Стрингер. Летописец отчуждения - Радин Александр

- Куда прешь!!!

Здоровенный лысый «монолитовец» впечатал Смертину локтем в солнечное сплетение, отпихнув в сторону. К входу в подвал ломились человек двадцать. Каждый лез как мог, бесцеремонно орудуя плечами и руками. Счастливчики, оказавшиеся у желанного проема, тянули совсем молоденькому пареньку листочки бумаги. Тот кропотливо изучал и исчезал, возвращаясь с сумками или оружием. Минут по двадцать на каждого. Долго.

У сектантов все было серьезно. Инвентарные номера, выписки, квитанции и подписи. Как в заправской канцелярии. Тир в подвале школы превратили в импровизированный склад. Смертин где-то читал, что при советах их отстраивали в том числе чтобы использовать, как бомбоубежища. Большую часть бойцов этой ночью перебрасывали, поэтому каждый старался поскорее забрать личные и казенные вещи, оставленные на хранение.

Полковник пообещал вернуть стрингеру все конфискованное на НИИ, включая дробовик. Он, почему-то, был для Алексея особо ценен, наряду с обеими камерами.

Домой. Вместе с дробовиком. Как и планировал. Любыми путями выполнить поставленную задачу, иначе чувство неудовлетворенности. Какой же он упертый баран. Дядюшка Фрейд отдыхает.

Пожелания по поводу «ни одного волоса», чекист до своих быков, похоже, так и не донес. На их фоне стрингер не особо отличался комплекцией, да и выглядел совсем забито. Поэтому постепенно отдалялся от парнишки-кладовщика все дальше и дальше. Правило курятника в действии. Подвинуть ближнего, посрать на нижнего.

Оставалось только включить терпение на максимум. Совсем кстати через плотные ряды протиснулся блондинчик. Алексей тихонечко подозвал его к себе. Тот заметил, правда, далеко не сразу. Гул стоял еще тот.

- Помоги, - умоляюще протянул стрингер бумажку.

Адъютант молча взял, прикрикнул на бойцов и пролез к пункту выдачи. Вернулся уже загруженный рюкзаками.

- Меня к тебе Полковник отправил, - перекричал он толпу, - Пойдем.

Они вышли к вестибюлю и уселись на лавку.

- Со вторым что делать? - спросил «монолитовец».

- Не понял.

- С напарником твоим.

- А! Не знаю, - пожал плечами Алексей, - Я спрошу. А его можно завтра с собой взять?

- Конечно. Вы там решайте. Извини. Сейчас молитва начнется.

- Постой. А одежду дадите?

- Я все позже принесу. Из запасов спецов.

- Мне полегче что-нибудь. Еще плащ и баллончик с белой краской. Хорошо?

Стрингер входил во вкус. Покровительство со стороны шизанутого Полковника - занятная вещь. Пользуйся, пока дают. А блондинчик этот, нравился все больше и больше. С бытовой, так сказать, стороны.

- Попробую, - бросил уже на ходу блондинчик.

Смертин вернулся к себе в комнату. В очередной раз оценил масштабность, беспорядка, отшвырнул ногой в сторону несколько развалившихся учебников и устроился на целой горке книг. И Ленин тут был, и история КПСС и «Мальчиш Кибальчиш», которого теперь даже в Интернете днем с огнем не сыщешь. Теперь их не запирали, но, насколько он знал, Рябой выйти не пытался. На ободранной стене вырос какой-то красненький пупырышек. Мелкий совсем, но глаз раздражал. Стрингер потянулся было ладонью.

- Не трогай! - предостерег его сталкер, - Грибок может быть заразен.

- Спасибо, - отдернул руку Смертин.

- Я вот все думаю… - неожиданно начал Рябой. Алексей про себя облегченно вздохнул. Нужно было найти тему для разговора. Сталкер вызвался сам, - Сидишь так перед «мясорубкой»… И размышляешь… Одно движение и все. Труп. Живого места не останется. Но при этом всегда есть выбор. Прыгать или сидеть дальше. Фантазируешь, конечно… Точно знаешь, что есть выбор. А еще знаешь, что не прыгнешь. Вот приставили баян к башке и сказали, щас сдохнешь. И нету выбора. Нет, хоть тресни. И каждая клеточка в тебе вопит. Сердце из груди рвется. Все. Щас нажмет и все. Тю-тю. И никогда не вернешься. Не увидишь деревья, звезды, да все, что вокруг. А внутри так сжимается мерзко… И не узнаешь, что будет дальше… Блин… Никогда… Я готов был душу продать. Честно…

Рябой ловко запрыгнул на подоконник, усаживаясь поудобней. Никакой мебели им так и не принесли.

- Особенно, когда Петро увидел… Кровищу, глаза… Вещи отдали? - он, наконец, обратил внимание на рюкзаки.

- Нас отпускают.

- Правда? - не веря своим ушам, спросил сталкер, - Мы же их базу видели…

- Тут дело одно есть.

- Д-е-л-о, - Рябой тягуче просмаковал слово, задумавшись о чем-то своем.

- Ну так что?

- А?

- Дело, говорю, - повторил Смертин.

- Ты знаешь. Не хочу я больше никаких дел. Хочу за периметр. Навсегда… Есть один алкаш в Богданах, так я раз к ним на базар приезжал и нажрался с ним… он, оказывается, по Зоне лет пять шлялся. Так вот он по-пьяни сказал, что Зона, как сладкая нимфоманка-любовница. Трахает крепко, но до потери пульса. Синерылый этот - полный псих, а как нажрется, так мозги возвращаются… Нормально начинает говорить, понимаешь, нормально…

- Один мой приятель-сталкер говорил тоже самое. Мол, возвращался и клялся больше в Зону ни ногой, - отвлекся от темы стрингер.

- И?

- Его убили. В Зоне. Недавно. Короче, я завтра выхожу с «монолитовцами». Они провожают меня до последнего для репортажа объекта. Почему, я так и не понял. Люди все незнакомые, а тебя я знаю. Обещают снаряжение и оружие. Я прошу тебя пойти со мной.

Алексей одновременно старательно изучал камеру на предмет неисправностей. Поломался только фонарь подсветки, но это не страшно. Зато «Benelli» вычистили. Подумали, наверное, что с концами экспроприировали, ироды.

- «Монолит» - ублюдочная группировка. Шизики они, - пробурчал Рябой, - Не знаю, отчего такое милосердие. Скорее всего, они используют тебя в своих интересах.

- Пусть так. Но этим надо пользоваться. Ну так как?

- А у меня есть выбор?

- Уйти, - коротко ответил стрингер.

- Ага. Это ты важный для них фазан, на тебя засаду ладили. А меня дальше дистанции выстрела снайпера не отпустят.

- Значит выбора нет.

7.

- 05.27 по Москве, 24 августа 2031 года. За время последнего стэнд-апа много чего случилось. Вик умер. Это стало для меня самым страшным ударом. Он не был ни другом, ни старым приятелем. Но хоронил я его, как брата. Потому что он, как и я сопротивлялся. Не дал сожрать себя изнутри, хотя был близок… Но… это мое понимание. Вполне возможно, Зона на каждого воздействует по-своему. Кто-то сходит с ума, кто-то превращается в бездушную машину убийства, другие собираются в кучи и начинают одновременно и сразу верить в одну цементирующую их идею. Это такой способ защиты. По одиночке они просто не выживут. Меня же Зона постепенно вгоняет в ступор. Жесткий и гнетущий. После смерти Вика, я на время даже себя потерял. Некоторые свои действия помню смутно. Перед глазами пролетают лица… и умирают. Смерть уже другая. Она естественна и неотвратима… Смерть, как состояние жизни.

Рассвет может производить разное впечатление. Возрождение жизни, торжество света - все это для неженок романтиков. Загоните таких на десять хмурых осенних дней в тайгу, а потом спросите. И они, тяжело вздыхая, ответят, что рассвет - это боль. Иллюзии сна уходит, оставляя место только дикому холоду, непереносимой тяжести во всем теле и единственной мысли: «опять». Отгородившись крепкой стеной цивилизации, люди забыли, что значит ежедневно выживать. Они стали неконкурентоспособны и слабы. Отруби электричество, воду, общественный транспорт, телевидение и они умрут в собственном дерьме, непонимающе хлопая глазами и тупо щелкая выключателями. Люди сами загнали себя в этот капкан. Любая ловушка ждет только удобного часа, чтобы захлопнуться, поставив жертву перед фактом. Умри, либо барахтайся. Волки в таких случаях отгрызают себе ногу. А сможет ли человечество что-нибудь раз и навсегда от себя отторгнуть? Ответ очевиден.

Этот рассвет дался Смертину тяжело. Всю ночь его мучили мерзкие мысли, не давая погрузиться в успокоительное беспамятство. Какая-то мешанина. Несвязная, глупая и пугающая. Окончательно в чувство привел только грохот пулемета во дворе. Суматоха быстро стихла, но он решил вставать.