Ваня кивнул, вышел из гастронома огляделся, подал знак следящим за ним оперативникам, что все «на мази» и двинул в обход здания к заднему выходу. Через указанное продавщицей время железная дверь склада, через которую в магазин разгружали товар, открылась и оттуда высунулась упитанная тушка местного властелина водки и вина.
— Деньги давай, — указанная сумма тут же перекочевала из рук парня в руки продавщицы. — На, есть куда положить-то?
— А то, — Ваня упер дипломат в колено, привычным движением щелкнул замками и шустро загрузил наполненную жидкостью тару внутрь. В дипломат стандартно входило пять пузырей по 0,5, но бутылка вина была чуть выше, поэтому ее пришлось расположить немного диагонально, — вино-то хоть нормальное, стыдно не будет?
— Ай, иди отсюда, перебирать еще будет! — Женщина махнула рукой, — нормальное вино, нормальное, не держим всякой гадости. Все иди отсюда, работать надо.
В следующий момент произошло сразу очень много событий.
Из-за угла выскочила пара мужчин в штатском и с криками: «никому не двигаться, милиция!» бросились к двери магазина. Попыталась закрыть дверь, а когда этого сделать ей не дали, отчаянно завизжала продавщица. Одновременно в этот же магазин через главный вход ввалилась еще целая толпа мужчин и сообщила клиентам, что гастроном закрывается, потому что тут будут проводиться следственные действия, вызвав тем самым у людей смешанные чувства. С одной стороны — работников торговли никто особо не любил, считая их — зачастую вполне справедливо — заносчивыми и жадными сволочами, а с другой — все равно нужно на ужин что-то покупать, а значит, придется топать в другой магазин, до которого добрых десять минут пешком. А потом там опять стоять в очереди — короче, не самое приятное приключение.
Зато потом, когда спустя несколько секунд в магазин влетела съёмочная группа с телевидения, ажитация, кажется, и вовсе достигла невиданных размахов.
— И здесь мы можем наблюдать пример нарушения правил торговли! Лицу, не достигшему возраста восемнадцати лет продан алкоголь, причем после семи чесов вечера и в обход кассы. Можно сказать, сразу пачка грубейших нарушений… — Тут же начал рассказывать обстоятельства дела корреспондент, не обращая внимания на происходящую вокруг суету.
— Не виноватая я! Вы его видели, лба этого, кто вообще мог подумать, что ему нет восемнадцати! Меня подставили, — пыталась кричать продавщица, но тут ее вина была очевидна, отвертеться было просто невозможно. Одновременно откуда-то из подсобки достали перепуганного вусмерть директора магазина, который сначала пытался кому-то звонить и пытаться «решить» вопрос, но потом увидел телевидение и понял, что это все. Конец. Если кого-то пришли брать с телевизионщиками, значит, указ поступил с самого верха. А тут еще и группа из ОБХСС подъехала и сообщила о внеплановой ревизии, что означало потенциально еще одну статью, теперь уже для директора.
Дальнейшего развития событий Ваня уже не видел. Он быстренько подписал протокол — на всякий случай внимательно его прочитав, милиции он доверял, но все же — потом его «отсняли» телевизионщики — пообещав замазать лицо, чтобы не раскрывать личность «тайного покупателя», — которым он на камеру рассказал все обстоятельства и свое мнение по поводу наведения порядка в торговле. А потом его отправили домой, договорившись вызвать на подобный рейд через неделю. Ваня состоял в стрелковом клубе «Динамо», кого как не молодых будущих сменщиков могли привлекать милиционеры для подобных мероприятий.
Ну а в магазине тем временам во всю шли оперативные действия. Пока ОБХСС копали в своём направлении — был сигнал, что через гастроном продают «левую» продукцию, милиция общалась с подставившейся продавщицей, аккуратно отделив ее от других работников торговой точки.
— Не реви, — растерявшая всю уверенность женщина то и дело пыталась съехать в истерику, что с другой стороны очень много повидавших на своем веку оперов совершенно не впечатляло. — Ты же первый раз? Ну значит, ничего страшного с тобой не случится. Статьи тебе грозят не тяжелые — 92-ая за хищение, а продажа мимо кассы — это как не крути хищение. Ну и 158-ая, незаконный сбыт спиртных напитков. На первый раз получишь трояк, отсидишь два, выйдешь по УДО с невозможностью работать в торговле на следующие десять лет. Штраф заплатишь, естественно. Но это считай легко отделалась, сейчас сверху указание пришло, по возможности за решетку людей не отправлять, а ограничиваться более мягкими наказаниями.
— Как невозможность работать в торговле, а-а-а-а… Что же я делать теперь буду? — Кажется этот пункт возможного наказания расстроил попавшую как кур в ощип продавщицу больше всего. И даже новость о том, что в тюрьму сажать ее в общем-то никто не собирается, женщину совсем не успокоил.
— В шпалоукладчицы пойдешь, — хохотнул рябой опер в клетчатом картузе. — Статями тебя природа не обидела, для таких всегда место найдется. — А на твое место государство кого почестнее найдет. С незапятнанной репутацией.
Если посмотреть статистику СССР по количеству регистрируемых преступлений на душу населения и количество отбывающих наказание в МЛС, а потом сравнить эти цифры, например с США, то вырисуется весьма парадоксальная картина.
В Союзе ежегодно регистрировалось кратно меньше преступлений и при этом в тюрьмах находилось кратно больше заключенных. Возьмем для примера 1984 год. За 12 месяцев стране победившего социализма было зарегистрировано чуть больше двух миллионов уголовных преступлений, в США — почти 12 миллионов при том, что населения там в эти времена насчитывалось меньше на 50 миллионов человек. И это не была какая-то уникальная ситуация, количество зарегистрированных преступлений на душу населения в СССР было ежегодно примерно 8–10 раз меньше. Правда разрыв постепенно сокращался из-за понемногу растущей преступности в СССР, но все равно он оставался колоссальным. При этом на этой стороне границы на сто тысяч населения сидело 720 человек, а в США — около 500. Парадокс, казалось бы.
Объяснялся он, конечно, в первую очередь объективными факторами. Во-первых, как бы странно для кого-то это не звучало милиция в Союзе просто лучше работала, раскрывая большее количество преступлений, а суды в стране рабочих и крестьян уже давно не рассматривали уголовников как «классово близких», поэтому шансов у них отвертеться из-за какой-то процессуальной мелочи практически не имелось. «Вор должен сидеть в тюрьме», — Глеб Жеглов мог бы быть довольным сложившейся практикой.
Тут, конечно, имелась и некоторая ложка дегтя — хотя, по правде сказать, не дегтя, а откровенного дерьма — и заключалась она в том, что советская милиция очень неохотно регистрировала правонарушения особенно незначительной тяжести и особенно откровенные «висяки». То есть пришедшего к участковому садовода, чей домик обнесли на пару тяпок и лопат — поди их найди, объективно это практически невозможно — всеми силами убеждали в том, что писать заявление не надо, что это все равно ничего не даст.
Другим способом получения заветных 85% процентов раскрываемых преступлений — а именно такими показателями могла похвастаться советская милиция — были разного рода подтасовки и порой выбивание признания из подозреваемых, тут статистику приводить сложно, однако случай с Чикатило и расстрелянным вместо него Кравченко является максимально показательным. Тот тоже, откровенно говоря, был той еще мразью, но ведь это не оправдывает выбивание из него признательных показаний. Как минимум, потому что после такого настоящий преступник остается на свободе и может дальше совершать свои черные дела.
