Хроники тонущей Бригантины. Остров (СИ) - Старых Зоя

— Да я в порядке, — пытался возражать Ян.

— Вот скажет доктор, что ты в порядке, тогда поверю.

Куда не глянь, куда не сунься — везде доктор. Самый важный что ли человек на всем острове? Кажется, и Стивенсон, толстый, усатый хрыч, ничего не мог поделать против этого пропахшего карболкой интригана. Яна трясло, в равной степени от гнева и от холода. А он и не замечал раньше, пока доктору хватало власти и молчаливой, опасливой Яскиной преданности. Потом Сорьонену зачем-то понадобился и Мартин, а Ян слишком поздно узнал главное — тот был не против. Даже не понимал, что предает, потому что никогда и не соглашался на то, в чем Ян был просто, по умолчанию уверен.

Он стиснул зубы еще крепче.

Один против троих. Нет, двоих — де ля Роса не вмешается, будет просто стоять, пока не почувствует себя окончательно лишним, неловко извинится и уйдет пить в покойницкую. Нет, против одного. Драться с Мартином? Презрение — не повод для драки. Противник только один, сидит, сгорбившись, на столе и трет руки.

Плевать на эпидемию. Пусть хоть все перемрут тут без этого доктора. Да мало ли докторов? Мало ли? Пришлют еще, никуда не денутся, вот только поутихнут шторма. У них, в Праге, эти доктора с голоду и за еду лечат, и в ночлежках ютятся вместе с бродягами. Стоит освободить место — набежит целая больница.

— Я пойду, господа, — вот, де ля Роса уже покинул чужое поле боя.

Физрук протопал по пустому этажу, шаги было слышно и на лестнице, почти теперь пустое здание с радостью множило эхо. Нет, не совсем пустое. Где-то на четвертом вскрикнул тифозный, немного помолчал, а потом зашелся громким, матерным воем. Наверное, это был сигнал. Все как будто проснулись.

— Ян, я должен тебя поблагодарить, — голос Мартина звучал очень тихо и официально, интонации коверкал хрип.

Что ты такое говоришь, Мартини? Благодарить, значит. Ты уже поблагодарил, еще как. Многократно, и сидишь тут, спрятавшись за спину более надежного с твоей точки зрения человека. Бессовестный.

А Ян ведь им восхищался. Всегда. Когда слушал яркие, красочные рассказы о выдуманных людях, сперва снисходительно, признавая полную бесполезность предмета, потом уже с живым интересом. Когда с надеждой заглядывал в совершенно пустые, невероятно безразличные глаза, в которых не отражалось ничего даже в самые головокружительные моменты. Когда мешал, когда помогал, когда заботился. Когда обнаружил разломанную не силой, но невероятным остервенением дверь аудитории на втором этаже. До последнего восхищался, даже когда увидел в докторском халате, так явно заклейменного. И теперь немного восхищался, потому что Мартин умудрялся жить, без души, без чувств, да, сейчас это было так явно видно.

Гордость, а может быть, и правда нарождавшаяся пневмония, мешала дышать.

Сорьонен помалкивал, переводя взгляд со спокойного, отрешенного лица Мартина на окаменевшее, бледное, но со слишком ярким румянцем лихорадки, лицо Яна, наполовину занавешенное мокрыми, и оттого темно-рыжими волосами.

— Не за что, — ответ тоже получился официальным. — Всегда пожалуйста, мистер Мартин.

Доктор чему-то кивнул, соскользнул со стола и прежде, чем Ян успел осуществить хоть одно из своих кровожадных намерений, убрался в коридор. Там он отошел на пару шагов и привалился к стене, принялся теребить краешек халата, и без того уже замусоленный. Подумал немного, подождал, а потом снял очки и положил их на подоконник коридорного окна. На всякий случай.

Ян снова не знал, что делать. Враг бежал с поля боя, и понять этого Дворжак был не в силах. По его мнению, Сорьонен должен был в первую очередь оскалить зубы, зарычать, отстаивать как-то свою добычу. Ян решил, что это очередная интрига, и приказал себе быть осторожнее. Насколько можно быть осторожнее, когда в голове мутно и одновременно очень ясно из-за жара, а грудь распирает от гнева так, что вот-вот треснут ребра.

Мартин задумчиво рассматривал его, в обрамлении окна похожий скорее на диковинную, нахохлившуюся птицу. Действительно, птица — с тонкими косточками, уж как он боялся случайно сломать, даже когда бил. А теперь хочется, как куренку шею свернуть. Очень просто.

— Ян, — какой же все-таки странный у него теперь голос.

Яна передернуло, на звук собственного имени он среагировал, как хорошо выдрессированное животное. Это бесило. Он не отозвался.

— Ян.

Мартин осторожно спустился с подоконника. Потревоженные бумаги рассыпались, накрыв пустую грязную тарелку. Двигался жутковато, очень медленно, как будто руки и ноги запаздывали за приказами разума. Ян смотрел, завороженный, но не позволял себе забыть о первоначальном намерении. Где-то он шел против правил, но никогда — против гордости, против чести, и пусть кто скажет, что ее нет у торговца. Стоило все-таки стать военным, все равно отец выставил его из дома. А вот Мартин, подчиняясь правилам, не ведал чести. Никогда, вот оно как.

— Не подходи, Мартини, — это удалось выговорить достаточно тихо, чтобы дежуривший в коридоре Сорьонен не разобрал.

— Да я, в общем, и не собирался, — Мартин, устав пробираться через медицинские катакомбы, с видом пересекшего пустыню Моисея опустился на какую-то коробку. — Мне бы не хотелось снова оказаться в плену.

Ян щелкнул челюстью, прикусив язык до крови. Жалко, до Мартина нельзя было дотянуться прямо с кушетки. Разве что броситься в зверином прыжке, рискуя промахнуться и угодить в какой-нибудь судок со скальпелями.

— Так зачем все это, Мартини?

— Сам не знаю, веришь — нет? — Мартин невинно развел руками. Ян сплюнул кровь на пол.

— Не очень, — признался он, облизнув губы. Не помогло, потому что как раз язык и кровоточил. Пришлось обтирать рот рукой, как пьяный пивовар на пирушке. — Я запутался, Мартини, вообще запутался.

Это были явно не те слова. Лучше подошло бы — чтоб ты сдох, Мартини, да ты и так сдохнешь, я же знаю, что написано в твоей карте. Яска все-таки рассказал, стоило только объяснить ему, с кем ты проводишь ночи. Интересно, глаза… у тебя такие же пустые глаза, когда ты с доктором?

— Тогда будем разбираться, — предложил Мартин. — Последнее дополнительное занятие. Прямо сейчас. Откажешься — твои проблемы.

— Давай. Только без примеров из классиков.

Мартин вздохнул, немного покашлял, потом вдруг неловко улыбнулся и сказал.

— Не хватает алкоголя, правда?

Яна трясло. Так сильно, что складывать слова становилось все сложнее, и сам себе он напоминал заикающегося попугая. И выглядел, наверное, ничуть не лучше.

— Ладно, обойдемся без этого, — согласился Мартин, так и не дождавшись ответа. Разговор уже не ладился и скорее всего, перерастал в лекцию. — Вот что, Ян. Я уж не знаю, чего ты себе надумал, но по-моему, я вовсе не похож на принцессу, которую надо похищать или спасать, что там тебе больше по душе. И, если уж на то пошло, я ведь и не женщина тоже. Понимаешь, о чем я?

— Вовремя напомнил, — хмыкнул Ян, услышав от силы половину сказанного.

Слушать вообще не хотелось, потому что он уже знал, что будет. Это так принято у благородных, посылать к чертям в вежливой, развернутой форме. Так, чтобы и последнее унижение было изящным, хоть сейчас издавай.

— Пожалуй, — Мартин вымучено улыбнулся. — Я виноват перед тобой, наверное, требовалось немножко умереть, чтобы это понять.

— Сам-то веришь? — Дворжак снова выплюнул кровь, потому что глотать ее боялся — вдруг стошнит, для полного и бесповоротного унижения. — Мартини, это звучит как самый идиотский из всех идиотских… самое идиотское… как это, — забытое слово сгубило весь эффект. — Клише.

— Вполне. Я устал, Ян, ходить и бояться, что ты выскочишь из-за угла и открутишь мне голову.

Вот эта идея Яну нравилась с каждой секундой все больше и больше, и особенно подогревал жажду крови тот факт, что Мартин говорил ровным, севшим, совершенно лишенным эмоций голосом. А Ян-то всегда считал бесчувственным, правильно бесчувственным именно себя. Ровно до тех пор, пока не встретил Франса Мартина, преподавателя классической литературы. Расчетливую, издыхающую, удивительно подлую тварь.