Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий

«Здравствуй, Даша!

Это я, Семён, не узнаёшь? Наверное, не узнаёшь, ведь я пишу тебе из прошлого, и у меня корявый почерк двенадцатилетнего недоумка (кстати, мне скоро тринадцать), а не корявый почерк тридцатиоднолетнего недоумка. А ты вообще мой почерк когда-нибудь видела?.. То, что мы с тобой в интернетах много переписывались — это да. А вот настоящих писем друг другу никогда не писали. Даже электронных.

Я чего пишу-то? После того, как ты от меня ушла, я выпрыгнул с балкона и разбился к хренам собачьим. Но говно ж не тонет, и на том свете меня послали обратно. Не знаю, может, рылом не вышел… В общем, мне тринадцать лет, и тебя в моей жизни нет даже на горизонте. А та охерительная рана, которую ты мне нанесла — есть. Вот так вот бывает в жизни. Нет… Это я передёргиваю, прости за пятна на бумаге (ахахах, прикол, ты ж всегда смеялась над моими дурацкими шутками), на самом деле так бывает не в жизни, а в смерти. „Горькая память о том, о том, что будет потом…“ ©

Хожу к психологу. Я тут уже натворил всякого, но, за малолетством своим, не сел и отделался лёгким испугом. Психолога зовут Аней. Она… Ей, в отличие от тебя, лет двадцать пять, и она — отпадная красотка. И не дура! (!!!) Больше скажу — умная девочка. Понять до сих пор не могу, то ли она мне полностью поверила, то ли всё же считает больным, но, несмотря на это, хочет помочь… Так-то, подумав, я не считаю её идею таким уж бредом. Гугла у меня под рукой, к сожалению, нет, так что без конкретики, но читал я об одном психотерапевте, который разработал уникальную методику лечения психов. Типа, если человек говорит, что вокруг него постоянно летает крылатое говно, то его не надо в этом разубеждать. Врач говорит: мол, да, говно кругом. И летает. Все знают, но скрывают. И человек успокаивается, прекращает гнать. Смиряется. Мол, ну, говно, ну, летает. Но жить-то как-то надо. И становится нормальным человеком. Никто и не подозревает, что он видит говно.

Так что Аня, возможно, умница. Жаль только, что того психотерапевта потом посадили. И жаль, что я на самом деле не шизик, а в действительности покончил с собой.

Сегодня говорили с Аней про тебя. Я, наверное, с час рассказывал. Казалось, нечего и сказать, но стоило начать — оно понеслось. Вспомнил, как мы с тобой познакомились на день города. Ты подругу ждала, я — друга. Стояли рядом и вдруг разговорились. А потом — свалили и обломали друга с подругой. Влюбились, что ли, с первого взгляда? Нет вроде. Просто как-то весело было друг с другом. Не грузили себя тяжёлыми вопросами, плыли по течению и, наверное, какое-то время были искренне счастливы. Потом пришла привычка. Потом пришёл Гриша, а ты ушла…

Глупо было бы на тебя обижаться. За что? Полюбила другого, ушла. Почему ты должна была страдать рядом со мной, человеком, который едва находил силы жить в реальном мире? У нас даже детей ведь не было, чтобы хоть их привести в оправдание. Нет, я не обижаюсь. Но это не значит, что твой поступок не послужил причиной моего самоубийства. Даже нет, не причиной… Причин было — миллион. А когда ты ушла, я просто увидел все эти причины. Тысячи их. И ни одной — за жизнь.

Что нас с тобой действительно объединяло, так это чтение. Читать мы любили. Помнишь, как лежали рядом перед сном и читали одну книгу на двоих? Я читал быстрее и иногда засыпал, пока ты добиралась до конца страницы. И всё равно было куда веселее, чем смотреть дурацкие сериалы. Помнишь „Чёрного принца“ Айрис Мёрдок? Там пожилой дядька влюбился в девчонку, которой едва двадцать лет исполнилось. Кажется, я что-то такое вспоминал, прежде чем прыгнуть. Кажется, я думал: не хочу быть таким жалким. Нет! И в этот момент в сердце взорвалась такая ярость… Я шагнул, не сомневаясь, и до сих пор не пожалел.

Может быть, всё это — мои посмертные переживания, глюк продолжительностью в микросекунду, вызванный предсмертными мыслями? Возможно. Однако я вижу свою руку, которая выводит синие строки на листе в клетку, и это — реальность. Чем бы она ни была на самом деле, другой у меня нет, и отрицать её я не собираюсь. Я ж не Базаров, господи…

В общем, извини за сумбурность. Я в кои-то веки не пытаюсь структурировать текст, просто выплёскиваю на бумагу всё, что приходит в голову, как сказала Аня. Да, она, выслушав меня, посоветовала написать тебе письмо. Сказала, что это очень толковый психологический приём, к которому, в частности, прибегают, когда не могут смириться со смертью близкого человека. Написать письмо с извинениями и прочим говном и послать его… Куда-нибудь, откуда оно не вернётся.

Аню можно понять. Она-то, наверное, думает, что, раз тебя не существует, то это всё равно как если бы ты умерла. Она всё ещё пытается свести мои проблемы к чему-то простому и обыденному, завязанному на шизофрению. Мол, если я прощусь с тобой у себя в голове, то ты оттуда исчезнешь, и я стану нормальным. Но прикол-то в том, Даша, что ты — существуешь. Тебе сейчас тринадцать лет, поскольку ты старше меня на месяц. Кстати, с прошедшим днём рождения тебя. Второго сентября, я помню. Ни разу не забыл. Пока были студентами, мы постоянно смеялись над тем, как это стрёмно и нелепо — родиться в самом начале сентября. Не успел протрезветь после торжественной линейки — и опять в дрова. Ха! Помнишь, как мы нажрались в баре „Кровавой Мэри“ и, пока шли домой, заблевали, кажется, половину Красноярска? Ужас. Хорошо, что тогда у нас уже были стабильные отношения, иначе ты бы наутро наверняка поспешила бы со мной порвать, как со свидетелем своего падения. Но я к тому времени тебя видел уже всякой, как и ты меня, и мы всё равно оставались вместе и наслаждались жизнью, иногда вместе сходя с ума.

Я вот говорю — „помнишь, помнишь“. А ты не помнишь. Учишься себе в школе, может, с мальчишками целуешься. И знать не знаешь, что где-то за двести километров от тебя есть такое унылое чмо, как Сёма Ковалёв, который знает твоё имя, день твоего рождения и, что самое страшное, твой адрес. Я был у тебя дома раз сто. Из них раз пятьдесят мы с тобой после занятий увлечённо доламывали ваш старенький диван, но он держался. Советская закалка… А однажды твоя мать пришла с работы раньше, и мы едва успели одеться. Блин… Вспоминаю — и аж слеза наворачивается. Вот сейчас уже правда извини за капли на бумаге. Не то чтобы мне так сильно секса не хватало, просто… Прекрасное было время, Даша. Волшебное. Студенчество — последняя возможность побыть детьми, используя преимущества взрослых. А потом жизнь превращается в огромную кучу говна.

Позволь мне закончить письмо на этой мажорной ноте. Я прощаю тебя за всё. Да я и не сержусь ни за что — ни на тебя, ни на Гришу. Дело не в вас, дело во мне. Я как-то неправильно жил, неправильно мыслил и загнал себя в тупик, из которого был только один выход. Он же вход…

P.S. Тебе, наверное, будет интересно узнать, что у меня сегодня свидание с одноклассницей. Её зовут Катя. И, если у меня будет настроение, я постараюсь побыть с ней счастливым хоть немного. Аня на этом настаивает… А если я не попробую и не облажаюсь, то Аня скажет, что я саботировал наше пари и будет права. А пари нужно легитимно выиграть, потому что тогда… Ну, в общем, тогда всё станет ещё сложнее. Однако когда Семён пасовал перед сложностями? Никогда! Меня даже смерть не остановит, mwa-ha-ha!

P.P.S. Не знаю, зачем посылаю это письмо по реальному адресу, зачем вывожу его на конверте, пишу твоё имя. Может, из какого-то противоречия. Чтобы доказать, что я не сошёл с ума, это весь мир — безумная клоака, тюрьма строгого режима, куда нас запихал некий сверхразум, чтобы иногда смотреть и ухахатываться. В любом случае — прощай. Я тебя отпускаю. Люблю, целую, обнимаю.