Прогулки по Аду (СИ) - Клепаков Андрей

— Господин очень странный сегодня, — сказала Асука. — Семь дней назад. Мне исполнилось тринадцать.

«Блин! — расстроился я. — Опять педофилия, да еще отягощенная инцестом. Наверное, я все-таки педик. Ладно, по местным законам она уже совершеннолетняя, так что преследования можно не ожидать. Случалось, самураи отдавали своих дочерей замуж в десять лет, а то и в восемь. Вот где кошмар! Бедные девочки.

А к инцесту, по-моему, отношение в Японии было толерантным, или я путаю с Египтом? А здесь башку отрубят? Или с племянницей — это не инцест?»

— Меня сегодня чуть не сожрала акула, — ответил я ей. — Я все еще под впечатлением.

Асука сразу поклонилась:

— Ах, Ясуши-сан! Вы сегодня подверглись опасности, а я смела вам дерзить! Накажите меня!

— Наказать? — спросил я. — Тебе нравится, когда я тебя наказываю? Наручники и стек?

— Я не понимаю господина. Но вы меня еще ни разу не наказывали, хотя я много раз заслуживала наказания.

— Хорошо, уговорила. Я что-нибудь придумаю, — обнадежил я ее. — А сейчас пошли есть.

— Как хочет господин. Рис еще горячий, — поклон, и обтянутая халатиком попка снова задвигалась передо мной.

А ведь под халатиком у нее ничего нет, — догадался вдруг я. — Эх, Свадхистана ты моя, Свадхистана. Но сначала девчонку в душ.

— Два спелых плода предо мною.

Еще два незрелых, но сладок их сок.

Звезды просыплю я в небо,

Наградой мне будет цветок… — сказал я ей в спину. Рифму, оканчивающуюся на «ног», готовую сорваться с губ, я поймал зубами.

— Какие замечательные стихи! — воскликнула Асука, остановившись. — И совершенно незнакомый размер.

— То есть на танка непохоже? — огорчился я.

— Совсем не похоже. В танка пять строк.

А это? — спросил я, вспомнив ее последний пост на комментарий, к которому и был забанен.

— Жизнь без любви

Подверглась насилью.

В огне вулкана

Сгорают минуты,

Сгорают года.

Асука два раза поклонилась, и сказала:

— Господин никогда не читал мне стихов.

Душа моя в смятенье,

Воробышком скачет с ветки на ветку.

Не только в поиске жемчуга искусен.

Перлы слов сверкают в ладонях.

— Ты поклонилась мне два раза… — начал я и замолчал. Дальше, по идее, шло: «Такая вот зараза…». Я поостерегся шутить, посмотрел на полы халатика, хищно облизнулся и выдал:

— Нежным движением

Раскрою я створки.

Драгоценной жемчужины

Коснусь языком и губами.

Асука с удивлением смотрела на меня. Потом опустила глаза и тихо сказала:

— Не понимаю, о чем это, но сердце мое замирает.

— Ладно, Сапфо, пошли обедать, — я потрепал ее по спине, забрал из рук мешок и направился к россыпи хижин, взбиравшихся на склон. Я вспомнил, который дом мой.

Девочка молча семенила за мной.

Я много чего вспомнил еще. Я был самым успешным ловцом жемчуга на побережье. Отмеченный вниманием и благосклонностью самого сёгуна. Я был не женат, но жил один в собственном доме. По высочайшей милости мне это было позволено. Жизнь японцев была крайне регламентирована. Но я пользовался несколько привилегированным положением в деревне, и обращение «господин» от девочки, служащей у меня, было вполне уместно.

Я также вспомнил, почему свою лодку я привязал у пирса, тогда как многочисленные рыбацкие лодки были вытащены на берег. У моей был глубокий киль. Мне приходилось дальше всех уходить в море, где были отмели, на которых я и собирал своих жемчужниц. Яхта, однако.

Дом мой стоял почти на самом берегу. И нам не пришлось идти через пропахшую рыбой деревню.

— Ты сегодня была на засолке рыбы? — спросил я Асуку, поднимаясь на крытую веранду перед домом.

— Да, я помогала семье, пока вы были в море. Но я все успела. И убраться в доме, и приготовить еду, — чуть испуганно ответила девочка.

— Хорошо, — кивнул я, покосившись на бочку офуро, стоявшую на веранде. — Вода в бочке есть?

Асука смутилась.

— Я еще успею, господин ведь принимает офуро после заката.

— Хорошо, — снова кивнул я, снимая гэта и входя в мои шикарные апартаменты в шесть татами (около десяти квадратных метров).

Асука проскользнула следом и бросилась к очагу, устроенному посередине комнатки. Здесь, в квадратной яме с песком, стояла железная тренога, а на ней укутанный в тряпки котелок, очевидно с рисом. Она положила для меня подушку, развернула котелок, наполнила рисом деревянную пиалу и с поклоном протянула мне.

Ни ложки, ни даже палочек не полагалось. Вздохнув и опустив руку в пиалу, я ухватил щепоть риса,

— Есть будешь? — спросил я.

— Рис? — удивилась девочка.

— Больше, как я понял, нет ничего, — чуть раздраженно ответил я. — Возьми себе тоже.

— Господин хочет, чтобы я ела рис? — снова спросила Асука. — Разве сегодня праздник?

— Будем считать, что праздник, — улыбнулся я. — Меня сегодня не съела акула.

Асука несколько раз поклонилась, но не двинулась с места.

— Ну! — сказал я. — Бери миску.

— Когда господин ест, я должна прислуживать ему, а не набивать свой живот, — покачала головой девочка.

— Чего тут прислуживать? Рис один, — проворчал я. — Тоже мне, обед из десяти блюд. Кстати, у нас есть соевый соус?

— Да, у господина есть соевый соус, — поклонилась Асука. — Но господин приказал никогда не подавать его, господину не нравится вкус.

— Тащи, теперь нравится, — велел я, давясь сухим рисом. Девчонка сорвалась с места. Через секунду вернулась с керамическим кувшинчиком. Я протянул свою миску, Асука осторожно полила рис соусом.

— Молодец, обслужила. Теперь можешь есть.

— А чай? Я должна приготовить чай для господина.

— Я подожду, — пренебрежительно махнул рукой я. — Я хочу, чтобы ты разделила со мной трапезу. Иди за миской.

Прямого приказа Асука ослушаться не посмела.

— И возьми себе подушку. Нечего на полу сидеть, — сказал я ей в спину.

Девочка вернулась с подушкой и с такой же, как у меня, пиалкой.

— Соус будешь? — спросил я, когда она слегка дрожащей рукой положила себе рис. Асука кивнула. Я взял кувшинчик и чуть плеснул ей. Девочка замерла, несколько секунд смотрела в свою миску, потом подняла на меня полные слез глаза.

— Я ничего не понимаю, господин хочет наказать меня? Он хочет прогнать меня? Он хочет показать, что я плохо служу ему?

— Почему? — удивился я. — Почему ты подумала такую глупость? Потому что я полил твой рис соусом?

— Господин смеется надо мной, господин не может служить мне, он не может ухаживать за мною. Это неправильно.

Я улыбнулся.

— Я твой господин и могу ухаживать за тобой. И я хочу ухаживать, и ты даже не представляешь, как я могу ухаживать.

Я поставил миску с недоеденным рисом на пол, и пододвинулся к девочке:

— Вот сейчас я хочу вытереть твои слезки, — и я осторожно промокнул глаза Асуки кончиком воротника ее кимоно.

Девчонка ахнула, вскочила и выбежала из комнаты.

— Блин, — подумал я. — Надеюсь, она не вздумает сделать себе харакири от избытка чувств.

Сквозь бумажные стены дома было слышно, как она где-то плачет. Я встал, покачал головой и пошел ее искать.

Нашел на кухне. Она рыдала, лежа на полу. Я опустился рядом и погладил ее по спине.

— Не плачь, — сказал я. — Это называется культурный шок. От столкновения двух цивилизаций. Пройдет.

Она заплакала еще громче. Я было наклонился, чтобы поцеловать ее, но не пробился сквозь рыбный запах. Снова погладил и сказал:

— Не плачь, не плачь. Ты привыкнешь, и тебе понравится. А я сделаю все, чтобы тебе очень понравилось. Пойдем, ты приготовишь мне чай.

Асука подняла голову:

— Господин больше не сердится на меня?

— Нет, не сердится, — сказал я. — Но я тебя сегодня немножко накажу. Хорошо?

— Конечно, как господину будет угодно, — всхлипнув, торопливо закивала девочка.

— Хорошо, пойдем, — сказал я, поднимая ее, отворачиваясь и кашляя.

— Пока ты будешь готовить чай, я отойду на минуту. Мне надо проверить лодку. Ты ведь можешь приготовить чай без меня?