— Я же говорил, Николай Гаврилович, что ты все упрощаешь, — поднялся со своего места Тургенев. Он к 1855 году уже написал «Записки охотника», в процессе находился «Рудин», а вот до «Отцов и детей» было еще целых 7 лет, но все равно Иван Сергеевич уже стал одним из лидеров русской литературы. Вот и сейчас он добавил то, что я сам не знал. — Ты слушаешь Герцена, который начитался Юма, и пытаешься сократить историю до всего пары строк. Но вот возьмем «Бхагавадгиту», где тоже говорят о причинности бытия, но даже там выделяют не только низменные желания, как сказал наш гость, но и еще четыре причины.
— Я знаю… — попытался остановить Тургенева Чернышевский, но тот, словно прилив, спокойно продолжил говорить, даже не повысив голос.
— Что влияет на любое действие? Тело, о котором вы столько печетесь. Душа, о которой так легко забыли. Чувства, но о них лучше бы рассказали прекрасные дамы, которых сегодня с нами нет. Усилия, про которые напомнил наш боевой офицер. И общая душа… — Тургенев на мгновение замолчал. — Про нее не так много пишут, но, мне кажется, если что-то такое и существует, то именно оно и является нашей связью с богом. Тем источником озарений и вдохновений, что приходят в самые сложные моменты. Вот вы, полковник, — Иван Сергеевич посмотрел на меня. — Вы много всего придумали важного для страны, насколько сильна в вас эта связь?
Я на мгновение замер, честно задумавшись о том, может ли мое попадание в другое время иметь какую-то связь с этой древней индуисткой философией, но потом только тряхнул головой. Ну их, этих писателей! Придешь к ним по делу, а они тебя только заболтают!
[1] В рамках культуры того времени еще было принято отсылаться к античной культуре. И нам кажется, что образ Лисандра — спартанского полководца, захватившего Афины, тут был бы как нельзя кстати. Тем более, Александр помнит, что эта победа в итоге и привела разрушению к Спарты, и это кажется ему логичным следствием того, что пытается принести в жизнь России Щербачев.
[2] Фотография сделана всего через год от времени книги, так что именно в таком виде этих людей можно представить перед главным героем. Разве что уберем третьего слева — как мы знаем, пока Лев Николаевич у нас летит к проливам и временно отошел от литературной деятельности.
Глава 11
В общем, мы договорились, хотя и не совсем так, как я рассчитывал. Чернышевский хотел мне отказать, но вот остальные присоединились к Тургеневу и предложили сделку. С меня рассказ о войне, а они разрешат добавить к нему все то, что я хотел подать в объявлении. Я попробовал настоять на честных товарно-денежных отношениях, но писатели уперлись, и пришлось давать слово. Теперь придется опять на них время тратить…
Продолжая ругаться себе под нос, я выбрался на улицу и как раз застал момент, когда ротмистр Ростовцев совал кулак под нос нашему возничему.
— Какие-то проблемы? — поинтересовался я.
— Да… — Ростовцев смутился. — Я заметил, что этот тип под конец начал возить нас кругами, а я выкрутасы извозчиков хорошо знаю.
— Какие выкрутасы?
— Да они из деревни почти все. Барин отправил на заработки, а замашки все старые остались. Махнешь такому — он стоит, называешь цену — он сразу просит вдвое, соглашаешься — а он все равно уедет, нахлестывая лошадь, потому что уже за первую неделю в столице заработал больше, чем когда-либо раньше видел денег. И пролетают мимо тебя: один извозчик, второй, третий — все пустые, и никто не останавливается. А если у них все так хорошо, то, может, выгнать их, чтобы не занимали улицы, и пустить сюда тех, кто на самом деле хочет работать?
Ротмистр выговорился и замолчал, тяжело дыша, а я задумался о том, что таксисты, несмотря на век, оказывается, бывают похожи.
— Полусонный по природе, знай зевал в кулак, — я невольно вспомнил строчки Некрасова на эту тему. Наверно, ему тоже довелось пострадать от работников узды и колес. — И название в народе получил: вахлак!
— Ха! — Ростовцев сразу приободрился. — Ловко вы.
— Это не я, это один из господ в «Современнике», — ответил я и посмотрел на нашего извозчика. — Как зовут? Что задумал?
— Зовут Иона, — мужик отвел взгляд в сторону. — И ничего я не задумал.
— А зачем тогда возил нас постоянно от Фонтанки и обратно вместо того, чтобы сразу тут всех объехать? — Ростовцев снова сжал кулак.
— Так все в разное время у себя бывают. В присутственных местах начальники строго по часам, а вот господа писатели только ближе к вечеру собираются, — Иона вжал голову в плечи, ожидая удара, но даже не пытался защититься.
Вот только и Ростовцев уже опустил руки, закопался в карманах, а потом вытащил и сунул в руку извозчику рубль. Я со своей стороны добавил еще столько же за все наши дневные разъезды, а потом приказал отвезти нас в последний раз к Волковскому заводу. Все заняли свои места, и я тут же начал допрос своего спутника. А то странно он себя ведет. Сначала кидается на людей, потом деньги раздает, а ведь не принято в это время извиняться перед крестьянами.
Ростовцев пару минут пытался уходить от ответов, но потом во всем признался. Как оказалось, он мечтал когда-нибудь вернуться на действующую службу и организовать целое новое подразделение военной разведки. Поэтому, развивая внимательность, он и решил разобраться в странных маршрутах Ионы, и поэтому же потом заплатил ему: не в качестве извинения, а за урок, как обращать внимание на привычные графики тех, кто тебя интересует.
— Понимаете, ваше высокоблагородие, — разошелся Ростовцев, — люди ведь даже сами не осознают, как привычки делают их предсказуемыми. А подлые люди все это видят каждый день и вполне могут продать за самую малую копейку. Если с умом подойти к этому на войне, можно любого офицера повязать и все о чужих планах вызнать.
Я напомнил себе, что подлые люди — это те, кто занимается самой черновой работой, так что тут обычный местный сленг. А вот планы о военной разведке — это уже интереснее.
— И что бы ты делал на фронте, если бы я дал тебе взвод? — продолжил я.
— А какой у нас фронт? — тут же уточнил Ростовцев. Хороший знак: а то подходы где-нибудь в давно стоящей армии на Дунае и у нас, в постоянном огненном аду или наступательных операциях, будут совершенно разными.
— Местность — степь. Редкие лесополосы давно пристреляны и грозят верной смертью любому неудачнику, что попробует найти там спасение. Линия фронта шириной километров восемь: это то, что простреливается орудиями с обеих сторон. Где-то есть выступы: там, где нам или им удалось немного прорваться вперед и закрепиться. Бои идут каждый день, и даже по ночам они лишь ослабевают, но не прекращаются совсем.
— Господин полковник, — голос Ростовцева дрогнул. — Вы сейчас про наши позиции в проливах говорите?
— Про них.
— Тогда… — Ротмистр начал и тут же замолчал. — Если честно, я представлял себе действия военной разведки во время наступления или отступления, когда быстрые разъезды могут собрать информацию о противнике, и мне просто хотелось улучшить их службу. Но то, что описали вы, разве там, вообще, возможно что-то сделать?
— Конечно, возможно, — я принялся загибать пальцы. — Например, с помощью техники. Закидываем вас с отрядом с воздуха в море, чтобы вы уже своим ходом незаметно подобрались до кораблей англичан и с кем-то там поговорили.
— Точно, есть же «Киты» и «Ласточки», — закивал Ростовцев. — А почему не высадить такой десант сразу на вражеские позиции?
— Во-первых, уже «Чибисы», — поправил я. — А во-вторых, вы прямо как один мой знакомый казак, тому тоже лишь бы высадиться. Впрочем, и он уже знает, что прямо на позициях любую цель в воздухе тут же попробуют подстрелить и… У вас при спуске просто не будет шанса.
— Хорошо, тогда вы правы, заход с моря — это выход. А если вода холодная?
— Можно сделать герметичные костюмы из каучука для поддержания тепла. А если у нас получится создать маски с подачей воздуха, то с ними легко будет подобраться к врагу и под водой. Впрочем, тогда вместо разведки я бы отправил диверсантов, чтобы они к чертям собачьим сразу взорвали все, до чего дотянутся.
