Фуллстоп (СИ) - Грау Герда

— Александр Дмитриевич! — вдруг услышал он с улицы голос Нины Ивановны. — Это вы?

Он увидел ее, стоящую возле корпуса на дорожке, узнал по белому халату, хорошо различимому в полумраке, рванул раму и перегнулся через подоконник. Она по инерции тоже сделала шаг навстречу, но остановилась, с опаской взглянув на бумажный кокон, фрагмент которого был виден с этой стороны здания. В ее очках отразились красные блики.

— Закончили работу? — спросила она.

— Да. — Александр решил не уточнять, о какой работе речь. — Думаю, да.

— Почему не идете на ужин?

— Не хочу, — заговорщицки ответил он. — Колонизирую Марс, как Уолтер Грипп. В полном одиночестве. Хотите со мной в качестве Женевьевы?

Она тоже невольно улыбнулась.

— Как же я попаду к вам?

Александр наклонился и бросил взгляд вниз.

— Через окно, — сказал он. — Вставайте на спинку скамейки и не бойтесь, я не дам вам упасть. Цветок не опасен тем, кто мне симпатичен.

— Это признание?

Он прикрыл глаза с каким-то удовольствием.

— Абсолютно.

Немного поколебавшись, она встала на зеленую скамейку под окном, потом поднялась на ее спинку и села боком на подоконник. Александр подал ей руку и помог спуститься на пол номера, поспешно отступив на шаг назад. Нина Ивановна отряхнула подол халата и вопросительно взглянула ему в лицо.

— У вас температура? Руки горячие.

— Я прекрасно себя чувствую, — отмел он подозрения. — И сразу хотел бы извиниться за повязки. У меня и в мыслях не было вас разыгрывать, даже не знал, что встречу вас до ужина. Простите?

— А к ужину вы бы их сняли? — уточнила она.

— Обязательно.

— Странный вы человек, Александр Дмитриевич, — заметила она, отводя в сторону прядь волос, упавшую на щеку из прически. — Вроде взрослый, а ведете себя как ваши книжные подростки.

Последние отблески заката освещали пушок на ее шее и строгую оправу очков.

— Говорят, это для писателя неплохо, оставаться ребенком, — весело возразил Александр. — Пока ты мал, познавать мир интересно и забавно, как только взрослеешь, так сразу становится скучно и незачем. Повторяешь потом, как гриб в «Маленьком принце»: «Я человек серьезный». А я не серьезный, на Марс вот залез, и вас с собой утащил.

Нина Ивановна засмеялась.

— Что же мы будем здесь делать?

— Оставлять следы на пыльных тропинках далеких планет, — торжественно провозгласил Александр. — И просто болтать.

— О чем?

— Например, о стародавнем прошлом, — предложил он. — Когда на Марсе побывали двое колонистов и засеяли его красными цветами.

Нина Ивановна вздрогнула, ее рука выскользнула у него из ладони.

— Вы за этим меня позвали?

— Нет. Просто к слову пришлось. Можем найти другую тему.

Она повела плечами, словно ей стало холодно, спохватилась и спрятала руки в карманы.

— Пойдемте лучше ужинать, Александр Дмитриевич, — бесцветным голосом сказала она. — Поздно уже. Скоро станет совсем темно.

Он обогнул ее и с готовностью придержал перед ней дверь в коридор.

— Идите без меня.

Нина Ивановна взглянула на него сквозь толстые увеличительные стекла своих очков и… осталась на месте. Александр медленно опустил руку.

— Не пойдете, — констатировал он факт словно про себя. — Я так и думал. Особые полномочия, да?

Она вскинула голову, на секунду замерла, потом решительно сдернула очки, сложила и убрала их в карман со второй или третьей попытки.

— Нет, нет, оставьте, — торопливо попросил Александр. — Вы ведь не читаете без них?

Бесконечно долгая минута прошла в тишине, прежде чем она ответила:

— Не читаю. Но что бы вы ни думали обо мне, я здесь не за этим. Просто мне показалось, что есть крошечный шанс…

— На что?

Она судорожно вздохнула, прежде чем произнести то, что хотела.

— Стать вашим читателем. Если это случится, мы увидим. А если нет — я буду молчать. Всю оставшуюся жизнь, не скажу вам ни слова. Это лучше…

— Чем ничего, — уверенно закончил за нее Александр. — Потому что никакая моя книга в печать не выходила, так ведь? Их никогда не печатают, тексты, вызвавшие красные цветы, да? Их скрывают, а к авторам направляют гасителей. Точнее, это авторов направляют к гасителям при первых подозрениях. С пометкой «цито». Главные редакторы, коллеги, бывшие жены… Так гораздо проще отследить опасность.

Нина Ивановна подняла голову.

— Когда вы…

Она не договорила, но Александр ее понял.

— Утром не знал, — честно признался он. — Но потом все встало на места. И почему вы отказались прочесть тетрадь, и почему мне ее так быстро вернули, и этот памятник. Полномочия, о которых говорил Дживан. И как вы сказали, что не допустите сюда гасителей. Последнее чистая правда. Они ведь тут и не нужны, не так ли? Когда вокруг все враждебны, поневоле потянешься к единственному человеку, который к тебе добр. Сам предложишь.

— Я просила вас остановиться! — перебила она его. — Умоляла, Александр Дмитриевич! У вас было столько шансов: напиться водки, сломать руку, завязать роман на пляже… И как все по-идиотски вышло.

Александр осторожно коснулся ее плеча, но она отбросила его руку.

— Где эта тетрадь? — гневно спросила она, сдвигая брови. — Дайте ее сейчас же сюда.

— Не надо, — улыбнулся он. — Я не хочу.

— Вы не понимаете, о чем говорите, — в сердцах сказала Нина Ивановна. — Вы хоть раз видели, как это происходит? Рассказать вам? Вы же с этого начали, так давайте я расскажу, чтобы вы знали. Хотите?

Александр проглотил вертевшиеся на языке слова, остался с открытым ртом, не смея прервать ее.

— Те двое, — сбивчиво начала она, — на самом деле он был один. Вторым была я. Никто из нас не ожидал, что случится то, что случилось. Я приехала сюда на медицинскую практику, он отдыхал по профсоюзной путевке, мы оказались влюблены друг в друга, и цветок вырос внезапно, как гриб после дождя. Мы обрадовались. Я была уверена, что смогу… Потому что кто же, если не я? Для меня он жил, для меня дышал и писал, выглядело логично. Мы не обратили внимания на цветок. Он не стал белым, когда я читала. И не зажегся снова, когда я заговорила. А потом было уже поздно. До этого я понятия не имела, что можно вот так… любить и погасить. Банальным словом, банальной парой фраз, обожая человека и восторгаясь, но… желая сделать его немного лучше. И даже не лучше, а соответствующим твоим представлениям о лучшем. На тот момент. В том глупом двадцатидвухлетнем возрасте, когда еще ничего не знаешь о жизни. Как оказалось, можно.

Плечо под халатом было совсем рядом, теплое под тонкой тканью, но Александр не решился к нему прикоснуться. Тупо спросил:

— Это он был скульптором?

Нина Ивановна прислонилась спиной к дверному косяку.

— Да. Работал, чтобы выжить, пока мозг примиряется с фактом. А я не могла помочь ничем другим, кроме как позировать для него. Часами в полной тишине. Без единого слова. Он сильный человек, он справился. Только скульптуру хотел уничтожить при выписке, но я потребовала оставить ее здесь.

— Зачем? — вырвалось у него.

— Чтобы помнить, — спокойно сказала она. — И никогда не забывать. После практики осталась в санатории. Училась много, выяснила, что это можно контролировать, как силу удара, даже диссертацию защитила. Но не прочла ни одной художественной книги, если ее автор был жив. И без них выбор огромен. Зато нескольким смогла помочь без радикальных мер. Вам вот только не успела.

В наступившей полной темноте Александр не видел ее лица, и был рад этому. Сейчас он не выдержал бы ее взгляда.

— Вы сказали, он жив и здоров. Нашел себя в другой области?

По изменившемуся звуку дыхания он почувствовал, что она усмехнулась.

— Нет, слишком любил литературу, чтобы ее бросить. Но сюда больше не приезжал с тех пор, а я никуда не выезжала. Мы не виделись. Вот такие ошибки молодости. Помнится, в том рассказе Женевьева тоже оказалась чудовищем. Так что вы были не так уж далеки от истины, Уолтер Грипп.