Типичным примером её гнева является то, что произошло почти за год до моей переработки, в холодный январский день. Меня отправили на вызов к ребёнку с приступом в центр города. Парамедики не сильно волнуются по поводу таких вызовов к детям. Обычно у ребёнка либо есть история болезни, либо припадок возникает из-за высокой температуры. Приступы, как правило, не опасны для жизни.
Тем не менее, когда я вошёл в дом вместе с моим напарником и командой из Пожарной Безопасности Споканы, я взглянул на этого ребёнка и понял, что имею дело с чем-то большим, чем просто приступом. Ребенок, которому было лет десять, лежал на ковре возле дивана. Его кожа была синей, словно полицейская форма, и он не дышал. Его пустые глаза выпучились. Он лежал неподвижно.
Была короткая секунда паузы, за которую мы все включили этот режим - режим это-действительно-черезвычайная-ситуация. И тогда все глаза в комнате обратились ко мне, к фельдшеру, человеку, ответственному за весь этот беспорядок, ожидая, когда я скажу им, что делать
"Начинайте искусственное дыхание", - крикнул я одному из пожарных, она быстро открыла сумку и достала оборудование.
Я опустился на колени рядом с ребёнком и нащупал пульс на сонной артерии. Пульс есть, но слабый и очень медленный. Что, чёрт возьми, происходит? Я задумался, пытаясь всё понять. Десятилетний ребёнок не может вот так внезапно рухнуть и умереть от приступа. Здесь что-то не так.
Глава 3. Часть 6.
Мать была, по понятным причинам, в абсолютной истерике, но, пока я открывал дыхательный мешок и настраивал трубку, она сказала мне, что услышала странный шум и, войдя в комнату, увидела, что её сын лежит на диване в припадке. Это продолжалось некоторое время, а затем он просто остановился, как раз перед тем, как мы приехали. Больше он не дышал.
Она сказала, что у него до этого не было проблем со здоровьем. У него не было температуры, он был в полном порядке, когда она говорила с ним буквально за десять минут до того, как случился приступ.
Пока я доставал трубку для дыхания и ларингоскоп, пожарник начала делать искусственное дыхание ребёнку, проталкивая воздух в его лёгкие. Пока она делала это, мой напарник подключил ребёнка к нашей машине ЭКГ. Я быстро взглянул на показатели. Его сердце билось 30 раз в минуту, замедляясь с каждым ударом. Какого чёрта?
У пожарника, которая делала искусственное дыхание, похоже, возникли проблемы.
"Воздух не проходит", - сказала она мне. - "Он просто выветривается."
Вооруженный этой информацией, я снова осмотрел комнату. По включённому телевизору шли мультики. Полусъеденный хот-дог лежал на кофейном столике. Внезапно, над моей головой словно загорелась лампочка.
"Он ел?", - спросил я у матери.
"Да", - всхлипнула она, скрестив руки. - "Я только что дала ему обед."
"Блять", - пробормотал я, пазл начинал складываться воедино. - "Прекратите искусственное дыхание и подпустите меня."
Пожарник отступила в сторону, а я достал свой ларингоскоп. Я лёг на пол рядом с его головой, поместил лезвие в его рот и отодвинул язык. Лампочка на конце лезвия подсветила мне его дыхательные пути. Они были заблокированы большим куском розового хот-дога.
"Мэтт, дай мне щипцы", - сказал я своему напарнику.
Он передал мне длинные щипцы, созданные специально для удаления инородных тел из гортани. Я никогда не использовал их раньше, подобные вызовы очень редко происходят, но щипцы работали как надо.
Я вытащил кусок мяса из его горла, освободив его голосовые связки и трахею. Секунду я подождал, надеясь, что он сам начнёт дышать. Когда этого не произошло, я взял дыхательную трубку и вставил её в голосовые связки. Пожарник присоединила дыхательный мешок поверх трубки и начала проталкивать чистый кислород в его лёгкие.
Его кожа заметно порозовела, а его пульс поднялся до ста ударов. Когда мы поместили ребёнка в машину скорой помощи, его глаза уже были открыты, и он явно был не очень рад проснуться и увидеть гигантскую трубу в своём горле. В госпитале я убрал трубку, потому что он уже дышал сам по себе. Он был слегка в замешательстве, но мог говорить.
Когда мы привезли его в приёмное отделение Нины, я сиял от радости, довольный, что смог выполнить свою работу. Довольный, что несмотря на кучу бессмыленных вызовов, один раз я всё же понадобился. Я помог, я что-то изменил.
И что же скажет добрый доктор Нина, услышав о нашем прогрессе на вызове?
"Нужно было попробовать сделать абдоминальные толчки, прежде чем приступать к щипцам", - холодно сказала она. - "Или ты пропустил эту часть в школе?"
Она даже настучала на меня, и мне пришлось объясняться перед руководством. Мне сделали выговор и занесли этот случай в моё личное дело, потому что я не попробовал сперва менее опасные методы очищения дыхательных путей.
Справедливости ради, медицинский руководитель попытался извиниться, когда подписывал бумагу. Он пробубнил что-то про цель, которая оправдывает средства, и объяснил, что "некоторые доктора", похоже, затаили обиду на весь мир.
Несмотря на то, что я всё ещё злился на неё, - она всё-таки превратила важнейший момент в моей карьере в дисциплинарную процедуру, - я даже тогда понимал, что частично виноват в том, что произошло.
Я понял это ещё лучше, увидев её сейчас в столовой, сидящей в одиночестве и читающей книгу, ковыряясь в спагетти на тарелке. В конце концов, опыт с Ричи был ещё свеж в моей памяти. Чем её поступок отличается от того, что сделал я? Мы оба напали на воплощения страданий своего прошлого. Мы оба подчинились своей человеческой природе.
Слишком ли поздно для Нины? Я задумался, глядя на неё. Нанесён ли ей уже ущёрб?
Я глубоко вздохнул и направился к ней.
"Ничего, если я присяду?", - спросил я, подойдя к ней.
Глава 3. Часть 7.
Она посмотрела на меня с подозрением в глазах, возможно, подумала, что я опять собираюсь издеваться над ней, словно в младшей школе. Ожидая ответа, я смотрел на неё, удивляясь силе внушения. С третьего класса Нину назвали уродиной. Это был признанный факт, среди тех, кто называл её уродиной. Но самое смешное, что это было далеко от правды.
Она была худощавой и с маленькой грудью. Поздно расцвела, как я уже говорил. На её лице не было макияжа, но оно было гладким и в какой-то мере действительно красивым. Её коричневые волосы не были уложены, но это всё ещё обычные волосы. Её называли уродливой и, вероятно, она чувствовала себя уродливой, потому что в третьем классе мы все согласились с этим.
Ещё её называли тупой. Заблуждение, построенное на том, что она ни с кем не разговаривала. И я тоже так заблуждался. Конечно же она была далеко не тупой. Человек с низким интеллектом не пройдёт через четыре года колледжа, четыре года медицинской школы и два года ординатуры. Может, стоит завести с ней осмысленный разговор?
Я посмотрел на книгу, которую она читала. "1984" Джорджа Оруэлла. Очень глубокая и тяжелая книга.
"Пожалуйста?", - спросил я снова. - "Я не кусаюсь."
Её взгляд смягчился, словно говоря, что она на время откладывает своё осуждение.
"Конечно", - сказала она наконец.
Я сел на скамейку напротив неё, поставил на стол свою еду, напиток и салфетку.
"Это хорошая книга", - сказал я, кивая на обложку. - "Я читал её несколько раз. Заставляет задуматься."
Она кивнула, ничего не сказав, и продолжила смотреть на страницу. Подозрение так и исходило от неё. Может, уже действительно слишком поздно.
