Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

— Нет, — вновь качнул головой Гуруджи. — Камень — он пассивный. Старик же — активная сила. Он не просто «лежит» в основании. Он постоянно творит это основание заново. Каждым своим вздохом, каждой своей мыслью. Он, как живой бог в мире, который забыл богов. Или живой дьявол. Смотря, какое у него сегодня настроение.

В комнате снова повисла тишина, на этот раз тягучая и звенящая, как натянутая струна. Даже тиканье часов на стене звучало как отсчёт последних секунд до чего-то неминуемого.

— И что же мне со всем этим делать? — наконец выдохнул майор, и в его голосе впервые за всё время прозвучала почти беспомощная растерянность.

Гуруджи грустно улыбнулся:

— Ничего. Вы сможете успокоить разбушевавшийся ураган? Или извергающийся вулкан? Вы можете только ждать и надеяться, что он сам исчерпает свою силу.

Он перевёл взгляд на меня, и его тёмные глаза стали бездонными.

— А лучше всего — найти причину его боли. И исцелить её. Потому что пока он страдает — страдает и весь наш мир.

Артём Сергеевич молчал, и я видел, как его практичный, вышколенный служебными инструкциями ум отчаянно пытался переработать всю эту противоречивую информацию в какой-то понятный ему алгоритм действий. Слово «боль» он явно воспринял как нечто более осязаемое.

— Боль? Какая боль? У него что-то болит? Медики ничего не находили, — заговорил он быстро, по-деловому. — Если это что-то физическое, мы можем предоставить лучших специалистов, лучшее лечение. Клиника в Швейцарии, если нужно — я могу договориться…

Гуруджи с тихой печалью посмотрел на него, как учитель на упорного, но невероятно ограниченного ученика.

— Речь не о телесной боли. Речь о ране, которая у него здесь, — он мягко прикоснулся пальцами к своей груди в области сердца. — Однажды мир причинил ему такую боль, что он перестал с ним резонировать. Он отшатнулся от реальности, и реальность отшатнулась от него. Эта трещина в его душе и стала тем самым швом, который расходится. Он не верит в прочность этого мира, и мир вокруг него отвечает ему тем же.

Я видел, как взгляд майора стал остекленевшим. Психика силовика, столкнувшись с непосильной задачей, начала уходить в глухую оборону. Он медленно поднялся с кресла, поправил пиджак и одним глотком допил остатки вискаря в стакане.

— Я… Благодарю за информацию, — его голос снова стал металлическим и безличным. — но объясните мне еще один момент… — Неожиданно зазвонил сотовый телефон в его кармане. Артем Сергеевич вытащил его и бросил взгляд на светящийся экран. — Извините — очень важный звонок… — Он кивком головы указал на дверь и направился к выходу, двигаясь чуть более механически, чем обычно. Видимо, не хотел, чтобы мы услышали, о чём он будет говорить.

Дверь за ним закрылась, а в комнате остались я, Гуруджи и кот, снова устроившийся клубком на своём месте.

— Думаешь, он что-то понял? — тихо спросил я.

Гуруджи вздохнул и закрыл глаза, вновь замерев в неподвижности.

— Он понял ровно столько, сколько его разум смог вместить, не сломавшись. Остальное… остальное он просто отложил в ту самую «папку», что помечена титром «Необъяснимое». Рано или поздно эта папка откроется вновь. — И он окончательно замолчал, отъехав в какие-то только ему ведомые дали.

Вот ля, и откуда он только всё это знает⁈ Ведь он, едва ли не слово в слово, повторил всё, о чём мы беседовали с Ягой. Как у него это получается? Из какого источника он черпает эту информацию? Вопросы, сыпавшиеся из меня, как из рога изобилия, ответов не имели. Да и этот, смуглый, если его спросить, будет ссылаться на какую-нибудь нирвану.

Я сидел и смотрел на него, пытаясь разгадать эту загадку. Воздух в комнате снова загустел, наполнившись тишиной и мерным, едва слышным дыханием садху. Даже кот, казалось, затаился, внимая чему-то недоступному обычному слуху.

И вдруг Гуруджи, не открывая глаз, тихо произнес:

— Не ищи сложного там, где есть простое. Ты хочешь знать, как я это делаю? Мир рассказал. Он всегда говорит с теми, кто готов слушать. Источник один. Истина. Она витает в пространстве, как невесомая пыльца. У одних она вызывает лишь аллергию, другие — вдыхают и чувствуют аромат мироздания. Будь созвучен с миром, чтобы услышать ту же ноту.

Он открыл глаза, и его тёмный, бездонный взгляд снова устремился на меня, но теперь в нём читалась лёгкая усталая улыбка.

Твою мать! Я чуть было не выругался вслух, поскольку именно слушать и видеть мироздание меня учила Яга в своём маленьком мирке. А, вернувшись назад, я тут же наплевал на её науку. А вот Гуруджи, похоже, освоил её в полном объёме. Вот только интересно, кто был его учителем?

Мне чудовищно захотелось курить, и я, по привычке, на чистом автомате поднёс руку к губам, как делал это раньше, в том, потерянном магическом мире. Особо не задумываясь — все мои мысли были заняты совершенно другим, я сделал две глубокие затяжки, наслаждаясь ароматом отличного табака, именно того сорта, который я предпочитал — «Герцеговины Флор». Ну, да, влияние товарища Сталина, не без этого.

— Да кто ты такой, дедуля, черт тя дери⁈ — Погруженный в свои мысли, я не заметил, как вернулся из коридора поговоривший по телефону Артём Сергеевич. — Как ты это сделал?

— Что сделал? — поначалу не понял я, вновь поднося к губам дымящуюся папиросу.

— Что сделал? Да ты из воздуха зажженную папиросу достал, словно так и надо! — перейдя на «ты», нервно ответил чекист, вынимая из кармана свои сигареты.

Он замер с пачкой «LM» в руке, а его взгляд метнулся от моей папиросы к невозмутимому лицу Гуруджи и обратно. Его практичный мир, выстроенный из бетона инструкций и стальных аргументов, дал очередную трещину.

— Я… я видел своими глазами, — в его голосе проступила растерянность, граничащая с суеверным страхом. — В его руке ничего не было…

— Вот, тля! — сочно выругался я, осознав, что только что произошло. — Неужели дар вернулся?

Но, нет, сколько бы я ни пыжился, я не сумел выдать ни одного, даже самого смешного заклинания. Сил как не было до этого, так они и не появились. Но что-то же произошло? Как-то появилась у меня в пальцах привычная папироса? Или я чего-то не понимаю, или в этом мире действуют совершенно другие принципы управления силой.

Гуруджи медленно повернул голову в мою сторону. В его глазах не было ни удивления, ни торжества. Лишь все та же глубокая, безмятежная печаль.

— Дар? — Майор посмотрел на меня, на тлеющую папиросу, на спокойное лицо старца. Механизм его мышления заскрежетал, пытаясь найти рациональное объяснение. — Мне кто-нибудь объяснит, что это: гипноз, ловкость рук, галлюцинация от усталости, недосыпа и дозы вискаря?

— Артём Сергеевич, — произнес тихо индус, все мы — часть этого мира. А мир — часть нас. Мир дал ему то, в чем он нуждался. В чем ощутил большую потребность. Он просто был к этому готов. А вы… — Гуруджи мягко взглянул на зажатую в пальцах майора пачку сигарет, — вы пока к этому не готовы.

[1] Мо́кша («освобождение»), или му́кти: в индуизме, джайнизме и раннем буддизме — освобождение из круговорота рождений и смертей (санскр., пали — сансара), от всех «страданий» (дуккха) и ограничений материального существования. В философии индуизма понятие «мокши» рассматривается как возвышенное, трансцендентное состояние сознания, в котором материя, время, пространство и карма, также, как и другие элементы эмпирической реальности, рассматриваются как майя (иллюзия). Мокша, однако, не является посмертной наградой за благочестивые поступки — освобождение достигается в течение земной жизни посредством преодоления эгоизма, или ложного эго (аханкары), и раскрытия истинной, глубинной сущности индивида как чистого духа или души. Такой освобождённый называется «освобождённый при жизни» — «дживанмукта».

Глава 13

Майор замер с пачкой «LM» в руке, его взгляд метнулся от моей папиросы к невозмутимому лицу Гуруджи и обратно. Его практичный мир, выстроенный из бетона инструкций и стальных аргументов, дал очередную трещину. Я видел, как его челюсть напряглась, а пальцы сжали пачку так, что она смялась.