Барышня ищет разгадки (СИ) - Кальк Салма

— Приехала что ль? — спросил Варфоломей, живо всё это слушавший.

— По железке приехала, ага. Вроде какую-то родню искала, да не было у нас никакой ейной родни. Остановилась в доме у Дарьи, вдовы Володьки Мокроусова, у ней дети в город подались на заработки, её с собой звали, да она не пошла, сказала — тут родилась, тут и помирать буду. И пустила ту Марийку на постой. И Марийка по деревне-то шныряла, вроде как про ту родню расспрашивала, мол, брат ейный с женой уехали в наши края, землю им тут по реформе обещали, они и поехали. А где расспрашивать вернее всего? В кабаке, ясное дело, особенно — как жалованье выдадут на заводе-то. Вот туда и шастала, и там с мужиками вела беседы. Но никто ни брата того, ни супружницы ейной, ни деток их малых у нас в глаза не видел, так и говорили. И все на тёть Лушку показывали — мол, её спроси, она верно скажет, были такие или нет. Но тёть Лушку та Марийка десятой дорогой обходила. А вот муженька её привечала, а собой она была хороша — тоненькая, лёгкая, одевалась, как городская, вот вроде вас, красивая, в общем, у нас таких не было. Дядька Спиридон и повёлся. И совсем разум потерял — и ночевал у Марийки в Дарьином доме, и даже на завод утром оттуда шёл, домой вообще не заглядывал. Тёть Лушка плюнула и сказала — пускай там и остаётся, домой больше не пущу.

И кто знает, что бы вышло, но пропал одним днём сынок у Дарьиной соседки Анны — славный парень Тимоха, тоже на заводе первый год работал. А на смену не пришёл, потом ещё на одну, забеспокоились. А потом и Спиридон не пришёл тоже, мастер послал других мужиков к тёть Лушке разузнать, что да как, но та только плюнула и сказала, что уже неделю его не видела, и видеть не желает. Ну да все знали, что меж ними давно уже кошка пробежала, так и ушли от неё. А когда ещё один мужик пропал, тоже Спиридонов приятель, уже сильно забеспокоились да искать начали. И вроде кто-то видел, как тот Данила к Дарье в дом заходил, а потом нашлись свидетели, что и Тимоху где-то там рядом углядели. Сказали старосте, он велел искать получше. Сказали жандармам на станции, но те только плечами пожали — ваше, мол дело, вы и разбирайтесь. Пошли к заводскому управляющему, и тот уже всполошился, потому что работники-то ему нужны, куда деваться.

Управляющий как раз и старосту приложил хорошенько, чтоб тоже искал, и в город дал знать, оттуда сыщик приехал. И вот тот сыщик как раз и связал концы с концами, что вокруг Дарьного-то дома все пропажи наши тёрлись. Самой Дарьи, к слову, и дома-то не было, она у сыновей в городе гостила. Сунулся сыщик в тот дом, когда Марийки не было, шастала где-то, а там в подполе — лежат, все трое, и холодные уже.

Ой, что тут началось. Никто не понял, с чего они померли. Но когда дошло до тёть Лушки, она меня схватила и к Дарье-то помчалась со всех ног, и всё себя ругала, что раньше не встряла в это дело, думала, там просто так, а оказалось, что не просто.

А дальше началось жуть что, потому что не успела тёть Лушка в дом зайти, как и Марийка подоспела. И как начали они друг на друга орать, и как начали друг на друга колдовать — тут-то все и просекли, что Марийка не просто так, а тоже колдовка, и много что умеет. Но подсобрались мужики, и как поволокут на тёть Лушку — чтобы не трогала Марийку, та хорошая. А она им возьми и скажи — дураки вы, хорошая она вам, а что у ей тени нет, вы не видите?

Как завопила та Марийка, как набросится на тёть Лушку, а та меня рядом поставила, крУгом нас очертила да сказала — помогай, мол, а то всем плохо придётся. Нам, мол, не страшно, у нас дед был из тех, кто таким в лоб давал, мы справимся. Ну и я её держала, а она ту Марийку просто сожгла. Раз — и не стало её, вспыхнула и всё равно что лопнула. И кроме пепла, ничего от неё не осталось.

Я думала — всё, справились, но мужики как на нас попёрли! Мол, тёть Лушка убила тех троих, кто лежал в подполе, и Марийку тоже убила, потому что та ейного мужа увела, и чтоб концы скрыть. А ни староста, ни сыщик ничего сделать-то не смогли, куда они против толпы? А мы только и успели, что в тёть Лушкин дом спрятаться. Но дом уже хотели сжечь, и окна нам камнями побили. А тёть Лушка после того противустояния с Марийкой едва живая лежала, говорила — конец ей пришёл, всё к одному, пущай, мол, убивают. Мне говорила — спрячься до темноты, а как темно станет — ты беги к своим, они не выдадут. А я совсем не знала, что делать, только подле неё сидела и всё.

Один умный человек нашёлся во всём этом страхе божьем, господин Стахов, заводской управляющий, он-то и телеграфировал в город — мол, тут смертоубийство, и замешаны маги. И его высокородие господин Болотников своим камнем волшебным открыл проход, и мигом пришёл, и на всех глянул так, что попятились и расползлись. И полдня слушал — что у нас тут случилось. Сидел в конторе завода и велел всех туда к нему приводить. И так цельный день, и даже на ночь у господина Стахова остался. А наутро пришёл к тёть Лушке и сказал — ты, Лушка, как хошь, а житья тебе здесь боле не дадут. Собирайся да пошли, будешь жить в городе, дом и работу дам. И девку свою бери, тоже нечего тут пропадать. Купил нам этот домик, дозволил жить, а в службу потребовал, чтобы пускали на постой и кормили-поили, кого ему надо. Мало ли чиновников да служилых людей по делам в город приносит. И денег на то не жалел. Вот мы и пускали. Но они все либо не магичили вовсе, либо же как и она сама, а вот такого, чтобы со смертью знался, раньше не было. А тёть Лушка с тех пор никого не любит, кто со смертью, потому что ту Марийку упустили и не поймали, а его высокородие потом рассказал, что она и до нашей деревни ещё целу кучу народу из других мест увела.

— Так нежить это была, — пожала я плечами.

Конечно, всё было понятно, и я даже пожалела эту самую Лушку, но — чего на меня-то переть?

— То-то и оно, но никто ж не понял, что у клятой той Марийки тени-то нет! Она, говорят, всегда так становилась, что не разглядеть было. А тёть Лушка очень печалилась, что пришлось всё хозяйство бросить, только и успели мы с ней, что немного вещичек в сундук побросать, и запасы трав кое-какие. Мамка прибежала, перекрестила меня и сказала — с богом, ступай, всё одно теперь тебя после такого дела замуж здесь никто не возьмёт. А у меня ещё две сестрёнки меньшие, им прежде меня замуж нельзя, а куда мне теперь замуж? Зато по осени сосед весточку привёз, что Нюту выдали за парня с нашей же улицы, хорошо. А мы и тут притерпелись, тёть Лушка иногда соседям кому помогает помалу.

— А сколько лет твоей Лушке-то? — спросил Варфоломей.

— Да тридесять и шесть стукнуло о прошлом годе, — отвечала Надежда.

Ну ничего ж себе, как жизнь-то беднягу помотала! Потому что выглядит она на все пятьдесят.

— И что ж она себя в чёрном теле держит? — продолжал допытываться Варфоломей.

— Постится, в храм ходит, поклоны бьёт. Говорит — её вина, что не удержала Спиридона и не разгадала сразу же ту Марийку.

— Да какая тут вина, — отмахнулась я, — не виновата она, я так думаю.

— Его высокородие ей так же сказал, да она не слушает.

— Ну, бывает, — согласился Варфоломей. — А чего на Ольгу Дмитриевну бочку катит?

— Так она ей ту Марийку живо напомнила. Всей и разницы, что барыня живая, а та проклятущая — нет, вот и всё. Но так же одевается, так же разговаривает, мудрёные словечки у ней то и дело. И с мужиками крутится, хоть и говорит, что по службе. А кто видел-то ту службу, никто. Потому и злится. А от дома не откажешь, от его ж высокородия прибыла.

— Пускай со мной сходит в больницу как-нибудь с утра, да хоть завтра, — фыркнула я. — Посмотрит, что я там делаю.

— Не пойдёт, побоится. Может того, побегает по морозу, до церкви Крестовоздвиженской добежит, свечку поставит да успокоится, — отмахнулась Надежда.

— Ладно, дева, давай-ка, веди нас по дому, гляну я, где тут у вас какая дыра.

Мы отправились все втроём. Надежда показывала, где что, а Варфоломей осматривал, носом вёл, пальцами трогал, опускался на корточки или даже на колени, и смотрел. Целый час, наверное, мы ходили, и Лукерьи всё это время дома не было. Она появилась как раз, когда он осматривал входную дверь.