* * *
МОСКВА. КРЕМЛЬ. ТЕРЕМНОЙ ДВОРЕЦ. 15 марта 1749 года.
На Златом Крыльце сидели Царь, Царевич, Король, Королевич…
Иногда победы — это проклятье, успех опасен, а последствия твоей удачи тебя всегда догонят и окажут тебе всё «спасибо» по полной.
Хотя, казалось бы…
— Его Императорское и Королевское Высочество, генерал-аншеф, Государь Цесаревич-Наследник Всероссийский, Владетельный Герцог Шлезвига, Гольштейна, Дихмаршена и Штормарна, принц Карелии Пётр Фёдорович! Внук Петра Великого!
Меня объявили. В смысле предоставили слово, поскольку я и так был в зале.
Общество самое изысканное. Ну, по московским меркам, конечно. Чай не Санкт-Петербург. Но, всё же…
Киваю присутствующим.
— Дамы и господа. Для меня честь сегодня быть здесь, с вами, и исполнить мечту многих. Уверен, что Москва и Тверь станут ближе. А вскоре и Петербург постучит в двери Москвы.
Хорошо сказал. Чёрт знает что, но, московской вольнице скоро конец. И собравшиеся это прекрасно понимают.
Огромные перспективы впереди. И огромные проблемы. Первопрестольная не привыкла так жить.
Киваю.
— Василий Яковлевич.
— Государь.
Мы вместе жмём на символический рычаг и первый луч света скользнул из временной башни дворца на передающую башню Кремля. Для её возведения пришлось укоротить монастырские подворья, оттяпывать земли князей Трубецких и Барятинских в Кремле я был пока не готов. Гедиминовичи и Рюриковичи, как никак. Матушка старалась не конфликтовать лишний раз со Старыми Семьями. А монастыри переживут.
Итак, сигнал пошёл. Из Кремля вдаль. На Северо-Запад. В землю Тверскую.
Все, условно, замерли, тихо переговариваясь между собой.
Мы ждали.
Вбежал связист.
— Государь! Ответный сигнал из Твери!
Зал взорвался ликующими возгласами. Прямая телеграфная связь между Москвой и Тверью установлена.
Ну, дальше, как всегда, виваты всякие и прочие здравицы.
Чуть позже главнокомандующий Москвы приватно заметил:
— Государь, вся Москва в восхищении от прошлогодней кампании при Маастрихте.
О, Господи, и генерал-аншеф Левашов туда же!
— Василий Яковлевич, полноте. Можно вообразить, что вся Москва там была и может свидетельствовать!
— Смею возразить, Государь, сын мой был там и тому свидетель. Сражение было выиграно блестяще! И я горд, что он имел честь служить в этой баталии под вашим командованием!
Тихо выпускаю воздух сквозь зубы. Левашов прям и упрям. Спину никогда не гнул перед начальством. Хороший офицер и генерал. Учувствовал с Минихом в Крымской кампании. С сыном его, Иван Васильевичем, пересекались мы с ним в Шведской кампании. Был молодой генерал-майор Левашов со мной у Маастрихта. Блестяще показал себя во многих сражениях. Пользуется, как и отец, авторитетом в армии. Я вот тоже пользуюсь.
Беда в том, что такие настроения в армии после Маастрихта весьма популярны. Если битва при Гельсингфорсе показала меня, как смелого, решительного, не празднующего труса юного Цесаревича, то с Маастрихтом всё значительно хуже. Для меня. Невольно, сам того пока не желая, я становился легендой. Военным вождём. За которым пойдёт армия. А мои экспедиции по всяким Антарктидам, заморские земли и острова по итогам войны, сделали меня очень популярным ещё и на флоте. А тут ещё и пароходы секретные…
Понравилось ли сие Матушке? Угадайте.
Почему в марте месяце я в Москве? Телеграфы открывать? Ага.
Проездом в ссылку. Жена с детьми дома, а я на полтора-два года отправляюсь на Урал. Мои победы на фронте обрушили мои акции и позиции при Дворе. Императрица резко охладела ко мне.
Императрица одарила меня по итогам военных побед всякими милостями, плюшками, деревнями, имениями, площадками и деньгами. И выкинула по-быстрому из столицы на пару лет.
Без жены и детей.
Мало ли что я и сам хотел поехать, но через год и иначе?
Но сказала Матушка:
— Ты обратно сильно не поспешай. Путь неблизкий. Чего два раза ездить? Осмотрись там как следует. Что да как там. Поправь что надо. Людей посмотри. А, вдруг, срочно понадобишься в столице, так я тебя сама вызову.
В добрый путь, как говорится. Пирожок возьми в дорогу.
Урал — это ведь не ссылка в Сибирь, не так ли?
Опала, как она есть. Чтоб знал, как затмевать Государыню Императрицу. То, что дозволено простым генералам, во славу ЕЁ, не дозволено Цесаревичу-Наследнику. Слишком оттеняю САМУ МАТУШКУ именем своим. В том числе и тем, что Пётр — внук Петра Великого. Внук и продолжатель.
Потому и с Линой она нас разделила. Вдруг что — у Матушки есть самые дорогие мне на этом свете белом заложники. Чтоб даже помыслить не мог.
Имеет Императрица. В смысле — умеет. А вы что подумали?
Уверен, что до ближайшей крупной войны меня вообще больше не допустит Матушка ни к армии, ни к флоту. Да и в столицу далеко не вдруг сразу. Буду червей в саду зауральском копать для рыбалки и письма жене писать.
Ну, хоть не как Миниха. Впрочем, его я скоро увижу. Он по-прежнему в ссылке. Но, выхлопотал я всё же смягчение наказания для него. Ещё не полное помилование, селиться вне Кунгурской провинции ему всё ещё нельзя, но всё же, хоть так. Я ему нашёл массу весьма полезной работы и на Урале. Для меня полезной и для России в целом.
Впрочем, я ведь не Миних. Так легко не отделаюсь вдруг что.
— Василий Яковлевич, вы хотели со мной поговорить?
Левашов кивнул.
— Да, Государь. Наслышан я о новом генеральном плане Санкт-Петербурга. Смею спросить, как вы смотрите на учреждение нового генерального плана Москвы? У меня есть изложенные и начертанные предложения, если будет на то ваша воля ознакомиться с ними.
Фух, ну, хоть он делом занят, а не заговорами.
— Василий Яковлевич, охотно ознакомлюсь. Предлагаю послезавтра встретиться в рабочей обстановке и всё обсудить.
Склонённая голова.
— Благодарю, Государь. Всё будет готово.
Киваю.
Следующим к телу был губернатор Смоленский Александр Фёдорович Бредихин. Потом Воронежский — Алексей Михайлович Пушкин. Все хотят о пользе Отечества и своих губерний поговорить.
Сыновья губернаторов Сергей и Михаил стоят подле отцов. Пожирают меня глазами в ожидании быть мне представленными.
Я невольно потёр переносицу. Растёт моя популярность среди молодого поколения аристократии и не только. Дело хорошее. Но, как бы я с такими делами не поехал на Аляску губернатором. Слишком быстро всё. И ЭТО ВСЁ Я УЖЕ ПОЧТИ НЕ КОНТРОЛИРУЮ.
Оно уже само по себе.
И у Лисаветы та же проблема.
Снова запрос на перемены в Империи. Так и до восстания декабристов недолго. Там, конечно, на площади, были в основном ветви Рюриковичей, которые решили вернуть корону «в семью», но и тут вокруг меня Рюриковичей предостаточно. Я молод и удачлив. За мной пойдут войска. И я для Рюриковичей вообще не ненавистный Романов.
Такой вот парадокс.
* * *
ОКА. ПАРОХОД «КАРЕЛИЯ». 10 мая 1749 года.
«Ланфрен-ланфра, ланта-ти-та…»
Звуки скрипки звучат над Окой. Моей скрипки. Как тогда, в далёком Белостоке, в январе сорок второго, когда я выпросил у местного скрипача у храма возможность сыграть. Еле упросил, кстати. Денег у меня не было тогда. Совсем. Нищий герцог упросил нищего еврея дать свой инструмент, что для любого мастера звуков строжайшее табу — передавать свой инструмент чужому человеку нельзя.
Играл я тогда свежо для этого времени и на паперти церкви в шляпу ему накидали прилично так монет. Он хотел отдать их мне, но я отказался. Ему семью кормить, а я как-то не сдохну с голода в дороге. Корф прокормит. Если не убьёт.
