Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий

— Очень надеюсь, что в понедельник буду уже в строю, — ответил Бороде.

— Ну, бывай, — Степан Григорьевич протянул руку, мы обменялись рукопожатиями, попрощались и разошлись каждый в свою сторону. Я в палату, а товарищ Борода обратно в Жеребцово.

Зная завхоза, я нисколько не сомневался, что он сделает все в точности, как сказано. И с Веры Павловны живой не слезет, будет стоять над душой и пытать дотошно, покуда не убедится, что учительница все поняла в точности, как изображено на схеме.

— Простите, Вера Павловна, — хмыкнул я себе под нос. — Но уж как вышло…

— Что-то зачастили к тебе, Саныч.

«Саныч? Какой Саныч?» — вздрогнул я, выныривая из своих мыслей.

— Что? — уточнил у соседа по палате.

— Говорю, Саныч, к тебе как на прием к первому секретарю… Весь день очередь. А ты ли, что ли, никак важная шишка? А чего тогда в палате простой? Не в персональной? — хохотнул новенький сопалатник, Фима Матвеев, как он представился.

— По работе, — отмахнулся я, не желая разговаривать.

Утомился я знатно, хотелось рухнуть в кровать и просто полежать с закрытыми глазами, переваривая последние сутки.

Слова Лизы о том, что она беременна, как и подсмотренный разговор Бариновой с Лиходедом и последняя очень выразительная улыбка бывшей Егоровской невесты не давали мне покоя.

Глава 14

— Егор Александрович, дорогой! Вас-то мне и надо! — радостно вскричал Юрий Ильич, едва я вошел в его кабинет на мгновение отвлекаясь от поисков чего-то важного на собственном столе.

— Добрый день, Юрий Ильич. Вот, выписали меня, наконец-то, готов приступить к труду и обороне.

— Это хорошо, да-да, — рассеянно закивал Свиридов, роясь в залежах документов на столе. — Да что же вы стоите, Егор Александрович. Присаживайтесь! — махнул рукой директор, заметив, что я стою в дверях. — Я сейчас… сунул куда-то, понимаешь… теперь вот… ищу… — посетовал начальник, не прерывая поиски.

— Спасибо, належался, — пошутил я, но все-таки прошел в кабинет и присел за стол.

В школе я появился после обеда, когда занятия уже закончились и практически все ученики разбежались по домам. Строгий доктор внял моим доводам и после тщательного осмотра дал согласие на выписку в понедельник. К обеду я уже практически освободился от больничных дел, забрал все документы и вещи из палаты, пожелал сопалатникам выздоровления и рванул в Жеребцово. Домой!

Какое все-таки хорошее слово «дом». А ведь дом — это не только место, где тебя ждут. Это место, где ты сам себя чувствуешь дома, откуда не хочется убегать, куда хочется возвращаться из коротких и длинных командировок. Где уютно сидеть в тишине на крыльце, глядя на звезды и не раздражает рутинная каждодневная работа: уборка, починка.

«А ведь это второе место в жизни, которое ты, Саныч, считаешь домом на самом деле», — подумалось мне, едва увидел знакомый поворот на Жеребцово, а затем и свежевыкрашенный забор с калиткой. Темно-зеленый цвет приятно радовал глаз и в какой-то степени подчеркивал краски осени. «Зимой и цветом одним цветом, — схохмил про себя. — А красиво получилось!» — довольно улыбнулся. — Жаль, Штырька не встречает. Надо сегодня же забрать его у Митрича'.

«Дом, милый дом», — первая мысль, которая возникла в голове, едва я переступил порог своей избушки-полуразвалюшки, но все-таки, все-таки… Не такая уже и развалюшка! Покрашена, побелена, отремонтирована собственными руками. Красота!

Я огляделся по сторонам, примечая и пыль, накопившуюся за неделю, и грязные чашки, оставшиеся после посиделок и разговора с Лизой. В комнате тоже царил бардак в моем понимании. Дома у меня обычно армейский порядок, постель заправлена по линейке, тетради и книги по струночке. Ну что поделать, профдефформация, кажется, так это называют психологи. Ну да все равно, мне по душе так жить и ладно. Кому не нравится, как говорится, не задерживаю.

Я усмехнулся, отгоняя промелькнувшую мысль про Баринову. Посещение соседнего участка решил отложить на потом. Сначала дела, затем уже неприятности. За последние дни имя Бариновой ни с чем другим, кроме как с проблемами, у меня не ассоциировалось.

Разобрал сумку, с которой прибыл из больницы, прихватил сменную чистую одежду и отправился приводить себя в порядок в уличный душ. Хотелось взбодриться и смыть с себя больничный пот, въевшийся запах кислой капусты и лекарств.

— У-у-ух ты-ы-ы… э-э-эх… а-а-ах…

Я плескался в душе, фыркая, как морж. Холодная водичка бодрила просто отлично, чай, на улице уже не лето. Осенняя прохлада еще не пробирала до костей, но уже ощущалась. Вода в железном баке здорово прочистила мысли. Наплескавшись я растерся до красноты и выскочил из душа, обернутый в одно полотенце.

«Похоже, придется сооружать предбанник, чтобы не пугать соседей и не смущать соседок, — шагая к дому, думал я. — И подогрев не мешает сообразить для бака. А нуден он? Зимой все одно в уличном душе не поплескаться. Не та погода, не тот климат. Морозы будут такие, что вся конструкция полетит к чертям, промерзнет, если воду не слить. Значит, надо вернуться к проекту душа в доме. И побыстрее, зима не за горами. И баня… Хорошо бы поставить баню», — размечтался я, заходя в дом.

— Уф… хорошо-то как! — поставив чайник на плиту, довольно выдал я, оглядывая кухню.

Наскоро привел себя в порядок, закинулся сладким чаем и сухими баранками, которые откопал в шкафчике. Прибрался везде, вымыл полы и посуду, переоделся в цивильное и отправился в школу, сдать больничный и узнать последние новости.

И вот теперь сидел в директорском кабинете и ждал, когда Свиридов отыщет потерянное.

— Ага, вот он где! — воскликнул Юрий Ильич, выуживая из стопки очередной документ и откладывая его в сторону. — Ну, всё Егор Александрович, готов выслушать, прошу простить за задержку. С выздоровлением, коллега! Мы тут без вас как без рук! Да-с! — довольно произнес директор, потирая ладони, усаживаясь за стол и фокусируя на мне взгляд.

— Так мне нечего докладывать, — улыбнулся я. — Вот выписали, больничный выдали. Готов завтра приступить к занятиям.

— Это хорошо, да-да, просто замечательно, — закивал Свиридов, бегло изучил бумажку, которую я ему вручил, сунув в красную папку слева от себя. — Да… Что же мне с вами делать, Егор Александрович? — опечаленно поинтересовался Юрий Ильич, сочувственно на меня посмотрев.

— В каком смысле?

Я слегка напрягся: история с салютом еще не закончена, и на меня решили повесить всех собак? Ладно, разберемся. Для начал выслушаю, затем видно будет. Оказалось, я глубоко заблуждался, и даже близко не угадал.

— Да вот…

Свиридов смущенно пододвинул к себе серую папку, на которой чьим-то каллиграфическим почерком было выведено: «Обращения граждан». Директор смущенно улыбнулся, даже чуть виновато, и, волнуясь, произнес:

— Обращение к нам поступило, Егор Александрович… вот какое дело. Да… Неприятное такое обращение… Но я уверен, мы во всем разберемся! — тут же заверил мня директор.

— От кого обращение? — поинтересовался я, невольно припоминая сцену, которую наблюдал в больничном дворе: Лиза и Лиходед, о чем-то бурно беседующие.

— Так… обращение… — Свиридов развязал многострадальные завязки, раскрыл папку, достал бумагу, поднес к глазам, пошевелили губами, бросил виноватый взгляд на меня и наконец произнес. — Вот… поступило от гражданки… э-э-э… Барановой Елизаветы Юрьевны…

— Бариновой… — машинально поправил я. — Но Баранова ей вполне подходит, — хмыкнул вслух.

— Что? — Свиридов растеряно на меня посмотрел.

— Говорю, фамилия гражданки Баринова, Лизавета Юрьевна, — чуть громче и четче раздраженно произнес я.

Впрочем, я тут же себя одернул: Юрий Ильич тут совершенно не при чем. Это идея Лизы, причем я даже знаю, кто подсказал Бариновой такую глупость. Товарищ Лиходед собственной персоной, больше некому. Никак Семён Семёнович не может смириться с тем, что я так и не оставил вопрос Володи Свирюгина. Постепенно, исподволь меняя ситуацию, перетягивал на сторону парня мать, Серафиму Юрьевну. Впрочем, Серафима Свирюгина и так всегда была на стороне сына. Любое его решение принимала, не раздумывая, лишь бы кровиночка дома ночевал и с отцом не ругался.