Возвращение (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

– О! Так вы и есть наш новый министр культуры? – с интересом сказала Уланова, после того, как похвалила наш номер и заметила, что движемся мы очень даже недурно для любителей, и даже для профессионалов – Очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, нашу культуру ждут перемены. При Фурцевой перемен уже никто не ждал.

Тут сразу же Раневская отпустила какую-то колкость в адрес бывшей министерши, вмешался Богословский, припомнивший Фурцевой давнюю обиду, а еще – попенявший министру, что до сих пор не открыли его любимое детище – КВН.

Кстати сказать, я лично КВН не люблю, просто терпеть не могу. Но говорить об этом Богословскому не стал – зачем обижать человека? Это ведь он придумал эту передачу, которая вначале называлась «Вечер веселых вопросов», и он же был ее ведущим.

Махров пообещал разобраться с вопросом и если будет возможность – снова открыть эту передачу. Ну а я решил спасти друга от наката собеседников и перевел стрелки на Высоцкого с Золотухиным.

– Володя, скажи, а какие песни вы с Валерием пели Фаине Георгиевне? Может, и нам что-то споешь? Если есть желание, конечно! Что-то новенькое сочинил?

Новенькое он сочинил, о чем тут же нам и сообщил без всякого смущения. А потом так же без смущения взял гитару и запел. Или заговорил? Я не знаю, как это назвать. Я вырос на песнях Высоцкого. Все песни, что он пел – я слышал раньше. Все, до одной. И я мог бы сейчас воспроизвести их – каждую, слово за словом. Даже в его интонациях. Но одно дело слышать их в магнитофонной записи, и другое – от него самого, живого и здорового. Пока что – живого и здорового. Ему оставалось жить восемь лет. И последние три года в наркотическом угаре.

Я не знаю ту мразь, которая подсадила его на иглу. И никто, наверное, не знает. Говорят, что сделано это было с благими намерениями – Высоцкий пьет, запойно пьет. И чтобы вывести его из запоя по совету некого врача-нарколога ему сделали укол наркотика. Вроде как морфия. И с тех пор его жизнь покатилась вниз. Ему категорически нельзя было колоть наркотик! Он сделался наркоманом всего с одного укола.

Высоцкий пел минут сорок, или около часа – песню за песней, песню за песней. И все внимательно слушали, не прерывая и не пытаясь в это время есть и пить. Захватывало, точно. Есть в нем какая-то мощная энергия, есть некая магия, которая заставляет сопереживать, которая заставляет представлять то, о чем он поет. Пробирает до самых костей.

А потом мы снова пили и ели, наверстывая упущенное, а когда поели и выпили, я попросил спеть Золотухина. Мне всегда нравилось, как он поет – сильный, чистый голос. Особенно – когда он пел в «Бумбараше». Я и попросил его спеть песню «Ходят кони». Обожаю ее. И всегда в горле становится ком, когда я слышу про коня, который бросился в пучину с обрыва. Сам не знаю – почему. Вот грустно, да и все тут!

Аккомпанировала ему Ольга – уверенно, красиво перебирала струны. Золотухин спел с десяток песен – и песни Бумбараша, и песню про счастье из «Иван Васильевич меняет профессию» – фильм выйдет только в 1973 году, но песня для него уже написана, и Золотухин загадочно пояснил, что это песня из одного нового фильма, который мы скоро увидим и который будет просто бомбой! И кстати – совсем даже не ошибся. Точно, бомба! Его потом смотрели много, много лет!

Наконец, и Золотухин выдохся. И мы снова принялись жевать, выпивать и разговаривать за жизнь. О чем говорили? Да обо всем на свете и ни о чем. О театре, о кино и телевидении, о том, как надо все менять, потому что все устарело и мешает двигаться дальше. О том, какие перемены ждут страну в связи с приходом новых руководителей. И как ни странно – все были воодушевлены переменами и говорили, что в стране повеял свежий ветер. И что если так пойдет дальше – все будет хорошо. Что именно хорошо – никто не знал. У каждого наверное все-таки было свое «хорошо».

Меня расспрашивали о жизни в Америке, пришлось в который уже раз рассказать о своих приключениях – и о бое с Мохаммедом Али, и о фэбээровцах, которые нас преследовали. И вообще – о жизни ТАМ. Советские люди этого времени ничего не знают о тамошней жизни, питаясь информацией из советских газет. А в них – понятно какая информация. Это в 2018 году есть интернет, и каждый умный человек может при желании отделить зерна от плевел, разобраться, где правда в сообщаемой ему информации, а где ложь. Границы интернета открыты – общайся с людьми из-за рубежа, разговаривай, сравнивай. Но здесь, в этом времени, за «железным занавесом» – все гораздо сложнее.

Впрочем, ничего особо нового о Штатах я им не рассказал. Нет там ни молочных рек, ни кисельных берегов. Рассказал с позволения Ольги о ее отце, который в Ленинграде был преуспевающим ювелиром, коллекционером, а там едва-едва сводит концы с концами. И о том, что никто никого нигде не ждет. Места под солнцем все заняты, и чтобы воспользоваться лучами светила частенько людям приходится сбрасывать кого-то вниз, во тьму. Впрочем – как и здесь. Как и везде.

Поговорили и о политике – примерно рассказал, каких шагов жду от нового руководства страны, начиная с национального вопроса, заканчивая частной собственностью на средства производства. И что считаю плановое ведение хозяйства правильным, но при этом ни в коем случае нельзя заниматься уравниловкой и убивать в людях желание зарабатывать. Бездельник, бездарь должен нищенствовать, а хороший работник получать хорошее вознаграждение. Вроде бы и аксиома. Банальность для человека двухтысячных, но для хроноаборигенов спорная истина, которая требует обязательного бурного обсуждения на тему: «Кого считать бездельником?!»

Само собой – зашел разговор о Бродском, которого некогда осудили за «тунеядство», и я резко высказался об идиотизме тогдашней власти, которая вместо того, чтобы приблизить к себе поэта – настоящего поэта! – делала все, чтобы выжить его из страны. И выразил уверенность, что теперешняя власть понимает все происшедшее гораздо лучше, и мало того, что реабилитирует поэта, но и возвысит его, чем поднимет свой авторитет в международном сообществе. На что мои собеседники (кроме Махрова!) выразили свои осторожные сомнения. Но я даже поспорил с Богословским на тысячу рублей, что если власть окажется настолько глупой, что продолжит гонения на Бродского – я выплачу композитору тысячу рублей. Если власть окажется умной, возвысит, извинится перед поэтом – должен будет мне он. Разбила наши руки Раневская, не преминувшая сказать, что тот, кто спорит, тот говна не стоит. Однако приняла в нашем споре живое участие.

А потом Богословский предложил послушать нас с Ольгой, сказав, что мы тоже чего-то там поем, и приготовили всем свой подарок. Я ответил, что певец из меня как из дерьма пуля, до Лемешева мне как до Москвы от Питера на карачках, но вот Ольга поет неплохо, потому я написал песенки именно под ее голос. А песни эти в основном баллады, сказочные, и не очень. Я ведь фантаст-сказочник, а потому и песни эти соответствующие. Потому прошу не удивляться.

И первое, что исполнила Ольга, была песня группы «Флер» – «Шелкопряд». Я слышал, как эту песню исполняет девушка, аккомпанирующая себе на гитаре, и мне было легко запомнить, как это делалось. Ну а слова…я ведь помню все, что я когда-то слышал! Я ничего не забываю. А песню эту я люблю. Классная песня, точно! Считаю ее одним из лучших хитов последних лет.

Кстати, она можно сказать – советская песня! Ведь каждый советский человек – маленький шелкопряд, который сидя на большом дереве, прядет свою нить. Эта песня прошла бы все рогатки цензуры просто со свистом!

Я незаметно на дереве в листьях

Наполняю жизнь свою смыслом,

Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом,

И каждый рожден шелкопрядом,

И прядет свою тонкую нить.

А моря до краёв наполнялись по каплям,

И срослись по песчинкам камни,

Вечность – это, наверно, так долго.

Мне бы только мой крошечный вклад внести,