Следовать новым курсом - Беломор Б.

– Слушш, вашбродие! – отозвался комендор. Он с ещё одним матросом с натугой двигал таль, на которой в специальных стальных клешнях покачивался многопудовый чугунный снаряд.

– До чего несподручно у их, басурман, всё устроено! Это ж какая дурость – такую орудию через дуло заряжать, аки самопал кремнёвый! Нет чтоб сделать как на наших мониторах. Они хоть при царе Горохе построены, а как складно! И орудия с казны заражается, и башню повернуть можно, не то что здесь. Англичане енти – оне что, вовсе без понятия?

Лейтенант Остелецкий спрятал усмешку. Армстронговские дульнозарядные орудия, конечно, не сахар, особенно для тех, кто привык к казнозарядным крупповским системам, но в остальном трофей им достался вполне приличный. Класс «броненосный таран», порождение Гражданской войны в Северной Америке и особенно – битвы при Лиссе, когда австрийский «Фердинанд Макс» одним молодецким ударом отправил на дно неприятельский флагман «Ре Д’Италия». В «Хотспуре» нет ничего от романтического облика винтовых фрегатов и военных клиперов, несущих полное парусное вооружение на трёх высоченных мачтах. Голый функционал: броневая калоша корпуса, форштевень, оканчивающийся десятифутовым стальным бивнем. Бушприта нет вовсе; мачты, числом две, хоть и могут с грехом пополам нести кое-какие паруса, но на самом деле годятся лишь для того, чтобы поднимать сигнальные флажки. Низкая, тянущаяся от миделя до самой кормы надстройка, увенчанная единственной дымовой трубой; перед надстройкой, сразу за фок-мачтой, – броневая башня. Вернее, это только кажется, что башня – на самом деле это каземат, неподвижный, неспособный вращаться, зато одетый в толстенную шкуру кованой железной брони.

В сплошном дыму мелькают блестящие от пота тела – расчёт единственной двадцатипятитонной пушки возится с перезарядкой.

– Порядок у англичан такой, братец: на броненосцы ставить только дульнозарядные орудия. А каземат вместо поворотной башни – это потому что корабль этот должен неприятеля таранить. Значит, и стрелять только вперёд надо.

– Ясно, – ответил кондуктор, не прерывая своего занятия. – Чтобы, значить, сначала бонбу закатить, а потом ещё и тараном в брюхо. Толково придумано, вашбродие!

Унтер-офицер отскочил назад, вскинув руку, сигнализируя о готовности.

Лейтенант выглянул в смотровую щель.

– Наводи по «Инфлексиблу». Это третий в строю – плоский такой, с кургузыми мачтами. Видишь?

– Так точно, вижу, вашбродь!

Наводчик закрутил блестящий бронзовый штурвал вертикальной наводки.

– Готово!

– Пли!

Фейерверкер, сделав зверское лицо, отскакивает и рвёт шнур с кожаной колбаской на конце. Грохот. Железная, обшитая тиковыми досками палуба содрогается от тяжкого удара. Каземат затягивает душной пороховой копотью. Лейтенант помотал головой – в ушах стоит низкий гул. Впрочем, в голове звенело с тех самых пор, как в каземат угодил первый снаряд с британского броненосца. Спасибо английской же броне – выдержала. И до сих пор держит.

…знать бы, надолго ли?..

…а какая разница?..

– Банить!

Голый по пояс матрос ловко засунул в ствол кусок толстого каната с парусиновым валиком. Валик был пропитан водой и служил для того, чтобы гасить в стволе не догоревшие порошинки и тлеющие клочки картузов. Не приведи Бог останется – начнут забивать в ствол картуз для нового выстрела, он и вспыхнет.

– Так ты, братец, на балтийских мониторах служил? – Остелецкий припомнил давешние слова комендора.

– Так точно, вашбродь! – с готовностью отозвался тот, цепляя клещами на талях новую чугунную чушку. – На броненосной башенной лодке «Колдун». Командиром у нас был ихнее благородие капитан-лейтенант Веселаго, дай Бог ему здоровья. «Колдуна»-то нашего англичанин потопил на Южном фарватере. А нас – и господина капитан-лейтенанта, и меня, и ещё семьнадесять живых душ – поднял из воды монитор «Стрелец».

– «Стрелец»? Погоди-ка, это не на нём служил лейтенант Казанков?

– Как есть на ём, вашбродие! Только он, когда нас из воды вытаскивали, ишо мичманцом был. Век Бога за него буду молить – если б не он со своим «Стрельцом», потопли бы мы все как кутята. А так – оклемался, и вот, сюды направили, дальше службу нести.

– А ты что же, не хотел?

– Спаси Никола-угодник, вашбродие, сказался охотником. Нас много с «Колдуна» попросилось – все хотят англичашке и кораблик наш припомнить, и товарищей погибших.

Страшный удар потряс броненосец. Остелецкий, не устояв на ногах, покатился на палубу. И ещё два удара, послабее, один за другим.

…Снаряды средних калибров – что там, у «Инфлексибла», двадцатифунтовки? А ведь пристрелялись, сволочи! О чём на мостике-то думают?..

…поворачивать надо, выходить из-под огня, пока не раскатали, как Бог черепаху!.. – влезло неожиданно с советом «альтер эго».

…тебя спросить забыли! А ну, брысь!..

Второе «я» икнуло и послушно растворилось в грохоте нового залпа.

Этой привычкой – беседовать с воображаемым внутренним голосом – Венечка обзавёлся ещё в морском училище. И с тех пор приобрёл среди товарищей стойкую репутацию молчуна. Ни Серёжа Казанков, ни барон Греве, именуемый однокашниками «Гревочка», так и не смогли понять, что гардемарин Остелецкий вовсе не отмалчивается – просто у него другой, более интересный собеседник…

По железу застучали башмаки, и в люк просунулся командирский вестовой. Его круглая веснушчатая физиономия была вся перемазана кровью.

– Вашбродие, господин лейтенант, скорей на мостик! Командира убило, командовать некому!

Уже карабкаясь по трапу, Венечка вспомнил о письме Казанкова – тот в деталях описывал, как принимал командование «Стрельцом» после ранения командира монитора.

Похоже, история склонна повторяться. Вот только корабль у лейтенанта Остелецкого посерьёзнее – не антикварный, времён войны Севера и Юга, монитор, а новейший броненосный таран! Правда, в русском флоте кораблей такого класса пока нет, и тактики для них никто не разрабатывал.

Но ведь всё когда-то случается впервые?

– Он ещё в начале боя скомандовал снять османскую тряпку и поднять Андреевский флаг, – угрюмо сказал Сташевский. Когда Венечка появился на мостике, мичман передал ему командование и теперь стоял рядом с рулевым.

– Как погиб Карл Романыч? – спросил лейтенант.

– Осколок попал в смотровую щель. Снаряд разорвался на крыше каземата, вот ему и прилетело. И, главное, глупо-то как – на остальных ни царапины, а тут прямо в сердце!

Бирстрома на корабле успели полюбить – как офицеры, так и матросы.

– А что Евгений Фомич?

– Старший офицер в самом начале боя был контужен. Прислонился неосторожно к броне, а тут в рубку снаряд и угодил. Отнесли в кают-компанию, сейчас с ним доктор возится…

Остелецкий кивнул. Старшему офицеру ещё повезло – обычно в таких случаях человек превращается в бурдюк, наполненный осколками костей и кровавым фаршем. Без единой, что характерно, царапины снаружи.

…однако, пора…

– Руль право! – скомандовал он, и рулевой быстро закрутил дубовый, с яркими бронзовыми накладками штурвал. «Хотспур», отличавшийся куда большей поворотливостью, нежели прочие броненосцы, резво покатился вправо. Из башен замершего в полутора милях «Инфлексибла» последовательно выбросились четыре столба дыма, подсвеченного изнутри багровым. Шестнадцатидюймовые снаряды подняли высоченные, с колокольню, столбы воды с придонной илистой мутью.

– Мелко тут… – заметил мичман. – Если верить лоции, под килем и трёх саженей не будет.

– Лоции надо верить, – наставительно произнёс Остелецкий. – Куда ж мы без лоции-то? А что мелко, так оно и к лучшему. Случись что – вовсе не потопнем, надстройка и крыша каземата останутся над водой.

При этих словах рулевой украдкой, чтобы не видело начальство, сплюнул через левое плечо. Скажут тоже – «потопнем»! Разве ж можно о таком?..

– Ворочай на прежний курс, голубчик, – скомандовал Остелецкий. – Прянишников своё дело знает, наверняка уже перезарядился.