Оленин, машину! (СИ) - Десса Дарья

— Простите, товарищ капитан, я не знаю, как вас зовут…

— Багрянов. Артём Багрянов, — коротко и безо всякого пафоса ответил комбат.

— Очень приятно, — широко улыбнулись мы и назвали себя ещё раз, на всякий случай.

— А что, товарищ капитан, серьёзная там у них оборона? — поинтересовался Миха.

— Достаточно, — без тени улыбки ответил Багрянов.

Он заговорил ровным спокойным голосом, хотя всё, что произносил, не внушало в наши с Михой сердца оптимизма. Оказывается, наша разведка загодя выяснила: Мишаньский укрепрайон — это сотни железобетонных дотов, бронеколпаков, дзотов, многоэтажные подземные городки, автономные электростанции, мастерские, водохранилища, склады. Казармы, рассчитанные на полторы-две дивизии полевых войск, собственные шоссейные и железные дороги, аэродромы.

По сути, он мог держать оборону несколько месяцев, до полутора лет примерно. Если бы такая система обороны существовала у наших войск в Севастополе или Новороссийске, — да в том же Бресте! — то немцам пришлось бы стянуть к ним ещё большие силы, и вся война стала бы развиваться иначе.

— Правда, есть у этого УРа и недостатки, — философски заметил капитан.

— Да какие ж они там могут быть? — удивился Миха.

Багрянов рассказал, что наши получили такую информацию. По разведсхемам, с наблюдательных пунктов детально изучали укрепления японцев, и им бросились в глаза два очень интересных обстоятельства. Прежде всего, хоть каждый из пяти узлов сопротивления и растянут по фронту, но не глубок. Расстояние от переднего края до тыловой позиции не превышает десяти километров, а в некоторых местах и того меньше.

Но главное — передний край укрепрайона выведен прямо к пограничной черте. Вот мы проехали всего три-четыре километра, а прямо отсюда уже видны амбразуры некоторых дотов и дзотов.

— Ну и что в этом особенного? — спросил военкор, делая пометки в блокноте.

— А то, что когда японские военные специалисты строили эти дорогостоящие сооружения, то полагали, что их наглые агрессивные вылазки мы всегда будем встречать обороной и контрударами только на своей территории, как во время событий на Хасане и Халхин-Голе. Они даже подумать не хотели о том, что в случае нашего наступления мы с первых же часов огнём артиллерии разгромим эти близко придвинутые к границе доты и дзоты, — ответил Багрянов. — Что теперь видно, — и протянул Михе бинокль.

После военкора я тоже посмотрел. Да, в самом деле, артиллеристы здорово там всё перепахали. От многих укреплений только бетонные обломки остались с торчащей погнутой и даже разорванной, словно толстые верёвки, арматурой. Где-то горело ещё, в других местах дымилось. Правда, было неизвестно, сколько там японцев и готовы ли они биться до последнего.

— Но есть и ещё один хороший момент, — заметил капитан. Отдельные опорные пункты — какая-нибудь высота с группой дотов — японцы обнесли по кругу противотанковым рвом, колючей проволокой и надолбами.

— Что ж тут хорошего? — задал я вопрос.

— А то, что когда штурмовые группы пойдут в атаку, то сразу смогут определить границы очередного опорника, его фланги, а значит и примерное расположение и огневых точек, и минных полей, и малозаметных препятствий.

— Это каких? — уточнил военкор.

— Проволочные заборы на низких кольях, спирали «Бруно» и прочее.

Капитан посмотрел на часы.

— Всё. Пора начинать. Под ногами не мешайтесь, — и он приказал ординарцу созвать к себе командиров подразделений, чтобы отдать приказ о начале наступления.

— Ну что, товарищ военкор? Тут посидим, подождём, или туда, — я мотнул головой в сторону японцев, — в атаку пойдём?

Миха растерялся. Было видно по лицу, как его терзает мыслительный процесс. В самом деле: откажешься, — могут (я прежде всего) счесть трусом. Пойдёшь вперёд, и есть шанс получить пулю или осколок. Но военкор оказался парнем бравым, хоть и оставался внешне увальнем.

— Я пойду. А ты, Лёша, можешь оставаться.

Я усмехнулся.

— То есть пока ты там будешь материал для номера собирать и наблюдать всё самое интересное, мне в машине сухари жрать с тушёнкой? Обижаешь, товарищ младший лейтенант. Я с тобой. Ты не против?

— Никак нет, — широко улыбнулся Миха.

Вскоре совещание окончилось, командиры разошлись по своим подразделениям. Спустя десять минут в небо взмыла красная ракета. На бруствер неглубокого (стрелки же тут не собирались оборону держать, окапывались недолго) окопа поднялся офицер и, как на знаменитой фотографии «Комбат» Макса Альперта, подняв руку с зажатым в ней ТТ, закричал:

— За Родину! За Сталина! Вперё-о-о-од!

— Ура-а-а-а-а! — раздались сотни голосов, и стрелки лавиной, стреляя на ходу, бросились в сторону японских позиций.

Глава 19

Миха растерянно посмотрел на меня. Я подмигнул ему, стараясь приободрить, хотя у самого поджилки дрожали. Адреналин, мать его. Мощная штука. Одних в опасной ситуации превращает в мокрых жалобно мяукающих котят, других в яростных львов, готовых броситься на любого противника и подохнуть под его когтями и клыками, а третьих — в зверей продуманных, смелых достаточно, чтобы трусом не сочли, но и не рискующих понапрасну.

Я из этой категории, потому за ленточкой и не сложил буйную голову от какой-нибудь глупости. Ну, а что меня там взрывом убило, так это случайность, а не последствие моей безбашенности. Такие на войне долго не живут.

Вижу, как страшно Михе. Ведь не просто вот так взять и побежать навстречу смерти. Я делал это много раз, но до сих пор привыкнуть не могу. А ему предстоит впервые. Он левой рукой стиснул «Лейку», а правой поглаживает кобуру своего ТТ, которым едва ли когда-нибудь пользовался. Решить, бедолага, не может: ему сейчас фотографировать или во врага стрелять?

Я подошёл к военкору, положил руку на плечо, и Миха вздрогнул — так увлечённо смотрел в сторону японских позиций.

— Ты сейчас военкор, дружище. Фотоаппарат — твоё оружие. Ну, а сам буду прикрывать, — и потряс автоматом. — Так что давай. Вперёд.

Мимо нас через невысокий бруствер перебирались новые и новые пехотинцы. Со стороны врага давно уже гремели выстрелы: в основном, из стрелкового оружия. Только мы, пока стояли замерев в окопе, словно не слышали их. Теперь весь грохот словно потоком ворвался в уши: крики, свист пуль и осколков, тарахтенье пулемётов и автоматов, сухие щелчки винтовок.

Миха, бледный, поднялся и быстро побежал вперёд. Я следом, внимательно глядя по сторонам. Автоматически выискивал место, куда можно будет прыгнуть, если арта накроет. Японцы били из пушек и миномётов, но они делали это как-то нерешительно, что ли. Не такой уж и плотный был огонь. Да и свинцом оружейным нас не поливали так густо, как ожидалось. Хотя вокруг и свистело противно, и пули шмякались в землю, взметая фонтанчики. Мы бежали упрямо вперёд, вокруг нас двигалась пехота. Кто-то просто двигался упрямо, кто рывками, словно преодолевая страх.

Внезапно неподалёку кряду упали три мины. «Кучно кладут», — подумал я и заметил, что Миха, на бегу делая снимки, бежит прямиком в ту сторону, куда бьют японцы, смещая прицел. Видимо, решили ударить веером по наступающим. Осколки засвистели всё ближе.

— Миха, ко мне! — крикнул я, но военкор так увлёкся, что ничего не услышал. Мне пришлось, словно сайгаку, подскакать к толстяку, схватить за плечо и резко дёрнуть в сторону. Мы оба повалились на землю, в этот момент в трёх шагах впереди коротко бухнуло. Нас осыпало землёй, густо завоняло сгоревшим порохом.

— Смотри, куда бежишь! — рявкнул я на военкора, который лежал на животе, правую руку с фотоаппаратом прижав к боку.

— А? — ошеломлённо глянул на меня военкор.

— … на! — не выдержал я и выматерился.

— Прости, Лёха. Увлёкся, — робко улыбнулся Глухаревич.

Тут же нам пришлось снова окунуться мордами в землю — рядом упали ещё несколько мин.

Атака продолжалась, хотя и не так интенсивно. Наши добрались до первой линии японских укреплений, теперь там шла рукопашная. Арта перенесла свой огонь на другие участки, чтобы своих не накрыть.