Повелитель корней (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Впрочем, не птицами едиными.

Будучи выходцем из XXI века, князь, как никто иной в эти годы, понимал, какую огромную роль играет связь в управлении. Особенно в этом дивном мире, еще не познавшем радио и прочих плодов прогресса.

Прежде всего он отлил достаточно крупный колокол. У римлян его купить было нельзя, так как они их не изготавливали и не применяли. Поэтому пришлось возиться самому. Сначала подбирать состав бронзы, а потом и делать несколько подходов к отливке.

Получилось.

Пусть и не сразу.

И теперь в крепости на одном из самых высоких мест висел этот колокол, который применяли для общих сборов.

Не забыл Берослав и о трубах, которые широко ввел в практику функционального оповещения и управления. С их помощью подавались сигналы к атаке, отступлению, подъему, отбою и иные.

Замыкала звуковой комплекс барабанная сигнализация. Их использовали не только для того, чтобы задать темп движения, но и для передачи сообщений на пять, а порой и десять километров с помощью аналога морзянки. Морзянкой же пользовались и при «подмигивании» ацетиленовыми лампами. Ну и флажковая сигнализация никуда не делась.

Все это буйство обслуживали ведуны Перуна.

Их, в общем-то, было не очень много. Редко больше пяти-семи на клан, даже с учетом учеников Берослава. Пока. Поэтому выучить их оказалось не так чтобы и серьезной задачей. Более того, они сами ухватились за эту тему, восприняв ее, как еще один инструмент контроля и влияния.

В качестве «физической» почты использовали голубей и легкие катамараны. Последние так и вообще — каждый род уже имел по одной-две штуке. Так что вся речная сеть союзных кланов натурально кишела ими. Быстрыми и остойчивыми.

Беромир на этом останавливаться не собирался. Он хотел в некой перспективе внедрить аналог нормальной почты с регулярным сообщением между клановыми поселениями. В том числе по сухопутным маршрутам. Для чего требовалось сделать если не дороги, то хотя бы просеки, чтобы всадник мог спокойно пройти. А лучше, повозки.

Но тут пока конь не валялся.

Руки просто не доходили. Хотя нормальное сообщение, например, от правого берега Днепра напротив Берграда до ближайшего судоходного притока реки Сож был очень важен и нужен. Как и поселение в том месте. Просто потому, что это крайне сокращало время сообщения с тем сектором…

— Я видел, что ты отослал голубей, — произнес Гатас, подойдя к князю, когда уже стало темнеть.

— Так и есть. Созываю бояр и ведунов на совет.

— Будете думать — выходить в поход или нет?

— Разумеется. Дело-то серьезное.

— А мне казалось, что ты сам можешь это решить, и все тебя послушаются. — попытался максимально топорно взять «на слабо» Берослава этот дальний родственничек.

— Я — могу. Но я не хочу, — максимально равнодушно ответил Берослав.

— Но почему?

— Даже если прямо сейчас полностью разорвется торговля с Римом — будет плохо. Но мы выживем. Более того, скорее всего отобьемся от германцев. Тем более что к нам они вряд ли полезут большими толпами.

— Торговля же вам выгодна!

— Так и есть. Но, если она прервется, мы не умрем. Поэтому важно соотносить опасности. Сам подумай. Что будет, если мы все проиграем и погибнем там, в степях?

— Ничего хорошего, — буркнул Гатас.

— Все так. Ничего хорошего. Гёты и квады вырежут твою семью и, вероятно, орду. А мы… мы, скорее всего, выживем, но очень сильно ослабнем. Ведь там останется наше войско, павшее костьми.

— Разве торговля с Римом не стоит борьбы?

— С Римом я могу торговать и через северную реку. Да — это сильно сложнее, но можно. Да и квады с гётами вряд ли слишком долго будут буйствовать. Уйдя с границ Рима, они станут смягчать свои отношения с ним. Пять-десять лет и уже появятся возможности для переговоров. А там и возобновления торговли.

— Так ты не поможешь мне?

— Ты уверен, что германцы перейдут Днепр? — ответил Берослав вопросом на вопрос в исконной, как говорил профессор Евстафьев, русской традиции.

— Нет, — покачал головой Гатас. — Они должны, но там раздрай.

— Вот и я не уверен. А влезать в продолжительную кампанию я не вижу никакого смысла. Сам подумай — сколько их и сколько нас. Да, мы сильны. Тут спору нет. У меня есть сведения о том, как вооружены германцы и каким образом воюют. Если поставить мою сводную дружину и спешенную знать гётов да квадов тем же числом, то мы играючи их разобьем. Возможно, даже без потерь. Но их ведь сильно больше. И не только дружин. Простых общинников эти германцы от пятнадцати до тридцати тысяч могут выставить.

— Я вряд ли смогу осознать, сколько это, — покачал головой сын сестры Милы.

— Тридцать тысяч… это без малого все население хорошей, сильной орды. Включая женщин, стариков и малых детей. А пятнадцать — половина от того.

— Ох! — выдохнул парень.

— Вот тебе и «ох». Если все роксоланы выступят в едином порыве — да, германцам несдобровать. Все ж таки всадник, даже плохонький, сильнее такого же пешего общинника с копьем. Но меж вами разлад, не так ли?

— Так.

— Поэтому вы обречены.

— Но ты все равно собираешь бояр и ведунов. Зачем?

— Для того, кто признал неизбежность войны, безмятежная жизнь не имеет цены, — чуть помедлив, продекламировал Берослав строчку песни «Волки из Мибу» Хельги Эн-Кенти. Гатас, разумеется, ничего не понял, ибо говорил князь на русском языке. Поэтому пришлось перевести.

— Неизбежность войны? Но почему?

— А ты думаешь, ее можно избежать? — спросил Берослав, остановившись и заглянув ему в глаза.

Гатас промолчал, хотя по лицу было видно — хотелось ляпнуть что-то, но это вряд ли сочеталось с его интересами.

— Твои мысли у тебя написаны на лбу, — усмехнулся князь. — Нет, отсидеться нам не удастся. О том, что именно я предупредил Марка Аврелия о вторжении маркоманов и тяжелых последствий и квады, и гёты знают наверняка. Как и о том, что мы много торговали с ромеями. А значит, они воспринимают меня и моих людей как клиентелу Рима в той или иной форме. То есть, своих врагов. И нужно быть весьма наивным человеком, чтобы думать, будто бы они не станут предпринимать набегов на нас. Что неизбежно влечет за собой куда большие беды.

— Но если война неизбежна, то…

— Однажды, — перебил его Берослав, — один умный муж заявил, что войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить — к выгоде вашего противника. Это правда. Но правда и то, что в войну нужно вступать тогда и так, когда это ведет к наибольшей выгоде.

— Если нас уничтожат, никто из роксоланов тебе не поможет, — попробовал новый заход на манипуляцию Гатас. — Разве в этом есть выгода?

— Битва, в которой погиб твой отец, явственно показывает, что роксоланы — слабые союзники. Даже с хорошими ромейскими бронями.

— На войне всякое случается. — осторожно возразил двоюродный брат жены.

— Это правда. Но вы, роксоланы, обгадились, как смогли. Сообща с дружиной раса, мы бы были несокрушимы для гётов и квадов. Сейчас же… ваша поддержка едва ли имеет хоть какой-то смысл. Останавливать их придется нам. Понимаешь? Поможете вы нам или нет — неважно. В том числе и потому что помогать вам нечем. Твои дружинники… ты уверен, что, вернувшись от меня, найдешь их в том же числе?

— Я соберу общинников!

— Ценность которых в предстоящей драке ничтожная. — скривился Берослав. — Крепко сбитая толпа пехоты практически неуязвима для легкой конницы. А хороших луков и стрел в достатке у простых общинников нет.

Гатас промолчал.

— Ладно, не хмурься. В конце концов, не ты совершил эту ошибку, а рас, от которого, очевидно, отвернулись небеса.

— Воинская удача его оставила…

— Причем тут она? — удивился Берослав. — Когда боги хотят наказать за плохое поведение, они лишают разума. Это самое страшное наказание из возможных. И самое позорное. А разве не это случилось с вами там?