вот уже несколько дней он сидел здесь как на иголках. У него создавалось впечатление, что повсюду идут бои, а он напрасно тратит время, охраняя каких-то чертовых поляков, про которых не известно даже, а виноваты ли они в чем-либо. Ему нужно было покончить с ними и отправляться на битву с более страшным врагом.

- Подождем пушек, - принял он решение, сжимая кулаки. – Как только они прибудут, мы уничтожим поляков.

- Глупец! – в бешенстве дернулась Папатия.

Абдул сделал шаг к дервишке и наотмашь ударил ее по лицу. Девушка вскрикнула, голова дернулась в сторону от сильного удара. Пан Михал рявкнул, попытавшись вырваться из рук янычар.

- Так а с этим что? – спросил кто-то из пехотинцев.

- Пускай поляки думают, что я веду с ним переговоры, так что расправьтесь с этим без особого шума. Повесьте его на дереве, что растет за углом.

Михал Пиотровский поглядел в глаза янычару. Сам он считал его если и не приятелем, то хотя бы единомышленником. Только Абдул не проявил ни замешательства, ни сожаления. На рыцаря он поглядел без каких-либо эмоций, уделяя ему больше внимания, чем насекомому, которое следовало раздавить.