Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

М-да… Хороший же парень Никита-Кожемяка. Честный. Даже и чересчур честный. Ну как мне с таким работать? И я хорош. Следователь, который своему обвиняемому (ладно, потенциальному обвиняемому) пытается помочь — навести на нужные мысли и слова. А ведь не впервые со мной такое. И что поделать, если начал симпатизировать парню? Вроде, уже и запаха неприятного не чую. Принюхался. Да и сам не люблю, когда меня обсчитывают. И я сейчас не про здешнюю реальность, а про ту. Или кто-то скажет, что в 21 веке все продавцы честные? Конечно, в большинстве своей народ честный, но попадаются, знаете ли, не очень щепетильные. И я возмущаюсь, но кулаком, а уж тем паче гирей — в лоб никого не бью. Правда, гири в нашей торговле уже лет тридцать, как не используют. Любопытно, а электронные весы можно перепрограммировать так, чтобы они завышали вес? Но тут специалист-компьютерщик нужен.

Но, по большому-то счету, в лоб следовало бить не приказчика, а его хозяина, которому лавка принадлежит. Не может такого быть, чтобы покупателей обвешивали без его ведома. И, не исключено, что по прямому приказу мещанина Самохина. За состояние мер и весов отвечает хозяин, а не наемный работник. В принципе, если хозяев лупить, так и продавцы честнее станут. (Это не следователь сказал, а покупатель).

— Никита Савельевич, а как ты определил, что донце у гирьки сточено? — поинтересовался я. — Мне, скажем, такое не определить.

— А у меня пальцы чувствительные, — ответил кожемяка. Встретив мой удивленный взгляд, пояснил: — У меня, ваше благородие, лапы здоровые, но кожа чувствительная, оттого что я ее кислотой да настойками коры постоянно сжигаю.

Да? Кожа на руках у Никиты темная, почти черная. Не иначе, от красителей да настоек коры. Но я думал, что такая кожа сама «продубилась» и утратила чувствительность.

— А чем вы шкуры обрабатываете? — спросил я. Это не для протокола, а из любопытства. Знаю, что шкуры, прежде чем пустить на производство сапог или курток, как-то выделывают. Но в моем времени для этого используют разные химические вещества, а здесь?

— Ежели, мех нужно сохранить, то вначале мездру киселем овсяным хорошо смазывать, еще можно тестом мягким, а потом мять, — пустился в объяснения Никита. — А если полностью выдубить — то вначале все отскоблить — и внутри, и снаружи, а потом в чан замачивать. Для коровьих кож хорошо собачье дерьмо идет, с дубовыми листьями, а для конских — свиное, но там уже кору ивы настоять и смешать. А вот ежели кожа тонкая, вроде шевро — сафьян по-нашему, то лучше всего кровь для закваски брать, да с корнями ревеня.

Удивительно, но кожемяка даже ударение в слове поставил правильно. Я и сам, пусть и знаю, что нужно говорить реве́нь, всегда произношу ре́вень.

Словом, везде свои тонкости. Собачье дерьмо, переброженное с листьями дуба, свиные какашки с ивой, кровь с ревенем… Как тут не пахнуть?

— В общем, Никита Савельевич, — подвел я итог нашей беседы. — В тюрьму я тебя пока определять не стану, посидишь в участке. Посоветую — молись, чтобы приказчик остался жив. Если помрет — посажу в тюрьму, а там суд твою судьбу станет решать, а оклемается приказчик, в сознание придет — домой тебя до суда отпущу.

А ведь самое интересное, что присяжные за убийство приказчика… Нет, не оправдают, все-таки, убийство, оно убийство и есть, но точно, что вынесут вердикт, что заслуживает снисхождения. Хм… А ведь могут и оправдать. Будь я защитником Никиты-Кожемяки, упирал бы на то, что приказчик, своими действиями, сам довел до убийства рабочего человека. А у того на иждивении сестрица вдовая, дети маленькие.

Отправив Коврижных в камеру (лично, тем более, что рядом), пошел к Ухтомскому, а тот уже поджидал меня с виноватым видом.

— Ваше высокоблагородие, прощения у вас прошу, — заявил коллежский секретарь.

— А что такое?

— Получается, зря мы вас гоняли. Дела-то и не будет. Яскунов из больницы пришел, сказал, что Трясунов в себя пришел. Разговаривает пока плохо, но уже заявил — мол, претензий он к Коврижных не имеет, сам упал. Доктор говорит — сотрясение мозга у мужика, недели с две пролежит.

Стоило бы отругать пристава — дескать, большое начальство по ерунде вызывает, но не стану. Гора с плеч. Не надо ломать голову, как кожемяку от каторги отмазать. А Ухтомский все сделал правильно. Жив приказчик, так и слава богу. Сам упал — совсем хорошо. Зачем нам лишняя канитель? Но Никите-Кожемяке воспитательную работу нужно провести.

— Антон Евлампиевич, кожевенника до утра в камере подержите, водички дайте, хлебца кусочек, пусть посидит и подумает. Про то, что Трясунов оклемался, пока не говорите. Вороватых приказчиков наказывать надо, но не так, чтобы те с копыт долой, а самому в тюрьму идти, а то и вовсе на каторгу.

— Эх, Иван Александрович, — вздохнул старый пристав, потом изрек: — Если всех купцов, да ихних приказчиков по лбу бить, или в лоб — останемся без купцов. А Никитка пусть посидит. Парень он неплохой, но впредь подумает — как руки-то распускать.

Что верно, то верно. Честных торговцев не бывает. Есть, конечно исключения — тот же Милютин или Пятибратов. Но кто знает, что у них за душой? Не поверю, что Иван Андреевич ни разу законов не нарушал, или не обходил. А Леонтий Васильевич, сподобившийся получать заказ от военного ведомства? Наверняка и взятки приходилось давать, протекцию кому-то оказывать. Впрочем, если до полного маразма дойти, то взяткой можно посчитать и фарфоровую козу, подаренную мне, а еще пирожные, которыми нас с девчонками угощает Мария Ивановна.

— Да, вот еще что нужно сделать, — вспомнил я. — Во-первых, изъять из лавки Самохина все весы и гири, провести проверку на соответствие стандартам. А во-вторых, самого Самохина в камеру определить, денька на два, чтобы он людей не оговаривал. Ишь, гирей его приказчика стукнули.

— Гири с весами нынче же изымем, только придется еще почетного потомственного гражданина Волкова брать, из городской управы. Он в управе за весы отвечает. А Самохина в камеру определить… Не знаю, ваше высокоблагородие. Ежели дела нет, что мне господин исправник скажет?

— Валите все на меня, — предложил я. — Василию Яковлевичу скажете, что Чернавский шибко злой на купца, то есть — на мещанина. Мол — тот следствие пытался ввести в заблуждение, а за это уголовная ответственность полагается. А за подпиленные гири и за обман, что полагается? Штраф? Штраф выплатит, но все на приказчика свалит. А так — пусть посидит. Если что-то не так — меня исправник отругает, не вас.

— Вас отругаешь, — пробурчал под нос пристав, потом заметил: — А с другой стороны — когда же еще вороватого купчишку прижать? У меня жена тоже на его приказчика жаловалась. Обвешивает, да еще и в глаза улыбается. Так что, спасибо.

Уже во дворе вспомнил, что опять забыл сказать приставу, чтобы тот заменил стул в допросной. Ладно, в следующий раз.

[1] И тут автор снова вспомнил армейского хлебореза и кусочек пергамента, который вставлялся внутрь «шприца» для масла. Сколько можно урвать от солдатской пайки в 20 гр.? Какую-то долю грамма, но в месяц хлеборезу «набегало» по несколько килограммов. Возможно, что хлеборез делился добычей либо с завстоловой, а то и с начпродом.

Глава 13

На деревню Анечке

Начальнику дозволительно заходить в кабинеты подчиненных без стука, но Председатель окружного суда всегда отличался деликатностью. Впрочем, это не мешало Николаю Викентьевичу при необходимости и власть применить, и устроить кому-то из судейских чиновников основательную головомойкку.

Вот я почти с удовольствием вспоминаю разнос, что устроил мне господин Лентовский за драку в трактире. И правильно сделал, я его понимаю. Я тоже бы подчиненному разнос устроил, чтобы все слышали, а потом извинился и похвалил.

— Иван Александрович, хотел сообщить вам пренеприятнейшее известие, — сказал Председатель, усевшись на стул для посетителей. Увидев, что я захлопал глазами, ожидая какую-нибудь пакость, вроде моего перевода в столицу, усмехнулся: — Петербургская судебная палата решила, что нет смысла проводить выездное заседание Череповецкого окружного суда, коль скоро в Устюжне случилось лишь два дела, подпадающие под нашу юрисдикцию. Гораздо проще провести слушания здесь, нежели тратить средства на выездную сессию.