Варяг II (СИ) - Ладыгин Иван

Один против трех.

Вот тут-то моя удача и мои силы достигли предела. Их стало слишком много. Не хватило дыхания, сноровки, того самого, истинного боевого опыта, что приходит лишь с годами, проведенными в бесчисленных схватках, а не за чтением трактатов о них.

Если Эйвинда мне и удалось опять отправить в кусты, то с остальными я уже не справился. Моя защита, еще недавно казавшаяся несокрушимой, была прорвана. Грубый удар рукоятью топора в спину, подсечка, и я уже лежал на влажной земле, чувствуя острие топора здоровяка у горла и холодное лезвие ножа Стена у виска.

Эйвинд, поднявшись и отряхиваясь, протянул мне руку. Его лицо сияло от восторга, без тени досады.

— Ну что, скальд, на этот раз, кажется, переборщил? С тремя справиться — это даже для Тора задача непростая.

Я хрипло рассмеялся, чувствуя, как по спине растекается горячая боль, и взял его за руку.

— Ничего. Это лишь урок. В следующий раз обязательно справлюсь.

Дружинники Ульрика поглядывали на меня теперь совершенно иначе. Стена формальной отчужденности рухнула. В их взглядах было братство. Никто из них не предполагал, что дипломат и скальд может оказаться таким хорошим воином. Я и сам до сих пор так считал.

Мы ехали обратно неспешным шагом. Я сидел в седле, отпустив поводья и доверившись усталой лошади. Благо в прошлой жизни довелось изучить верховую езду — теперь здесь это не было проблемой.

В голову лезли липкие, как осенняя грязь, мысли. После всплеска адреналина, после опьянения битвой наступило похмелье трезвой и холодной рефлексии.

Вот он, мир моих грез. «Железо и кровь». Я так страстно, так исступленно желал сбежать от «пластиковой» бессмысленности своего века, что нарисовал себе романтичный, героический образ этой эпохи, начисто забыв о ее чудовищной, нечеловеческой цене.

Никто здесь не был свободен.

Ни раб, вколачивающий клинья в уключины драккара, чья жизнь стоила меньше, чем гвоздь. Ни бонд, прикованный к своему наделу вечным страхом голода, набега и непогоды. Ни ремесленник, чье искусство зависело от прихоти ярла. Ни даже сам конунг, чья воля упиралась в волю других конунгов, в суеверия родичей, в капризы богов и урожая.

Все были рабами. Рабами обстоятельств, долга, традиции, необходимости выжить любой ценой.

Но разве в моем мире, что я с таким презрением отверг, было иначе? Там люди были рабами ипотек, кредитов, карьерных лифтов, социальных ожиданий, мнения соседей и начальников.

Свобода…

Была ли она вообще когда-либо на земле? Может, она — удел только дикого зверя в лесу, не ведающего о завтрашнем дне? Мне же хотелось иной свободы. Свободы строить свою судьбу руками, а не бумагами. Создать нечто настоящее. Семью. Быть мужем. Отцом. Именно то, что мне не удалось там, в мире, где связи были хрупки, как стекло, а чувства — сиюминутные, как вспышка на экране.

Я с болезненной остротой представил, как будет расти мой сын. Как я буду учить его не только держать меч, но и читать и писать, понимать язык трав и течение рек… Но для этого нужен был мир. Но им и не пахло. Его кровавый призрак таял с каждым днем.

Буян. Наш остров. Клочок плодородной земли, щедро усыпанный залежами железа — «хлебом и кровью» этой эпохи. Это была настоящая жемчужина, за которую уже точили клыки десятки голодных волков.

Я пытался прикинуть цифры.

Сколько людей мог выставить Харальд, уже подчинивший себе добрую часть некогда вольных ярлов? Три тысячи? Пять? А у Бьёрна? От силы пять-шесть сотен обученных воинов, не считая ополчения. Цифры были безжалостны, как топор палача.

Холодная и беспристрастная логика шептала на ухо единственный разумный выход: сдаться. Принести клятву верности Харальду. Стать его вассалом. Смирить гордыню. Выиграть время. Года. Копить силы в тени, растить детей, строить не просто хутора, а настоящие крепости, развивать ремесла, налаживать торговлю. Будь я на месте Бьёрна, будь я ярлом, возможно, пошел бы на это. Ради будущего. Ради Астрид… Ради того, чтобы мои дети не познали ужаса резни на пепелище своего дома.

Но я также знал, что этого никогда не случится. Гордость Бьёрна, гордость Сигурда, гордость Эйвинда, гордость всех этих людей, для которых честь и слава были дороже долгой, но унизительной жизни, не позволит.

Нам предстояло сражаться. Вопрос был лишь в том, сколько песчинок осталось в наших песочных часах? Вернулся ли Ульф из своего кровавого рейда? И что он принес с собой — славу, что затмит мою, или погибель для всех нас?

Эйвинд, словно почувствовав тяжесть моих мыслей, пришпорил своего гнедого коня и поравнялся со мной. Его лицо, обычно озаренное ухмылкой, сейчас было серьезным.

— О чем задумался, брат? — спросил он. — Лицо у тебя длиннее, чем у кита, выброшенного на берег. Делиться горем — все равно что делить тяжесть ноши. Становится легче.

Я вздохнул, сдавливая в кулаке узду. Не было сил скрывать.

— О Харальде. О грядущих битвах. О том, хватит ли у нас сил не просто умереть славно, а выжить. О том, что, возможно, единственный разумный путь — это преклонить колено.

Эйвинд фыркнул, словно отгоняя назойливую, глупую муху.

— Силы? Сила в руках, да в сердце! А выжить… — Он махнул рукой. — Главное — дух! Уверен, мы впечатлим богов своим бесстрашием! Даже если и проиграем, в Вальхалле для нас поставят отдельные котлы! Там вечный пир, вечный бой! Чего бояться?

— Я не хочу впечатлять богов поражением, Эйвинд, — возразил я, смотря прямо перед собой на уходящую в лес тропу. — Я хочу победы. Я хочу видеть, как всходят посеянные мной семена. Я хочу жить не в сагах, а здесь и сейчас. Строить. Любить. Создавать что-то новое.

— Никто не хочет проигрывать, — парировал он. — Но наши судьбы уже сплели Норны из корней Древа Мира. Чему быть — того не миновать. А бояться смерти… Бояться смерти — это все равно что бояться тени. Она всегда с тобой. Так стоит ли из-за нее сворачивать с доброго пути? Расслабься, брат! Дыши полной грудью! Этот воздух, этот ветер — он твой. Бери его! Бери без опаски, без оглядки!

Я покачал головой, смотря на его беззаботное лицо.

— Я удивляюсь, как ты еще жив с таким-то подходом к жизни. Ты любишь гулять по лезвию, улыбаясь пропасти.

Он громоподобно рассмеялся. Наши кони вздрогнули.

— Всё просто! Боги меня любят и оберегают! Я им, видать, пришелся по нраву! А тебя, Рюрик, — и подавно! Взгляни на себя! За какие-то месяцы ты из трэлла, обреченного на веслах, превратился в вольного бонда, друга конунга, жениха его племянницы и искусного воина! Ты прошел сквозь огонь и воду! Ты добился большего, чем иной человек за всю свою долгую жизнь. Разве это не знак? Ты под самым что ни на есть мощным крылом самих богов, можешь не сомневаться!

В его словах была своя неоспоримая правда. Но она не приносила утешения, а лишь подчеркивала чудовищный груз ответственности.

— Наверное… — промолвил я задумчиво и решил отойти от темы. — А ты, кстати, где вчера ночью пропадал?Я тебя искал — хотел опрокинуть пару кружек эля.

Эйвинд самодовольно хмыкнул и подмигнул с таким видом, будто только что выиграл в кости молот самого Тора.

— А я, брат, занимался важными делами! Ублажал одну местную девку. С грудями, как спелые дыни, станом — ивовый прут, а глаза… ах, глаза как два озера в летний день! Мы подарили друг другу ночь, о которой саги слагать будут. Она еще долго будет вспоминать Эйвинда Счастливого!

— А ты не боишься, что потом придется ублажать не только ее, но и ее разгневанных родителей, а заодно и мастерить детские кроватки? — не удержался я от колкости.

Он посмотрел на меня с искренним, почти детским недоумением.

— Нет. Чего мне бояться? Я — мужчина, здоровый и сильный! Я живу по заветам предков! Чем больше у меня будет женщин и детей, тем богаче и сильнее будет мой род, тем больше будет у меня воинов в моей дружине! Дети — это дар богов, Рюрик, продолжение нас в этом мире. Я стараюсь не думать о сложном. Не забивать голову тем, что еще не случилось. У меня одна жизнь — от первого крика до последнего вздоха перед вратами Мидгарда. И этот отрывок я хочу наполнить всеми красками, что есть под солнцем: жаркими сражениями, громкой славой, красивыми женщинами и любимыми крепкими детьми… — Он помолчал, и его взгляд на миг стал серьезным. — А горя и печалей, поверь, на всех хватит. Оно само найдет тебя, куда бы ты ни прятался. Зачем же его искать заранее?