Путь на Балканы (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Я с тобой…

— Еще чего! Полковник увидит твою рожу и сразу вспомнит, кто сапоги на смотре потерял! Чего доброго на гауптвахту определит, ну и нас с тобой заодно.

— Да ладно вам, Дмитрий, — засмеялся Николаша, — не стоит так пугать нашего друга. Тем более что в тот памятный день весьма многие лишились обуви.

— Весьма многие ее потом нашли, а вот Федька свои совсем пролюбил!

— Как вы сказали?

— Как обычно! Серьезно говорю, не стоит его с собой брать, он нас плохому научит.

— Ну чего ты, Граф! — заканючил Шматов.

— Право же, — не выдержал Лиховцев, — если в нашей компании кто-то и способен сбить человека с пути истинного, то это как раз вы!

— Да, а кто меня в давеча чуть в бордель не затащил?

— Куда?

— В публичный дом! Причем весьма низкопробный.

— Но каким образом?

— Граф, ну чего ты, ну ошибся я! — покраснел Федька.

— Кстати, а как вы определили "низкопробность"? — живо заинтересовался происшествием Штерн.

— Бабы страшные! И у каждой на морде лица написано — осторожно СПИД!

— Что, простите, написано? Кто спит?

— Инфекция дремлет, от сифилиса, до трипера!

— Фу, какая гадость!

— Вот именно, а этот олух царя небесного, заныл, дескать, давай зайдем, никогда не видел!

— И чем же закончилась сия авантюра?

— Мы позорно бежали!

— Ах-ха-ха, — зашелся в смехе Николаша. — Алексей, вы теперь как хотите, но непременно должны пойти с нами. Иначе наша нравственность может непоправимо пострадать!

Увольнение для вольноопределяющихся дело самое обычное, можно даже сказать пустяковое. В принципе, будь у них такое желание, они могли даже ночевать на съемной квартире. Так что Штерн и Лиховцев получили отпускные записки без малейшей проволочки. Что же касается Будищева и Шматова, так это совсем другое дело. Новобранцам, по здравому рассуждению, вообще ходить в увольнение не положено. Правда, Дмитрий с неразлучным Федькой уже неоднократно бывал в Бердичеве по всяким поручениям, да пару раз Галеев взял грех на душу, да отпустил их. Тем паче, что вернулись друзья не с пустыми руками и про своего благодетеля — унтера не забыли. Но надо же, в конце концов, и честь знать!

— Чего это ради, барчук, я этих двух орлов отпустить должен? — хмуро спросил Северьян у пришедшего договариваться с ним Штерна.

— Ну отчего же, должны, Северьян Карпович, — широко улыбнулся Николаша. — Я вас, некоторым образом, об одолжении прошу.

— К вам, Николай Людвигович, я со всем почтением, однако дать увольнение Будищеву и Шматову никак не могу. Приказ штабс-капитана Гаупта, никого без особого его на то распоряжения не увольнять. Вы с господином Лиховцевым у нас люди почти вольные, с вас другой спрос. К тому же его благородие, еще раньше указывал вам препятствий не чинить.

— Досадно, — огорчился Штерн, однако спорить не стал и, пожав плечами, вышел из господского дома.

— Это вы правильно решили, господин унтер-офицер, — одобрительно поддакнул скрипевший в углу пером Погорелов, — ишь чего удумали…

— Тебе заняться нечем? — без малейшей приязни взглянул на писаря Северьян.

Тот тут же уткнулся в свои бумаги, и какое-то время старательно выводил буквы, затем, окончив работу, посыпал написанное песком.

— Готово!

— Ну, наконец-то, — буркнул Галеев и, забрав перебеленный писарем документ, принялся его читать.

Убедившись, что все верно, унтер отправился к ротному, а писарь, нервным движением пригладив расчесанные на пробор волосы, задумался. Затем одернул мундир и вышел наружу. Быстрым шагом он пересек всю деревню и вскоре оказался возле хаты Явора. После стычки с Будищевым Погорелов опасался здесь появляться, но сейчас пересилил свой страх и старательно осмотрел снаружи хату и двор.

По началу ни квартирующих солдат, ни хозяев нигде не было видно, но затем вышел Охрим и стал запрягать в телегу свою каурую лошадку. Через несколько минут "экипаж" был готов и тронулся в путь. Было четко видно, что помимо хозяина в телеге сидит четверо солдат. Рот писаря немедленно скривила мстительная усмешка, и он побежал к Хитрову. Ефрейтор встретил его не слишком любезно, однако услышав в чем дело, сразу же переменился в лице.

— Так говоришь, самовольно ушли? — хищно раздувая ноздри, переспросил он.

— Так точно, Василий Лукич, ушли сукины дети!

— И не побоялся на патруль нарваться, паскуда.

— Так ведь он грамотный. Такому ничего не стоит фальшивую увольнительную записку написать, а его приятели вольноперы могут и печать куда надо приляпать. Вот зря их благородие этих барчуков к канцелярии допускал!

— Кабы ты Степка свое дело хорошо знал, так и не допускал бы, — осклабился Хитров. — Хотя, ежели их с подделанной увольнительной поймают, так еще лучше. За такое гауптвахтой не отделаешься, тут арестантскими ротами пахнет.

— Вот сейчас бы перекличку и объявить!

— Годи, — осадил его Хитров, — я с тобой уже раз поторопился, да и вляпался. Тут все умно надо сделать. Пусть подальше уйдут, да в городе чуть повеселятся, чтобы их там тепленькими взяли…

— Это верно, это правильно, — с готовностью закивал писарь, — это вы Василий Лукич здраво рассудили.

— Ты вот что, — остановил его ефрейтор, — скажешь тишком ротному, что Северьян их уволить не уволил, но обещал прикрыть в случае чего?

— Да как же это! — испугался писарь, — он ведь старший унтер!

— Вот-вот, и если его не подставить, так он может и заступиться перед господином штабс-капитаном.

— Боязно, — с тревогой в голосе протянул Погорелов.

— А за девчонкой по лесу гоняться тебе не боязно было? — насмешливо спросил Хитров. — Или ты думал, дурашка, никто не узнает, за что тебе Будищев рыло начистил?

— Да что вы такое говорите, господин ефрейтор, — лицо Степки вытянулось и стало похоже на маску. — Да и не было ничего такого…

— Вестимо, что не было, иначе он бы тебя убил.

— Не погубите, Василий Лукич, век благодарен буду!

— Да ладно, чего там, не убыло бы от девки. Только смотри, чтобы все по уму на сей раз вышло!

Через пару часов, по деревне побежали посыльные, собирая солдат на перекличку. В последнее время, таковые проводились не слишком часто и зачастую сводились к тому, что унтера и ефрейторы отмечали своих подчиненных на месте, а потом докладывали фельдфебелю. Но на сей раз перекличку проводил сам Фищенко в присутствии подпоручика Завадского. Взяв в руки список, он громко выкрикивал фамилии и услышав в ответ: — "я", отмечал ответившего крестиком.

— Бородин!

— Я!

— Беспалый!

— Я!

— Будищев!

…

— Будищев, твою мать!

— Нигде не видать, господин фельдфебель!

— А Шматова?

— И его тоже.

— Самовольная отлучка?

— Видать с вольноперами ушли!

— Так может их тоже опустили? — нахмурился Фищенко.

— Никак нет, только барчуков.

— Тьфу ты черт, прости Господи! Не было печали…

— Будем искать? — с готовностью в голосе спросил Хитров.

— А ты чего радуешься, — вскипел фельдфебель, — твои подчиненные — твой и ответ!

— Я давно докладывал, что не надежный этот Будищев!

— Ладно, закончим перекличку, а то может еще кого нелегкая унесла.

Но не успели они продолжить, как перед ротой появились запыхавшиеся Дмитрий с Федором.

— Разрешите встать в строй, господин фельдфебель?

— Где вас носило обормоты?

— Так это, вы же сами велели Шматову сапоги справить…

— Что?

— Ну, да, так и сказали, дескать, хоть из-под земли, но достань, не позорь роту!

— И как, достали?

— Так вот, будьте любезны, в лучшем виде!

Действительно, на ногах испуганного солдата вместо всегдашних опорок красовались новенькие сапоги. Может и не совсем такие, как утерянные на достопамятном смотре, но все же вполне годные.

— Это где же ты их раздобыл? — прищурился Фищенко.

— Как и велено было — под землей! — Невозмутимо отрапортовал Будищев. — От того и сразу сигнал о перекличке не расслышали.