— Ты умрешь. — с легкой хрипотцой ответил он.
— Мы все умрем. Любая жизнь заканчивается смертью. — пожал плечами Берослав, а потом оскалился с оттенком безумия, старательно косплея Джокера, и добавил. — Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит. Славный бог войны услышит в небе звон клинков стальных. Буря, лютый шторм нас только раззадорят.
Разумеется, этот фрагмент песни Князя он переводил на язык гётов на ходу и не очень складно. Чтобы смысл передать. Но и этого хватило. Вон как лицо напряглось. Видимо, эти странные слова верховный конунг остгётов воспринял как какое-то заклинание… магию…
Берослав же добавил после излишне затянувшейся паузы.
— Ступай и атакуй, коли не боишься. Освятим землю кровью.
Тот молча кивнул и, нехотя повернувшись к князю спиной, пошел к лошадям. За ним следом поспешили его спутники. Причем излишне быстро, едва не обгоняя его. Им всем было явно не по себе. Особенно тому мерзавцу, который пытал Валамира.
— Ну что, поговорили? — нервно спросил верховный конунг, когда они уже пересекли реку вброд.
Ему никто не ответил.
— Что молчите?
— Ты же ему не веришь? — нервно спросил второй спутник, излишне лощенный.
Глава остгётов остановил коня и повернувшись, заглянул в глаза этому деятелю. После чего тихо спросил:
— А ты?
Он промолчал.
— Так я и думал. Втравил ты нас в…
— Мы захватили огромные плодородные земли! Из-за меня!
— И столкнулись с этим. — кивнул верховный конунг.
— А с чем с этим? Их очень мало! Нас раз в десять больше! Мы их просто раздавим! Как лягушку!
— А ты, я вижу, ничего не понял… — покачал головой верховный конунг остготов. После чего поехал к войскам, чтобы обсудить ситуацию со своим коллегой из квадов. Все как-то пошло не так, как он предполагал… совсем не так…
Берослав же вернулся в лагерь и следующие полчаса наблюдал за тем, как себя вели германцы. Болтали. А потом не спеша удалились, скрывшись за кромкой холма.
— Неужели испугались? — удивился Маркусу, который также присутствовал на переговорах.
— Шутишь? — усмехнулся Берослав. — С рассветом и нападут. Сейчас они и не собирались. Ты же видел — они там, — махнул князь на правый берег, — строились на виду. Специально, чтобы потрясти наш своей многочисленностью.
— А… а почему?
— Что «почему»?
— Почему они не хотели нападать?
— Чтобы мы испугались и покинули укрепленный лагерь. Публичная демонстрация силы произведена. Теперь нужно выждать время, чтобы наши люди прониклись. Ведь глаза им не закрыть, и они всю эту толпу видели.
— И завтра, когда они навалятся, они побегут.
— Куда? — с усмешкой спросил князь. — Впрочем, проговорить это нужно. С каждым бойцом. Рассказывая о том, что наше выживание зависит от их стойкости. И уйти мы уже не можем, ибо в поле нас догонят и перебьют.
Все присутствующие промолчали, внимательно слушая.
— Через склянку, — кивнув на песочные часы, — жду вас и всех командиров на собрание. Все проговорим. После чего они пойдут и будут работать с людьми. Донося и объясняя.
— Это может не помочь, — покачал головой командир сирийских наемников.
— Выдадим им по чарке крепкого вина и уложим спать пораньше. Крепкий сон — лучшее лекарство от тревог. Тем более что завтра, видимо, будет сложный день. И нам нельзя отдаваться тревоге. Нам нужно отдыхать. Иначе нам не выжить и не победить…
Часть 2
Глава 3
171, червень (июнь), 22
Темнота.
Тишина.
Робко нарушаемая лишь легким белым шумом, вроде всплесков воды в реке да стрекота ночных насекомых.
Берослав спал, облачившись в доспехи. Как и все в лагере. Было неудобно, но рисковать князь не хотел. Германцы могли напасть в любой момент.
Даже ночью.
Нервной, беспокойной ночью.
Он то и дело просыпался, так как ему казалось будто его зовут или звучит сигнал тревоги. Глупо. А что делать? Его «тараканы» бастовали, неуверенные в собственной компетентности и опасающиеся отселения от тела, вместе с головой.
Там, в прошлой жизни, он командовал малой группой. В этой довелось водить в бой сотню. Успешно. Но Иван Алексеевич отлично знал, что у любого человека есть порог компетентности и не каждый ротный может стать хорошим полковником.
Здесь же рост выглядел совершенно реактивным.
Этакий карьерный прыжок — от сотни он рывком возвысился до тысячи. По римским меркам став кем-то из старших командиров легиона. А учитывая задачу и специфику этой кампании, считай, натуральный легат. И в реалиях того же Доминанта таковым бы он и считался. Потому как после реформ конца III века численность личного состава в легионе уменьшилась[1]…
Берослав вновь открыл глаза.
Покой, в который был погружен лагерь, давил на него психологически, вызывая тревогу. Хотя и понимал — это все не более, чем обычная защитная реакция. Играл-то он ва-банк, впервые, ставя на кон все что ни есть, а не только свое существование.
Кроме того, его беспокоил один пустяшный вопрос.
Вот сдохнет он и что дальше? Умрет и умрет? А если нет? Если весь этот перенос неспроста?
Его вполне рациональное и материалистическое мышление натурально лихорадило под давлением местного мистицизма, который он сам же и разгонял. Вот ему и прилетало бумерангов. О том же, что творилось в голове у аборигенов, Берослав старался даже не думать…
— Ту-ту-ту ту-ту-ту ту-ту-ту-ту-ту-ту… — горна ударил по ушам так резко, словно кто-то приложился физически.
Он ждал этого сигнала.
И все равно — скривился и скорчился, в глубине душе рассчитывая на то, что ошибался в своих ожиданиях. Но нет. Германцы поступили точно так, как он и подумал.
Несколько секунд спустя князь резко встал.
Потер лицо руками, разгоняя кровь и бодрясь.
И, прихватив шлем, решительно вышел из палатки.
— Что у нас? — спросил он, поднимаясь на «мостик».
— Идут, — ответил дежурный боярин[2] и махнул рукой в сторону правого берега.
Берослав глянул в указанную сторону.
Действительно — шли.
Причем, как он и предполагал — плотно сбитой толпой, отдаленно напоминающей колонну, прикрывшись щитами со всех сторон.
— Дрочиле[3] с его ребятами дать два залпа особыми пулями. — громко и отчетливо скомандовал князь.
Секунд пятнадцать.
И отряд из двадцати пяти пращников-ополченцев разместился на одном из участков вала. Зарядили свои пращи и по отмашке командира метнул пули максимально слитно.
Раз.
И те кучно накрыли толпу германцев, уже идущую по броду, застучав по щитам. Разбиваясь и покрывая всю эту массу людей взвесью из толченого перца и горчицы.
Несколько секунд.
И толпа поплыла. Более того — от нее послышался натуральный вой и крики. Глазки пекло и носоглотку, а у кого-то и легкие. Не у всех, но эффект оказался достаточным, чтобы германцы совершенно расстроили свою «скорлупку» из щитов, открываясь для удара.
— Онагры! Стрелками! Бей! — крикнул Беромир.
Там было уже все готово. Оставалось только дернуть за рычаг. И берестяные туески, заполненные мелкими мини-флешеттами, улетели вперед. Не очень далеко. Едва ли сильно.
Но…
Этих скромных подарочков было очень много. Убить они не могли. Нет. Слишком легкие и медленные. А вот поранить — вполне. Так что, секунд пятнадцать спустя вой среди германцев резко усилился.
Следом отработали скорпионы, метнувшие маленькие чугунные ядра — под килограмм каждое, то есть, в три либры. Конечно, не пушки. Совсем не пушки. Но с этой дистанции эти и ядра не только пробили щиты, но и грязи там натворили всякой за ними. Через что фронтальная часть этой колонны раскрылась.
