Джип, ноутбук, будущее (СИ) - Костин Константин Константинович

То, что он кавказец, было понятно по акценту, с которым делался заказ — хотя Руслан не настолько ориентировался в акцентах, чтобы понять, дагестанец он, осетин, грузин, армянин или вообще чеченец. Лет тридцати на вид, в простом костюме-тройке, буйная шевелюра черных с легкой рыжиной волос, обязательные усы, короткая борода… Он казался знакомым, но в этом времени знакомых кавказцев у Руслана не было. С другой стороны, по мнению Лазаревича, кавказцы часто схожи между собой: черные, носатые, добродушные… Знакомый-незнакомый кавказец аккуратно ели суточные щи. Не в смысле «щи, которые варились сутки» — что там от них останется? — а щи, которые оставлены на сутки, чтобы настоялись. Или, как рассказывала Танюша, зимой щи выставлялись на мороз, чтобы промерзли за ночь, а на следующий день разогревались. Такие щи были еще вкуснее и нежнее.

Русла успел доесть свою картошку и колбасой и выпить пару чая — вот тут уже в значении «пару кружек» — когда, наконец, появился Андронов-младший.

— Не знаете, кто это был? — кивнул он на дверь, в которой скрылся отобедавший кавказец.

— Посетитель, — пожал плечами Руслан, — Мы не общались.

— Странно… Похож на одного… беспокойного «товарища». Не знал бы точно, что он в ссылке в Вологде — решил бы, что это «Молочный».

По какой, интересно, логике, можно назвать чернявого смуглого кавказца — молочным… а, ну да. Читал Руслан в какой-то книге о том, что в охранке революционерам, за которыми следили, присваивались кодовые имена так, чтобы посторонний по этой кличке не мог понять, о ком идет речь и за кем именно следят. То есть, чтобы в этой кличке прямо или иносказательно не называлась фамилия, имя, внешность, возраст, профессия и тому подобное. Там же и приводился пример: Сталина, по такой логике, охранка назвала бы «Блондином»… да ладно?!

Руслан ошарашено посмотрел на дверь. Да нет… Не может быть… Слишком невероятное совпадение…

— О чем задумались? — оборвал его размышления о статистических вероятностях Андронов.

— Да так… Ни о чем.

— Бумаги с вами?

— Разумеется.

Они прошли в кабинет, половой задернул шторку с внешней стороны и ушел. Руслан проводил взглядом видимые в щели между нижним краем шторы и полом сапоги и повернулся к Андронову:

— Ответьте мне на один вопрос…

— Ну, если это в моих силах…

— Зачем вы убили Распутина?

Глава 28

Юля с Аней молча сидели за столом. Перед ними лежало поле для игры, которую здесь называли «гусек», а в двадцать первом веке — «ходилка-бродилка» (не та, где нужно на экране компьютера мочить монстров, а та, где нужно бросать кубики и двигать фишки) или «кинь-двинь». В коридоре шуршала горничная, собиравшаяся выйти за покупками.

— Танюша… — начала было Юля, но ее оборвал дверной звонок.

— Юлия Николаевна, к вам пришли.

Юля медленно сжала и разжала кулаки. Кто это еще там приперся так не вовремя?

Открылась дверь в гостиную. В ней стоял…

Неожиданно.

— Добрый день, Петр Сергеевич.

Подпоручик Лейб-гвардейского полка — чью фамилию она вечно забывала спросить, а сейчас как-то уже и неловко… — замер в дверях статуей самому себе. Напряженное, прямо-таки окаменевшее лицо, взгляд вдаль, в руке — кивер с разлапистой звездой, вытянут так, как будто его примотал к стальному лому.

Из-за спины подпоручика выглянула любопытная мордочка Танюши, тут же скрывшаяся.

— Добрый день, Юлия Николаевна, — произнес офицер механическим голосом. Нервно дернул подбородком чуть в сторону.

И замолчал.

— Что-то случилось? — первой не выдержала Юля. Подпоручик вел себя… странно. Последний раз они с ним виделись… да, в тот самый день, ужасный день, когда Аня чуть не покончила с собой. Да, она… мягко говоря… надавала ему авансов, а потом бортанула, но… Не копил же он злость полгода чтобы теперь прийти и высказать недовольство в полный голос?

Поручик не пошевелился ни на миллиметр — или чем там сейчас меряют? Ни на линию? — однако как-то ухитрился указать на Аню.

— Анечка, сбегай, побудь пока в спальне. У мамы дела.

— А как же..?

— Успеем, не переживай, — Юля чмокнула дочку в макушку и Аня ускакала.

— Может быть, присядьте, поручик? Расскажите, что привело вас в мой дом?

Петр опять дернул подбородком.

— Юля Николаевна… Я пришел… Сказать… Попросить…

— Надеюсь, не моей руки? Я немножко замужем.

Шутка не удалась: поручик пошел красными пятнами, а Юлю обожгло нехорошее предчувствие — Руслан. С ним что-то случилось?!

— Что с моим мужем? — почти вскрикнула она.

Подпоручик наконец-то немного оттаял. По крайней мере, он пошевелился и первый раз с момент появления посмотрел на Юлю:

— А что с вашим мужем?

— Вы не про него хотите рассказать?

— Нет…

— Тогда не пугайте меня! Рассказывайте, что вас привело!

Петр подошел к столу, сел на стул, положил на стол кивер, резко убрал его, покрутил в руках и, наконец, положил на колени:

— Юлия Николаевна, — отчаянно произнес он, как будто прыгал с обрыва в незнакомую воду, не зная, что там, внизу, глубокий омут или отмель, — Я хочу принести вам свои извинения. Я вел себя недостойно.

— Когда? — Юля искренне не поняла, о чем он.

— При нашей последней встрече. Я… имел наглость рассчитывать… Я принял вас за легкомысленную особу…

— Петр, — Юля наклонилась над столом и посмотрела в лицо своего собеседника, — При нашей последней встрече вы вели себя так достойно, как не смогли бы вести себя девяносто девять процентов знакомых мне мужчин. Для того, чтобы не воспользоваться минутной слабостью женщины — нужны недюжинная сила воли, чистота души, воспитание и порядочность. ВЫ продемонстрировали их в превосходной степени, и я не понимаю, почему вы считаете своим долгом извиняться за столь рыцарственное поведение. Да вы собой гордиться должны!

Судя по лицу подпоручика, он собой не гордился. Оно и понятно — ни один мужчина не станет гордиться тем, что он смог НЕ переспать с женщиной.

— Мой последний поступок… — судя по всему, Петра терзало что-то еще, — Последний перед вашим уходом…

Юля быстро вспомнила произошедшее тогда. Что он сделал?

— А что вы сделали?

— Я… принял ваш поцелуй.

Юля не рассмеялась только потому, что понимала — разговор сейчас идет, как акробат по канату между небоскребами и любой неосторожный поступок уронит самооценку офицера.

— Это был МОЙ поступок. Это Я вас поцеловала. Что вы должны были сделать? Кричать? Вырываться? Крестить меня, аки демона?

Уголок губы подпоручика невольно дернулся в улыбке. Тут же исчезнувшей, впрочем.

— Считайте этот поцелуй тем, чем он и был — знаком моей искренней дружбы.

«Френдзона!» — гадко пропищал в глубине юлиной души кто-то мерзкий и тут же вякнул, безжалостно раздавленный.

Петра Сергееича, похоже, отпускало. По крайней мере, он выдохнул и слегка расслабился.

— А теперь, — потребовала Юля, — на правах вашего друга я хочу знать: что с вами случилось?

Конечно, ей стоило бы выпроводить подпоручика побыстрее, но одновременно — и не стоило. Она сидит дома, она не должна никуда торопиться — так зачем ей прогонять его? И во-вторых — Петр был хорошим человеком, которого что-то угнетало. Она не психоаналитик, но, возможно, сможет его успокоить.

С подпоручиком случилось несчастье: он влюбился. Нет, не в Юлю, в другую девушку, молодую и невинную, как лепесток розы… ну или она была такой, пока Петр не застал ее in flagranti delicto, с мужчиной, в позиции, которая не позволяла предположить, что они играют в шахматы.

Юля с трудом удержалась от того, чтобы поинтересоваться, в какой именно позиции находилась непорочная дева — из тех, что подсказала безудержная фантазия — но ситуация была все же не располагающая к ковырянию в подробностях.

Скандал удалось замять, благо общение подпоручика с невинной девой не дошло до просьбы руки и сердца, но на душе его поселилась сотня кошек, которые, похоже, приняли эту самую душу за диван. Алкоголь не помог, рассказать друзьям было стыдно, отчего совесть Петра Сергеевича сделала неожиданный оборот и начала терзать его на тему того, что он в прошлом году чуть было не совершил такой же низкий поступок, как тот, от которого страдает сейчас.