Водная жила (СИ) - Тыналин Алим

— Игорь Семенович, — обратился я к геологу, — а как думаете, можно ли на базе этого источника планировать масштабную оросительную систему?

— Не только можно, но и нужно! — воодушевленно ответил Волков, показывая записи в полевом дневнике. — При таком дебите можно орошать до трех тысяч гектаров!

Три тысячи гектаров! Это в полтора раза больше, чем мы планировали изначально. Такая система могла обеспечить водой не только наш совхоз, но и несколько соседних хозяйств.

— А сколько будет стоить такой проект? — спросил я, хотя и опасался услышать ответ.

— Предварительно около шестисот тысяч рублей, — ответил Морозов, листая техническую документацию. — Пятьдесят километров магистральных трубопроводов, шесть насосных станций, двадцать дождевальных машин типа «Фрегат».

Сумма была огромной, больше годового бюджета совхоза. Но и эффект соответствующий. При гарантированном орошении урожайность могла вырасти в два-три раза.

К обеду я вернулся в НИО, где застал Кутузова и Ефимова за анализом проб воды из новой скважины. В лаборатории пахло химическими реактивами и кипяченой водой.

— Петр Васильевич, что скажете о качестве воды? — поинтересовался я.

— Отличное, Виктор Алексеевич, — ответил лаборант, поднимая голову от микроскопа МБИ-6. — Жесткость в норме, никаких вредных примесей, бактериологически чистая. Можно и пить, и для полива использовать.

Ефимов записывал результаты анализов в журнал:

— А главное, дебит стабильный. Уже четыре часа качаем, а уровень не падает.

Это означало, что водоносный горизонт действительно мощный и может обеспечивать стабильную подачу воды длительное время.

Вечером я сидел дома за письменным столом, составляя предварительную схему расширенной оросительной системы. На большой карте района красными линиями отмечал трассы будущих трубопроводов, синими кружками — насосные станции, зелеными квадратами — орошаемые участки.

За окном стояла тихая ноябрьская ночь. В домах поселка горел электрический свет, где-то играло радио, передавая вечернюю программу Всесоюзного радио. Слышались голоса людей, возвращающихся с работы.

Около половины одиннадцатого раздался осторожный стук в дверь. Я открыл и увидел Галю с термосом в руках и взволнованным выражением лица.

— Виктор Алексеевич, — сказала она, входя в прихожую, — у нас успех! Мы вычислили куриного вора!

— Неужели? — удивился я, помогая ей снять пальто. — Проходите, рассказывайте.

Мы сели за кухонный стол, накрытый клеенкой в красную клетку. Галя разлила чай из термоса в граненые стаканы в подстаканниках с советской символикой.

— Комсомольцы организовали дежурство в три смены, — рассказывала она, размешивая сахар алюминиевой ложечкой. — У Кольки были бинокль отцовский охотничий и самодельная рация из радиодеталей. У Федьки фонарик и записная книжка.

— И что обнаружили?

— Около полуночи к курятнику тети Маши подкрался мужчина в телогрейке и валенках. Осторожно открыл дверцу, засунул руку внутрь, схватил курицу и сунул в мешок.

— А лицо разглядели?

— Разглядели. Это дядя Коля, сосед тети Маши. Живет через три дома.

Дядя Коля Воронов был человеком тихим, работящим, никогда ни с кем не ссорился. Трудно было представить его в роли куриного вора.

— А что говорит сам дядя Коля? — поинтересовался я.

— Сначала отпирался, а потом признался. Говорит, хотел улучшить породу своих кур, а денег на покупку хороших несушек не было. Вот и решил… временно позаимствовать.

Ситуация была деликатной. С одной стороны, воровство есть воровство. С другой стороны, дядя Коля не из корысти действовал, а из стремления улучшить хозяйство.

— А что предлагают комсомольцы? — спросил я.

— Устроить «суд общественности» в клубе. Пусть дядя Коля объяснится перед народом, а коллектив решит, как быть дальше.

Идея разумная. Общественный суд мог не только наказать, но и найти конструктивное решение проблемы.

— Галя, — сказал я, — а что, если предложить дяде Коле стать официальным птицеводом-экспериментатором? Выделить участок, дать небольшую ссуду на покупку племенных кур, пусть занимается селекцией.

Глаза у Гали заблестели:

— Отличная идея! А еще можно организовать общий сбор средств на инкубатор для поселка. Тогда у всех будут хорошие цыплята.

Мы обсуждали детали плана до позднего вечера. Галя сидела напротив меня за столом, и в свете керосиновой лампы ее лицо казалось особенно мягким и привлекательным. Каштановые волосы были аккуратно уложены, карие глаза светились умом и добротой.

— Виктор Алексеевич, — сказала она вдруг, — а расскажите про артезианскую скважину. Говорят, вода там как фонтан бьет.

— Восемь с половиной литров в секунду, — с гордостью ответил я. — Можем теперь планировать оросительную систему на три тысячи гектаров.

— Три тысячи! — восхищенно воскликнула Галя. — Это же на весь район хватит!

— Именно. И знаете, что я думаю? Нужно создавать при совхозе учебный центр по орошаемому земледелию. Учить агрономов из других хозяйств, передавать опыт.

Мы сидели в тепле кухни, держась за руки и строя планы на будущее. За окном завывал ноябрьский ветер, но в доме было уютно от печного тепла и от близости родного человека.

Артезианский источник открывал перспективы, о которых мы раньше только мечтали. Гарантированное орошение, высокие урожаи, развитие новых отраслей сельского хозяйства.

Галя ушла около полуночи, а я еще долго сидел за письменным столом, дописывая планы в полевом дневнике. За окном стояла глубокая ноябрьская ночь. Поселок спал, готовясь к новому дню.

Глава 13

Зимнее строительство

В самом конце ноября термометр за окном показывал минус двадцать градусов. И явно не собирался останавливаться на этом.

Я стоял у запотевшего стекла, потягивая горячий чай из граненого стакана в подстаканнике с советским гербом, и наблюдал, как ледяная корка покрыла ветки и стволы голых деревьев.

— Виктор Алексеевич, — в кабинет вошел Громов в длинном полушубке из натуральной овчины и валенках, стряхивая снег с каракулевой шапки, — техника прибыла. Бригада размещается в общежитии при МТМ.

Директор держал в руках наряд-заказ на выполнение работ, отпечатанный на машинке «Москва» через копирку. Сорок человек из треста «Алтайводстрой», специализирующегося на строительстве мелиоративных объектов в Западной Сибири.

— А прораб где? — поинтересовался я, надевая телогрейку темно-синего цвета с ватной подкладкой.

— Степан Кузьмич в столовой греется. Говорит, в дороге чуть не замерзли, печка в автобусе сломалась.

Степан Кузьмич Железняков оказался мужчиной лет пятидесяти с обветренным лицом и внимательными серыми глазами. Сидел за столом в столовой, держа в загрубевших руках эмалированную кружку с горячим кофе из цикория. На нем была рабочая куртка цвета хаки с меховым воротником, под которой виднелся вязаный свитер серого цвета.

— Здравствуйте, товарищ Корнилов, — поднялся он, протягивая руку. — Двадцать лет по Сибири стройки веду, но такого мороза в ноябре не припомню. Обычно в декабре так колотить начинает.

Рукопожатие было крепким, таким, какое бывает у людей, привычных к физическому труду. На безымянном пальце поблескивало обручальное кольцо из красного золота, на запястье тикали часы «Восток» в стальном корпусе.

— А работать в таких условиях приходилось? — спросил я, садясь напротив.

— Приходилось. В семьдесят первом под Норильском прокладывали теплотрассу в январе, там было минус сорок пять. Но тогда у нас специальное оборудование было, а здесь обычная техника.

Зинаида Петровна подошла к нашему столу, неся поднос с тарелкой борща и куском черного хлеба:

— Кушайте, Степан Кузьмич, с дороги небось проголодались. А то худой какой-то, жена, поди, плохо кормит.

Повариха выглядела как всегда, в белом халате поверх цветастого платья, волосы, крашенные хной, убраны под белую косынку. На груди поблескивал значок «Отличник советской торговли», которым она очень гордилась.