Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
— В худой котомк поклав pжаное хлебо [24],
Начал читать Навроцкий, делая большие еврейские глаза и вытягивая зачем-то шею вперёд.
— Я ухожу туда, где птичья звон,
И вижу над собою синий небо,
Лохматый облак и шиpокий кpон.
Я дома здесь, я здесь пpишел не в гости,
Снимаю кепк, одетый набекpень,
Весёлый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотвоpень.
Зелёный тpавк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется pука,
И я шепчу дpожащие губами:
"Велик могучим pусский языка!"
— Ах, Боню, — сказал посетитель понимающе, и захохотал наконец на пару с редактором.
— Да, молодой человек, ради такого… — и встал со стула, протягивая руку, — Маразли, Григорий Григорьевич [25].
— Ой…
* * *
— Стоять, падла! Убью! — и только тяжёлый топот да сиплое дыхание за спиной, — Я те покажу, Зинку-то! Ухи откручу сволоте!
Бегу, как никогда не бежал. Стрелой! Вспугнутым оленем, загоняемым волками!
Голову на бегу чуть назад повернул… не отстаёт, с-сука… и чего прицепился-то? Перепутал, белочка у него или с марафетом перестарался, не знаю. А ловиться, вот ей-ей, не хочется!
Злой. Такой сперва сапожищами лежащего, а потом уже разбираться будет. Может быть.
— Я те… — и мат картечью пушечной в спину летит. Бежит! Длинный, ногастый, сухопарый. Волчара. Весь такой серый, злой, хищный. Порвёт!
И как назло, никаких тебе знакомцев на пути, да и незнакомцев тоже. Вот занесло! Штоб я… ещё раз… по записке куда пошёл… да ни в жисть! Зинка эта ещё… женский же почерк, а?! Не, забьёт…
Догоняет, сволочь ногастая! Из последних сил при пускаю, в проходик знакомый, а там и люди за ним… Заставлен! Ящики здоровенные, будто из-под апельсинов, хотя какая…
С разбегу, да босыми ногами на каждую реечку, и руками… не дотянулся до верха! Падаю уже, и ногами от ящиков — н-на! Толкнулся, только штобы не навзничь, не спиной! И боком полусальто этакое, да через сволочь ногастую. Рядышком уже совсем, догнал почитай.
На грязюку эту — р-раз! Пятки отбил, да повело на скользоте мерзостной, помоечной. А этот уже разворачивается назад, да лицо злое. Забьёт!
Р-раз его ногой, да с подпрыжек корточных. Невысоко вышло, в поясницу толкнул всего-то. Да снова — в ногу уже, под колено самое.
Волчару вперёд только — н-на! На одно колено, да руками чуть вперёд, штоб не упасть.
Я ногой ему по голове! Слабо вышло, скользком. Ну будто глаза на затылке, а?! Только головой дёрнул, уходя от удара, и всё — не сотряс башки у него, а всего-то ухо полуоторванное!
А рука будто сама — в карман, да в кастет вделась. И н-на! По почкам его! Ажно дугой догонятеля моего скрутило. А ещё, ещё… по голове потом разочек, да прыг! И на лодыжку, што на земле лежит. И тикать!
Потому как это не бой кулачный, а жизнь. Тут если не насмерть бить, то взрослый мужичина так вслепую отмахнуться может, што и всё. Поменяемся ролями. Да и так… может, дружки есть, а может — свидетели. Оно мне надо, разбираться потом хоть с людьми, а хоть и с полицией?
Отбежал, затерялся в проулочках, да к людям вышел. А оттуда и на пирсы, к рыбакам. Морду лица там умыл, а потом подумал хорошенечко, да и разделся решительно.
— Глянь, — мальчишке знакомому говорю, — штоб ветром или волнами не снесло.
И в волну уходящую нырнул, да дельфином вперёд, только пятки над водой, да временами задница голая. Пережитое будто водой текучей смываю. И ведь сработало, полегчало мал-мала.
Вылез, обсох, оделся, да и думать начал, гадать за разное. Конкуренты из других… хм, банд?
Да себе-то чего врать? Банда и есть! И я там не последний человек, пусть даже и в сторонке. Но вряд ли, сильно вряд ли. Смысла нет потому как. Если сильно надо, так за мной не гоняться будут, а скажем — подойдут на поговорить после редакции. Вежливо. Или похитят оттуда же. Записка эта, мать её автора… Женский вроде почерк, не? Ну или похож. Аккуратный такой, кучерявистый. Тайны, обещание рассказать интересное. Может, и заревновал кто.
А может, и вовсе уж случайный кто. На Хитровке такое не редкость. Под марафетом чего только не творят! Ну и здесь бывает.
Ну а больше, собственно…
— … говорили же тебе, сурьёзный мальчишечка, даром што сопля-соплёй! Хитрованца на арапа взять решил, а?! И ухо… вот помяни моё слово, тебя ещё корноухим прозовут!
Ворча, невзрачный мужчина средних лет, хлопотал, оттирая присохшую кровь от лица и головы товарища.
— Давай, — он приподнял его, подставив плечо под руку, — потихонечку…
Пострадавший, стараясь не тревожить ногу и морщащийся при каждом движении, сделал несколько шагов и…
— Ну што бы будешь делать? — страдальчески поднял лицо к небу невзрачный, удерживая блюющего товарища так, штобы самого не обрызгало, — Как теперь работать прикажете?
— В больницу мне надобно, — отдышавшись и утерев рот, сказал долговязый.
— В больницу ему… горе луковое, какая больница?! Как прикажешь? Как полицейский агент? Так мы негласно, для Анны Ивановны работаем, а не через Сергея Васильевича [26]! Он глаза-то закрывает, но до поры. И не на нас с тобой! Ей-то ничево, а ты… В больницу ему… так отлежишься! Пойдём!
— И-эх, люди-человеки! — сызнова подсев под товарища, полицейский агент выпрямился, и начал осторожно идти, подстраиваясь под шаги товарища, — Теперя ещё думать надобно за твою горячность глупую!
Внезапно напарник обмяк, всем своим весом навалившись на плечо. Крякнув от натуги, невзрачный опустил его на землю и сплюнул с досады.
— Ну што ты будешь делать? — сызнова осведомился он у неба, нервно сворачивая самокрутку, — Тьфу ты!
Семнадцатая глава
Мишка по-прежнему тощ, но уже не руки-ноги-палочки, а скорее медведь после весны. Линялый и голодный, выбрался из берлоги и вертит башкой в поисках пожрать. Выздоравливает! Отживел, порозовел, и начал заново покрываться мясом, загаром и хорошим настроением.
К Дюковскому парку подходим огромной толпой, чуть не в полста человек, и это только те, которые игроки и рядышком. Причастны, так сказать.
А там народищу! И не так, штобы вовсе уж чистая публика, всякие есть. Хватает и таких себе жучков букмекерских. Принюхиваются!
— Эге, — озадачился я, — Парни! Кто не играет, давайте наверное на деревья, а то ещё чуть, и даже там места не останется!
— Пропустите! Пропустите тренера! — пхаю Мишкину коляску вперёд, расталкивая публику. Фира в мой рукав вцепилась, штоб не затёрли и не затолкали, потом с другой стороны в коляску Мишкину.
— Молодой человек, — возмущённо оборачивается один из пхнутых, полное лицо дрожит от негодования, маленькие глаза решительно сощурены, губы сжаты, — вы бы…
— И где ты ходил?! — нашёл нас запыхавшийся Абрам Моисеевич, — Тибе давно ждут среди судей, а ты среди тут!
— Пра-апустите инвалида! — противным голосом заорал он, действуя куда как решительней, — Дорогу организаторам исторического матча!
Наслушался по дороге всякого, но в этот раз не отбрёхивался, а молчал, потому как на отбрёх нужно хотя бы чуточку времени и готовность к скандалу, а мы почти опоздываем.
Абрам Моисеевич, оценив толпу, не стал пробиваться в обход, а допхался до поля, поднял верёвочки с рекламными плакатиками, и ни разу не стесняясь сотен глаза, двинулся напрямки к столу, за которым и расселись организаторы. Уж на што я не телок, но под взглядами и свистом вся спина промокал, пока дошли.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
