Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Он так решил.

Ведь ответы на эти фундаментальные вопросы не давали ему ровным счетом ничего. Ну узнает. Ну поймет. И что дальше? При местном уровне научно-технического развития вариантов с возвращением домой он не видел. А потому и не морочил себе всем этим голову, погрузившись в насущные проблемы молодого Льва Толстого, каковым он отныне и являлся.

Странно, конечно.

Дико.

Неловко.

Ну а что поделать? Жертву для загрузки его личности не он выбирал, а потому и не терзался особо.

Впрочем, сейчас Лев тревожился совсем о другом. Тетушка впервые решила задействовать его в своей игре, ранее «делая ставки» со старшими братьями. И это ему совсем не понравилось, хотя и проигнорировать ее он не мог, так как покамест всецело зависел от ее воли…

— Мальчик мой, присаживайтесь, — произнесла тетушка, указывая Льву на стул возле своей подружки. — Вы опять сторонитесь нашего общества? Неужели мы вам так скучны?

— Почему же сторонюсь? Я с большим интересом слушаю вашу беседу. Она так красива и изящна, что мне, право слово, и нарушать ее не хотелось. — произнес Лев и отхлебнул из чашки со своим горьким черным кофе.

— Смотреть мне на это больно, — покачала головой графиня Шипова. — Отчего же вы в столь юном возрасте пьете такую горечь? Вот хотя бы пряником закусите ее. — заботливо пододвинула она Льву вазочку со всяким-разным.

— Жизнь — боль, Анна Евграфовна. Жизнь — боль. — пожал он плечами.

— Вы еще скажите, что аскеза. — фыркнула она с усмешкой.

— Ну же, Лёва, не будьте таким мрачный. — наигранно пробурчала тетушка. — Расскажите нам что-то занятное. Развлеките нас.

— Я, знаете ли, не мастак.

— Просим, — произнесла Пелагея.

— Просим, — сказала Анна Евграфовна и подалась чуть вперед, отчего вид на ее декольте оказался самым подходящим, подчеркивая все еще упругие груди очень гармоничного размера.

Она знала, умела и практиковала такие шалости.

Впрочем, Лев Николаевич сохранил равнодушие, лишь мазнув взглядом по прелестям. Ввязываться в этот «блудняк» ему не хотелось совершенно. Но и послать все к чертям — не мог.

Пришлось на ходу менять стратегию.

По всей видимости, Анне Евграфовне пришелся по душе «томный мальчик». А значит, что? Правильно. Нужно заводить «другую пластинку».

— Ну что же, извольте. Не так давно мне довелось услышать историю о том, как одного поручика вызвали на дуэль, требуя немедленно стреляться. Но ему было недосуг.

— Как же так? — удивился Владимир Иванович — супруг Пелагеи Ильиничны, который в бытность свою служил в лейб-гусарах и вышел в отставку полковником. — Это же дело чести!

— Понимаете… — чуть замялся Лев. — Поручик собирался в театр, а потом с актрисами в номера, а тут такая нелепица. Дурачок пьяный пристал. Вот он ему и заявил, что на обиженных воду возят, а ежели ему так неймется, то он может сам пойти и стреляться, не дожидаясь никого. Сам же поручик обещался присоединиться к этому делу на будущий день. Ну, сразу после того, как проснется и откушает рассолу.

— И что же? Чем все разрешилось? — поинтересовалась Анна Евграфовна с мягкой улыбкой.

— Как чем? Промахнулся он.

— Кто?

— Поручик. Вы же понимаете, тревожное это занятие в себя стрелять, особенно после вчерашнего, вот рука у него и дрогнула. А тот, кто требовал удовлетворения, к своему несчастию оказался отвратительно трезвым, отчего и застрелился самым пошлым образом…

Дядюшка хохотнул, скорее даже чуть хрюкнул.

Остальные улыбнулись.

И Льва попросили рассказать еще что-нибудь. Потом еще. И снова.

Он соглашался, потихоньку повышая градус пошлости в пересказе им адаптированных анекдотов из XX века и позднее. Заодно нащупывая настроения слушателей и, в первую очередь Анны Евграфовны, чтобы сбить ей излишний пыл. Но получалось плохо — с каждой новой байкой она становилась все более и более заинтересованной. Поэтому он решил пойти на крайние меры и напиться, чтобы «сбросить ее с хвоста», вместе с ее интересом. Женщины, как он знал, редко любят «мертвецки пьяных поросят» мужеского пола.

Не всерьез он, разумеется, «накидался».

Нет.

Просто сымитировать совершенно типичную выходку, которую подростки часто совершают по юности и глупости. Благо, что шампанского и пунша имелось в достатке и такой исход выглядел вполне реалистичным…

— Господа, дамы, я вынужден вас оставить. — наконец, произнес он заплетающимся языком и, не дожидаясь ответа, направился к себе, изрядно покачиваясь. Стараясь выглядеть словно пьяный в дрова… в стекло. Отчего задевал то одного человека, то другого. Но все реагировали по-доброму. Придерживали. Все, кроме поручика из числа поляков, что числился по казанскому гарнизону вот уже почти десять лет. Сюда их много перевели после восстания 1830–1831 годов. Да и потом. Стараясь держать в глубинке и под присмотром. Фактически в ссылке.

Так вот — этот поручик практически беззвучно процедил:

— Ruski pies[7].

И вместо того, чтобы придержать излишне резко оттолкнул Льва с нескрываемым раздражением на лице.

Так-то мелочь, но мужчина услышал эти слова.

Он ведь не всю жизнь ездил с проверками и инспекциями. Карьеру свою там, в прошлом, он начинал совсем с других дел. А потому старые-добрые силовые решения ему не казались чем-то излишним или чуждым.

Вот его и задело.

Да и для нового образа момент был подходящий.

Поэтому еще раз качнувшись и даже чуть отшатнувшись, Лев хорошо вложился всем корпусом и на подъеме прописал кулаком этому ценителю националистов и революционеров аккурат в подбородок. Отчего поручик, как стоял у окна, так в него и вышел, благо, что оно стояло приоткрытым для проветривания и подоконник оказался невысоким. Да и сам поручик не отличался массой тела — сухопарый был и невысокий.

Лев же, оглядел окружающих расфокусированным взглядом и с некоторой тревогой поинтересовался:

— Кто здесь?

А потом «случайно» уставился на сапоги, что торчали из окна.

Пару секунд помедлил.

Перекрестился. И поинтересовался:

— Тетушка милая, отчего у нас ноги чьи-то в окне торчат? Неужто кто гадать сел, и к нам черти полезли по своему обыкновению задом наперед?

После чего удалился в свою комнату, продолжая имитировать мертвецки пьяного юношу…

— Какой у тебя львенок растет, — хмыкнув, заметила Анна Евграфовна.

— Какой позор, — качала головой опекунша, словно ее не слыша.

— Эдмунд Владиславович в беспамятстве, — донеслось с улицы, куда уже вышли слуги проверить состояние бедолаги.

— Неужто совсем? — удивился Владимир Иванович.

— Самым натуральным образом.

— Ужас! Просто ужас! — продолжала причитать Юшкова.

— Ах, оставьте! — фыркнула Анна Евграфовна, — Он у вас очень милый мальчик. Не наговаривайте на него. Просто увлекся пуншем по неопытности.

— В гусары! Непременно в гусары! — воодушевленно воскликнул дядюшка под общие улыбки.

— О боже! — воскликнула его супруга. — Какие еще гусары⁈

— За Эдмунда Владиславовича не переживайте, — заботливо произнес начальник гарнизона. — Я все видел. Лев увлекся по неопытности, и все с пониманием к этому отнеслись. Поручик же поступил некрасиво. А уж то, что он, опытный офицер вылетел в окно и сомлел всего от одной зуботычины — так и вообще позор. Будьте уверены — в самом скором времени переведу его куда-нибудь в самую глушь.

— А если он чудить начнет? — поинтересовался Владимир Иванович.

— Завтра же все его сослуживцы об этом полете будут судачить. — усмехнулся начальник гарнизона. — Сам попросится на перевод.

— Ох… как я вам благодарна.

— Не стоит душенька моя. Не стоит. Это я премного благодарен вашему племяннику. На Эдмунда Владиславовича мне давно жаловались. Умы людей смущал, но осторожно. Уличить его в этом было никак нельзя — да вы бы и не пригласили его иначе. А тут такая оказия… — произнес он и едва заметно поклонился Анне Евграфовне, внимательно на него смотревшей. Дескать, это ей он делает одолжение…