Дженнак неуязвимый - Ахманов Михаил Сергеевич

Дальнейшее помнилось ему смутно, разрозненными фрагментами. Сильные руки приподняли его, он ощущал их на плечах и ногах - должно быть, его несли двое. Свет сменился полумраком, ласковое дневное тепло - прохладой, вокруг царила тишина, нарушаемая только шарканьем подошв и дыханием людей. Это продолжалось недолго - его опустили на ложе, покрытое шкурами, и звуки исчезли. Спустя какое-то время он очутился в каменной ванне - голый, погруженный в воду, пахнувшую сосновой хвоей. Молодые жрецы, по виду тайонельцы, купали его, осторожно терли кожу мочалками из трав, разминали мышцы. Кто-то невидимый стоял за их спинами, распоряжался высоким голосом, похожим на птичьи вскрики, но смысл слов ускользал от Дженнака; слышал и видел он плохо, а говорить и вовсе не мог. Вероятно, просветление наступило через несколько дней: он обнаружил, что находится в полутемной каморке, лежит на постели, и над ним склонился пожилой человек с крючковатым носом и плоским лбом. Явный майя - только у них головы детишек зажимали между дощечками, чтобы придать им такую удлиненную форму... Раз майя, то наверняка целитель, подумал Дженнак и снова отключился.

В следующий раз оказалось, что он может говорить. Тот человек, крючконосый майя, снова был рядом; его лицо освещало пламя масляной лампы, подчеркивая морщины и делая черты более резкими.

   - Кто ты? - шепнул Дженнак и услышал слова, произнесенные уже знакомым птичьим голосом:

   - Лекарь Ику но-Шедара, мой господин.

   - Ты лечишь меня?

   - Пытаюсь, великий сахем. Я привык лечить тех, у кого телесная болезнь, а с тобой что-то другое. Чиграла говорит, что твой недуг — твои воспоминания.

Дженнак попытался изобразить улыбку.

   - И что ты собираешься с этим делать?

   - Только то, что тебе не навредит. Омовения, растирания и успокаивающие бальзамы из трав. Выпей, мой господин... выпей и усни.

Целитель протянул Дженнаку глиняную чашу. Бальзам оказался горьковатым, но приятным на вкус, и напоминал арсо- ланский напиток из листьев коки. Когда-то он пробовал похожее зелье на корабле «Тофал», вспомнилось Дженнаку; его готовили служанки Чоллы и подавали к утренней трапезе. Однако арсоланское питье бодрило, а бальзам целителя навевал необоримый сон. Дженнак уснул, не сопротивляясь действию лекарства.

На следующий день ему удалось сесть и донести до рта свежую лепешку. Он не помнил, как его кормили прежде; вероятно, жидкой пищей, молоком и мясными отварами. Может быть, сейчас он впервые ел настоящую пищу, макая лепешку в густой кленовый сок и испытывая удовольствие от ее вкуса. Молодой тайонелец держал перед ним поднос с деревянными блюдами, но лепешек оказалось мало, только две, а сока — на донышке. Он хотел попросить еще, но тут раздался голос Ику но-Шедара, наблюдавшего за трапезой:

   - Хвала богам, у тебя появилась тяга к еде! Но привыкать к мясу, лепешкам и фруктам нужно постепенно. Не требуй большего, сахем.

   - Ты называешь меня сахемом, - промолвил Дженнак. - Почему? Я всего лишь купец из Хайана, когда-то уехавший в Бритайю... Маленький человек, и больше ничего.

Ику но-Шедара, склонив голову к плечу, разглядывал его, потом щелкнул пальцами, и молодой жрец поднес Дженнаку зеркало из полированного серебра. Лицо, отразившееся в нем, не принадлежало скромному купцу из Хайана.

   - Ты - светлорожденный Дженнак, Великий Сахем Бритайи и всей Риканны, — произнес целитель. — Когда ты лишился чувств у порога нашего храма, чары рассеялись и твой облик стал истинным. Это заметили те, кто прислуживает в святилище, и хоть ума у этих парней как у яйца черепахи, но все же они догадались, что к нам пришел не простой человек. Позвали Чиграду, и он тебя узнал.

   - Кто такой Чиграда? - спросил Дженнак. - И как он мог меня узнать?

   - Чиграда наш аххаль, и он тебя видел - в тот год, когда ты посетил Глас Грома.

Дженнак нахмурился. Случилось ему побывать в этом святилище, но так давно, что точной даты он не помнил. Пожалуй, во время одного из северных походов, когда он еще был одиссарс- ким наследником... Больше века назад!

   - Не мог ваш аххаль меня видеть, клянусь Священным Ветром! Да, я был здесь... в давние, давние годы... Тогда еще прадед Чиграды не родился!

   - Прости, великий сахем, что спорю с тобой, - лекарь принял позу подчинения, - но Чиграда тебя видел и запомнил. Он, как и ты, человек светлой крови и происходит из Дома Арсолана Боковая ветвь, мой господин. Кажется, его отец был старшим братом Че Чантара, да будут боги милостивы к ним обоим!

   - Вот как!.. Все в руках Шестерых... Значит, я встречусь с родичем, хоть и дальним, - пробормотал Дженнак и, утомленный беседой, закрыл глаза.

   - Спи, мой господин, ты еще слаб, - сказал целитель. - Когда силы к тебе вернутся, аххаль будет говорить с тобой. Уже наступил Месяц Покоя, листва облетела, травы сникли... Думаю, в День Ясеня или Сосны ты повидаешься с Чиградой.

Но случилось это только в День Быка, когда Дженнак впервые вышел из святилища. Было холодно, в храме уже топили, и дым из десятков труб поднимался над кровлей, лишенной цветочного убранства. Лес стоял голый, хмурый, лишь сосны да ели радовали глаз, небо поблекло, и солнце казалось потертой золотой монетой, прошедшей сотни рук. Дженнак плотнее завернулся в плащ из волчьих шкур и сел на скамью. От осеннего воздуха, свежего и прохладного, слегка кружилась голова. В остальном он чувствовал себя не хуже, чем прежде - ни следов озноба или жара, мысли ясные, мышцы упруги и сильны. Недуг отступил. Не потому ли, что он уже был не великим сахемом, а просто человеком, ничтожной добычей для смерти?..

Из леса вышел мужчина, сделал жест приветствия и опустился рядом на скамью. Дженнаку показалось, что он невысок, не выше подростка, и такой же щуплый. Но голова была большая, слишком массивная для тонкой шеи, узких плеч и хрупкого тела. Вытянутое лицо, чуть припухшие губы, зеленые глаза и огромный выпуклый лоб... Несомненно, потомок рода светлой крови... Всмотревшись в его зрачки, Дженнак догадался, что аххаль прожил на свете больше полутора веков и видел всякое, от величия Дома Тайонела до его упадка.

Зеленоглазый глядел на него с улыбкой.

   - Старому другу постели ковер из перьев и налей чашу вина, - вдруг произнес он и вытащил из-под плаша флягу. - Климат здесь суровый, и вместо ковров у нас теплые шкуры, а вино - вот оно вино! Одиссарское! Испей, родич.

Глотнув, Дженнак с одобрением молвил:

   - Розовое! Розовое, клянусь черепахой Сеннама! Унгир- Брен, мой старый учитель, его любил.

   - Да пребудет он в чертогах богов, - отозвался Чиграда.

В воздухе кружились первые снежинки. Глядя на них, Дженнак сказал:

   - Ты арсоланец, родич. Страна теплая, благодатная... Что занесло тебя в северные леса? Если ты помнишь меня, значит, прожил здесь долго, очень долго... Почему?

   - По воле учителя. Твой наставник - Унгир-Брен, мой - Че Чантар... Он послал меня в эти края. - Приняв от Дженнака флягу, аххаль отпил вина. - Глас Грома - великий храм, и смотреть за ним нужно с великим тщанием. Не сочти за похвальбу, но я это умею. Хоть временами приходилось трудновато.

Это он о Северной войне, догадался Дженнак. Должно быть, нелегкое было время!

Они помолчали, передавая флягу из рук в руки. Потом Дженнак спросил:

   - Что со мною было, родич?

Но Чиграда ответил вопросом на вопрос:

   - Ты вспоминаешь о своем умершем сыне? И о брате Джил- лоре, великом воителе? Что ты чувствуешь при этом?

   - Грусть, - молвил Дженнак, поразмыслив. - Грусть, но светлую. Сказано в Книге Повседневного: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам... Люди рождаются, люди умирают, и никто над этим не властен. Я смирился с неизбежным.

   - А что было раньше, родич?

   - Отчаяние. Тяжесть, которую я вынести не мог... Мне хотелось умереть.

   - Опасное желание. Особенно для кинну!

   - Ты знаешь, что я - кинну?

   - Знаю. - Чиграда зябко поежился под своим меховым плащом. - Вот мы, потомки богов, люди светлой крови... твой сын, твой брат, твой отец... я... Так ли мы отличаемся от обычных женщин и мужчин, чья кровь багрова и густа? Мы живем сто тридцать лет, сто сорок... в редких случаях - до двухсот... Но арсоланка Ана Куата прожила до ста двадцати трех. Двое мужчин из Сеннама жили сто восемнадцать и сто пятнадцать лет. Майя Ци Хара - до ста двенадцати, женщина Муданги из Одиссара - до ста восьми... А тех, кто перешагнул столетний рубеж, довольно много, больше тысячи за время наблюдений. Нам, хранителям знаний, об этом известно.