Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

– Нешто ты думаешь у нас в усадьбе бани нет? – искренне удивился Ванька. – Да не меньше чем в школе, к тому же еще и свежесрубленная. От новых бревен знаешь как духмяно? И на каменку не водой плеснут, а квасом малиновым, и веники не с березы, а дубовые, да можжевеловые.

– Ишь ты, – покачал головой Анненков. – Хорошо живете!

– Слава Богу, – отозвался приятель и продолжил уговоры: – А кто не любит париться, можно мылом обойтись.

– Чем?

– Ну, мылом, какое купцы из полуденных стран привозят.

– Ну, ладно, – решился, наконец, тот. – Пойдем. Авось-либо не погонит меня твой батюшка!

– Да ты что! – даже обиделся немного Ванька. – Он у меня знаешь какой?

Дмитрий Михайлович, несмотря на свой суровый вид, оказался человеком не злым. Узнав, что младший сын привел в дом дружка, он велел позвать их обоих и стал расспрашивать, что да как.

– Никита Анненков я, из орловских боярских детей, – робея, представился мальчик.

– Отец где служит?

– Сирота я, боярин. А старшие братья на заповедной линии государеву службу правят. Татар да ногайцев стерегут.

– Погоди-ка, отрок, это выходит Иван Анненков твой старший брат?

– Верно, господин.

– Добрый вояка, – одобрительно прогудел прославленный воевода. – Я о нем ещё по осени государю докладывал, как он татарский табор разогнал, хотя людей у него в три раза меньше было!

– Благодарствую боярин.

– Не меня благодарить надо. Помни отрок, за Богом молитва, а за царем служба не пропадает! Ну а теперь ступайте в баню, пока не остыла. Как говорит государь – в здоровом теле – здоровый дух!

– Mens sana in соrроrе sano, – тут же перевел княжич.

– Чего? – недоуменно сдвинул брови Дмитрий Михайлович.

– Это по латыни так будет, про дух и здоровье, – охотно пояснил отцу сын. – Славнейший муж – Децим Юний Ювенал эдак сказывал.

– Ишь ты, – расплылся в улыбке князь. – Хорошо коли наука впрок идет. Ну-ка повторите-ка ещё разок.

– Mens sana in соrроrе sano – avis rаrа [37], – запинаясь повторил Никишка, латыни пока не понимавший, но ухитрившийся запомнить слова учителя.

– Экие молодцы!

Договорив, князь протянул сыну руку, а пока тот почтительно целовал её, шепнул на ухо:

– Вели Авдотье чистую пару белья дать твоему приятелю.

– Всё исполню батюшка.

Потом вдоволь напарившихся сорванцов усадили за стол и принялись потчевать, причем старая боярыня оставила мужа и старших сыновей и сама подкладывала проголодавшимся школярам лучшие куски.

– Худенькие какие стали, – причитала она, – в чём душа только держится, ведь одна кожа да кости!

Потом их чистых и осоловелых от съеденного уложили спать вместе на полатях, после чего они сразу задрыхли и не проснулись даже к заутрене. Видимо княгиня пожалела школяров и взяла этот грех на себя.

– Ваньша, просыпайся! – услышал чей-то шепот Никишка и осторожно приоткрыл глаза.

Рядом с ними стоял молодой человек в нарядном кафтане с золоченым двуглавым орлом на груди, в котором он сразу признал старшего брата своего приятеля – княжича Петра Пожарского, служащего в царских рындах.

– Ваньша, вставай, – продолжал теребить он младшенького, но тот лишь нечленораздельно мычал и пытался сильнее завернуться в рядно. [38] – Да, просыпайся же ты лежебока!

– Что случилось? – не выдержал Анненков.

– Да так, дело у меня к нему, – уклончиво ответил Петька, очевидно, не желая посвящать в свои замыслы посторонних. – Пособить надо…

– Холопам прикажи, – недовольным голосом буркнул младший брат, и попытался зарыться головой в подушку, но не тут-то было.

– Водой оболью! – посулил лежебоке княжич.

– Матушке пожалуюсь! – огрызнулся Ванька.

– Может, я на что сгожусь? – застенчиво предложил уже совсем проснувшийся Никишка.

– А справишься? – с надеждой в голосе спросил рында.

– Так смотря с чем, – пожал плечами мальчик.

– Письмо отнести надо человеку одному, – лихорадочно зашептал Пётр. – Отнеси, сделай милость, а уж я в долгу не останусь!

– Ладно, – согласился Анненков. – А куда?

– В слободу стрелецкую. Там терем большой, а внизу лавка. Не ошибешься.

– Ну хорошо, а отдать-то кому?

– Дочери стрелецкого головы Пушкарева – Марье. Только лично в руки передай, а то беды не миновать!

– Да как же я её узнаю? – испугался Никишка.

– Узнаешь, – мечтательно закатил глаза княжич. – Ибо на всей Святой Руси нет девушки краше…

– Сделаю, – согласился мальчик.

– Вот спасибо, – обрадовался Пожарский. – Век за тебя буду Бога молить!

– Только это…

– Что?

– Денег бы, хоть полушку [39], – помялся школяр. – А то в лавке спросят, чего пришел, а сказать-то и нечего будет.

– Верно, – согласился рында и, вытащив из поясной сумки монетку, протянул своему гонцу. – Держи алтын. Прикупишь чего-нито на свои надобности, а оставшееся себе оставь, за услугу.

– Не возьму! – насупился школяр. – Анненковы николи не нанимались…

– Тогда возьми в долг.

– Ты еще в холопы предложи запродаться!

– Ну ладно тебе, – поспешил успокоить его молодой человек. – Давай так, я её уронил, а ты нашел. В том чтобы найти урону чести нет!

– Ну, хорошо, – скрепя сердце ответил Никишка, уже жалея, что согласился.

Правда, сразу отправиться выполнять поручение молодого Пожарского не получилось. Едва школяры поднялись, княгиня взяла их в оборот и, заставив прежде умыться, усадила за стол, на котором уже стояли полная миска пышущих жаром оладушков и чашка с медом, а в придачу к ним крынка парного молока. После такого плотного завтрака идти никуда не хотелось, но измученный ожиданием Петька так жалобно смотрел на Никишку, что волей-неволей пришлось идти выполнять обещание.

– Матушка, мы пойдем, погуляем? – спросил Ванька княгиню.

– Ишь чего удумал, – возмутилась та. – Сколь дён дома не был, а едва порог переступил, так и смотрит, как бы со двора улизнуть!

– Матушка, мы недолго, – принялся канючить хитрец.

– Ну, коли недолго, так погуляйте, – сжалилась княгиня. – Только далеко не уходите!

Получив дозволение, мальчики бросились одеваться в свои монашеского вида школярские зипуны и скуфейки [40]. Выйдя в таком виде на улицу, они бросились бежать к Стрелецкой слободе.

– Вань, – запыхавшись от быстрого бега, спросил приятеля Никишка. – А почто твой брат и впрямь холопа с запиской не отправил?

– Да как же он её отправит, – ухмыльнулся дружок, – когда батюшка всем слугам строго-настрого запретил таковые поручения от него исполнять!

– А сам?

– А самому ему на службу в Кремль уже пора. Да и рынду царского сразу заметят, понимать надо. Ладно, бежим быстрее пока нас не хватились, а то батюшка догадается, что мы с тобой Петькины письма носим, не возрадуемся! Уж я-то точно.

Пушкаревская лавка занимала почитай весь нижний ярус немаленького терема стрелецкого головы и была сверху донизу наполнена всякой всячиной. Были там и съестные припасы, и всякая мелочь необходимая в хозяйстве, а так же разные ткани и много чего ещё. Товары отпускали хорошо вышколенные приказчики в нарядных красных рубахах, подпоясанные зелеными кушаками, отчего все казались на одно лицо. Один из них, завидев ребят, подозрительно прищурился, и с отменной вежливостью спросил:

– А вам что, господа-школяры?

– Бумаги… – начал было Никишка, но приятель тут же его перебил.

– Рахат-лукум турецкий есть?

– Как не быть, – с достоинством отвечал приказчик. – Имеется! Вам какой?

– А он у вас разный?

– Туретчина большая, – пожал плечами тот. – И в каждой избушке свои погремушки. Вот это, к примеру, из Измира, – слаще меду. А вон тот из Леванта – чуть с кислинкой.

– Попробовать бы, – задумчиво протянул Ванька.