Сентябрь 1939 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Но вторая мысль оказалась ещё более грустной — я вдруг понял, что у меня совсем нет времени рефлексировать по семье. И вот сама эта мысль ожидаемо пронзила сердце острой болью…

Ладно, нужно скорее предупредить Сикорского — а затем ещё понять принцип действия трофейных пулеметов… И под занавес — хотя бы немного поспать. Как бы странно это не звучало — но если все пойдёт как надо, завтра нас ждёт очень тяжёлый бой.

А затем и ещё тяжелее!

Пока немцы не выбьют нас из Львова — или пока мы не разгромим все идущие к городу части восемнадцатого армейского корпуса…

Глава 12

…- Братцы, все понимаю, страшно. Пикировщики когда на цель заходят, вой стоит — словно иерихонская труба! Но ведь когда немец на цель заходит, его и достать можно — особенно если поняли, куда бомбу метит. Пикирует «лаптежник» под углом градусов в шестьдесят, курс держит — вот тут-то его бронебойно-трассирующими и зажигательными встретить, посылая очереди встречным курсом! Второй момент — когда «юнкерс» бомбу сбросил, он из пикирования выходит и набирает высоту, подставив пузо. Секунд пять у вас есть — он ведь практически неподвижно зависает… Главное не теряться — а вести по врагу ответный огонь, мешая прицельно бомбы метать.

Бойцы, определенные в зенитчики, смотрят на меня собранно и сосредоточенно, внимательно слушают, согласно кивают. Но я вроде бы уже все рассказал, что когда-то сам слышал и читал:

— Ну, коли так, братцы — у кого еще есть вопросы по пулеметам немецким? Нет? Тогда получить оружие — и разойтись по огневым точкам!

— Вопросов нет, товарищ комбриг — и страха нет! Врежем немцам, долго нас помнить будут!

Ответил мне рослый белокурый малый в лихо заломленной кубанке — а остальные кавалеристы горячо поддержали товарища:

— Да!

— Петро верно говорит!

— Вломим фрицам, забудут сюда дорогу!

— Ну коли так — хвалю, орлы!

…Огневая точка зенитчиков — все та же стрелковая ячейка, соединенная с прочими траншеями ходами сообщений; была мысль оборудовать ее персональной «лисьей норой», но от этой идеи отказались. Уж слишком велик будет соблазн забиться в нее во время налета — вместо того, чтобы стрелять в самолеты, сбивая им курс! Нет, подразделение живо, пока оно воюет — а если перестают люди драться, все вместе выполняя единую боевую задачу, тогда уже гибель неминуема.

И для подразделения, и для самх бойцов…

Однако же польские зенитчики подали хорошую идею — разнести огневые точки моих пулеметчиков по позициям кавалеристов так, чтобы те прикрывали каждый свой сектор неба над высотой. Вроде разумно… Но как говорится — гладко было на бумаге, да забыли про овраги!

Посмотрим, как пойдет…

Вернувшись на КП, переоборудованный поляками из уцелевшего немецкого блиндажа, я тяжело, устало вздохнул; пока провозился с «машинегевером», пробуя зарядить ленту, снять с двухпозиционного предохранителя, поменять ствол, прошло куда больше времени, чем рассчитывал. В итоге поспать толком не удалось — и, покемарив с полчаса, я поднялся уже на рассвете, инструктировать зенитчиков.

Одновременно с тем вскрылась и другая, совершенно неожиданная для меня проблема. Как выяснилось, у моих бойцов не было с собой никакого НЗ — сухого пайка из стандартной тушенки, галет, концентрированных гороховых супов или пшенных каш. Какую-то еду мужики прихватили с собой из Тарнополя — хлеб, сухари, колбасы, но этой провизии хватило подкрепиться только утром прошлого дня, незадолго до боя на вокзале.

Вечером же подкреплялись трофеями: у немцев имелся какой-никакой остаток консервов и галет в ранцах — часть которых к тому же утекла к полякам… А я, провозившись на высоте и с ранеными, совершенно упустил из виду столь очевидный и необходимый для бойцов фактор, как элементарное питание, горячую пищу! И к своему стыду задумался об этом, лишь когда польский посыльный передал мне гостинец от Сикорского — пару бутербродов с мягким пшеничным хлебом, маслом и краковской колбасой, а также флягу с крепким таким, рьяным кофе. Последний, впрочем, густо посахарили — так что пить все же можно; пары глотков хватило, чтобы взбодриться, а вот бутерброды я отдал экипажу броневика, выручившего нас с оуновцами… Посыльного же мы с Акименко отправили назад с настоятельной просьбой к Сикорскому не жмотиться — и обеспечить наших людей горячим.

При этом, однако, у меня чуть от сердца отлегло — опытный комбат ведь тоже не вспомнил про питание людей после боя! Хотя, по совести сказать, ему простительно — капитан чудом уцелел в драке, потеряв большую часть роты, сгоревшей на его глазах… А сравнивать ожесточенную схватку за высоту со стычкой с оуновцами — ну просто некорректно.

— Несут поляки горячее. Вон, тянут уже полевую кухню.

Капитан указал на подножие склона высоты, откуда еще вчера начинался штурм «Кортумовой горы» — и, взяв бинокль, я действительно рассмотрел две полевые кухни. Вот только хватит ли двух штук и на танкистов, и на спешенную кавалерию?

— Товарищ комбриг, немцы!

— Товарищ старший лейтенант, немцы!

Федор Вячеславович Чуфаров, начавший было писать письмо родителям, быстро отложил в сторону химический карандаш и клочок бумаги, где только и успел вывести «Здравствуйте папка и мама!» — после чего встал к панораме. Востроглазый наблюдатель Васька Филимонов вовремя разглядел вражеский дозор — и довернув перископ, отправленный в боевое охранение разведчик и сам рассмотрел четыре мотоцикла, небольшой броневик с открытой башней, и полугусеничный бронетранспортер. В десантном отделение последнего старлей разглядел трубу миномета — самый ее верх, но Чуфаров итак понял немецкую задумку. Броневик радийный, задача экипажа передать доклад командованию о результатах разведки. Мотоциклисты — это и неплохое прикрытие с их пулеметами в колясках, и подобраться поближе могут, посмотреть, что к чему… А если обнаружат что подозрительное — так минометчики из БТР отстреляются, провоцируя противника открыть ответный огонь. Ну, или дымовую завесу поставят, прикрывая отступление.

— Михалыч, по моей команде — заводи машину! Вася, осколочный, на фугас!

Две «бэтэшки» Чуфарова (третью, обстрелянную вчера из противотанкового ружья, решили с собой не брать — еще неизвестно, как поведет себя ходовая) схоронились в небольшой, да и не сильно густой рощице чуть в стороне от северного склона «Кортумовой горы». Позиция наиболее подходящая, чтобы спрятать машины от воздушной разведки противника — но наземная разведка конечно же обнаружит танки… Однако в этом ведь и вся соль — ударить первыми, не дав врагу выявить замаскированные капониры с танками и батареи ПТО! К тому же немецкая разведка вроде не представляет советским танкистам значимой угрозы…

Старлей расчетливо подпустил уже свернувших с дороги и двинувших в сторону высоты фрицев метров на пятьсот; первая цель — радийный броневик. Его подбил — немец, считай, без связи остался! Но когда Чуфаров уже приготовился нажать на спусковую педаль (взяв небольшое упреждение на движение вражеской машины), немецкий наблюдатель, торчащий из открытой башни броневика, словно что-то почуял, принявшись внимательно всматриваться в сторону рощи из отличного цейсовского бинокля. А как только он заметил что-то подозрительное, тотчас дал сигнал — и германский бронеавтомобиль «хорьх» резко свернул в сторону.

Дал газку и водитель мотоцикла «цундапп», двинувшийся было в сторону засады — а теперь спешно разворачивающийся полукругом…

Одновременно с тем Чуфаров, опоздав всего на мгновение, нажал на педаль спуска — но его граната пролетела рядом, лишь задев броневик тугой волной сжатого воздуха, и рванула метрах в пятидесяти позади.

— Михалыч, давай!

Обе «бэтэшки» стремительно вылетели навстречу немцам — причем второй экипаж удачно вложил фугас буквально под люльку разворачивающегося мотоцикла! Взрыв подбросил оторванную люльку в воздух, разбросав посеченных осколками разведчиков в стороны… В ответ ударила автоматическая пушка «хорьха», хлестнув бронебойными по командирскому танку. Ударила из мелкой автоматической пушки KwK 38, за пятьсот метров способной взять лишь четырнадцать миллиметров брони — но очередь словно зубилом хлестнула по лобовой броне «бэтэшки», здорово тряхнув машину!