Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

Впрочем, когда ты вращаешься вокруг престола, ты всегда находишься в центре интриг и подковерных игр, так что я рассчитывал, что уже скоро Екатерина Дмитриевна совладает с истерикой, возьмет себя в руки и начнет сражаться за свое место под солнцем.

Но пока что это место находилось в Огнёвой заимке…

Глава 2

«Преображенский наш!», новые способности и немного о душе

На ночь мы устраивались недолго. Настю поселили в комнате Лизаньки, перед сном испили чаю с сладкими сухарями и легли спать, я лишь дал указание Гавриле завтра с рассветом готовить экипаж к отъезду.

Само собой, быстро уснуть мне не удалось — из головы не шли мысли о предстоящей аудиенции у светлейшего.

Что ему от меня понадобилось, интересно? Какие такие вопросы собирается обсудить со мной? Вряд ли речь идет об обычном аресте по обвинению в похищении государыни. Ежели дело было бы только в этом, то ничто не мешало арестовать меня прямо сейчас. Это с легкость мог сделать и следователь Глотов. А если бы мне пришло в голову оказать сопротивление, то где-то неподалеку наверняка дежурили несколько его людей, вооруженных до зубов.

Выходит, дело вовсе не в желании меня арестовать. К тому же кабинет светлейшего князя для этого не самое подходящее место. Аресты не производят в высоких кабинетах. Высокие кабинеты созданы для того, чтобы вести в них переговоры, строить далеко идущие планы, проводить политику. Для арестов есть места попроще и кабинеты поменьше.

Однако же, о чем тогда собирается говорить со мной светлейший князь Черкасский? О моем визите в дом лейб-медика Монсея и схватке с Батуром? Признать меня кривоглазый мог, ведь я сам сказал, что являюсь сыщиком сыскного приказа, так что ему оставалась самая малость, чтобы установить мою личность. Если бы он пожелал делать это, конечно.

Но с этой стороны вопросов ко мне быть не может — я явился в дом Якова Фомича по служебным обязанностям и даже спас его самого и его супругу от страшного убийцы. Не-ет, тут светлейшему мне предъявить нечего, я бы на его месте об этом даже не заикался. Тут что-то другое.

Неужели речь пойдет все-таки о моей недавней поездке в Сагар? Вести о тех событиях уже определенно дошли до светлейшего и вполне могли бы вызвать некоторые вопросы. О похищении невесты Великого князя Ульриха, например. Это хороший повод, чтобы быть мной недовольным. Подобные поступки способны влиять на политическую ситуацию между государствами, а учитывая нынешнее и без того напряженное положение на границах, осложнение отношений с Великим княжеством Сагарским вообще не входит в планы светлейшего.

Впрочем, и по этому поводу у светлейшего тоже вряд ли найдется что мне предъявить. Не я крутил шашни с принцессой, и не мне нести за это ответ. А что касается Кристофа, то князю Черкасскому его сейчас не достать, поскольку скрывается он на Огнёвой заимке, в тех местах, о каких князь и слыхом не слыхивал. И мне ничто не помешает сделать вид, что и я сам ничего не ведаю о дальнейшей судьбе Кристофа с его, мать ее, принцессой.

А по поводу моего сопровождения кареты с Ангальт-Цербстскими подданными от границы до самого Сагаринуса, так то было сделано по просьбе самой герцогини Иоханны и офицера Глаппа. Дальнейшей судьбе которого не позавидуешь. Как дворянин я обязан был сделать это, и никто не посмеет меня в том винить…

Думая об этом, я постепенно убедил сам себя, что разговор в кабинете светлейшего князя пойдет именно о моей поездке в Сагар и о принцессе Фике. Во всяком случае, другой причины я представить себе не мог. И потому постепенно успокоился, поскольку никакой вины за собой не ощущал. Любой другой дворянин на моем месте поступил бы точно так же.

Я уже начал задремывать, как меня вдруг изнутри словно иглой кольнуло: «Орлов!» Бравый гвардеец уже целые сутки находится в столице и подбивает родной полк к бунту. Но ему пока ничего не известно о гибели государыни. Следовало бы отыскать его и остановить, покуда дело не зашло слишком далеко. Теперь хочешь не хочешь, а на престол придется избирать императора из новой фамилии, потому как род Трубецких прервался окончательно и бесповоротно.

Вспомнив о Гришке, я подумал и о нашей с ним договоренности. Если будут какие-то известия, то он оставит для меня записку под плоским камнем, что лежит справа от калитки. Так может Гришка уже побывал здесь и принес тайные вести?

Я подскочил с кровати, натянул штаны и выбежал во двор, старясь ступать бесшумно, чтобы не разбудить никого.

На крыльце задержался, обернулся, осматривая окна. Нигде не было видно ни малейшего проблеска. Все уже спали. Пройдя до калитки, я сотворил маленький «лунный маяк» и подвесил его прямо в воздухе, над тем местом, где лежал плоский камень. Он давно уже здесь валялся, уж и не припомню с каких времен. После дождя, когда подле калитки скапливалась лужа, на него удобно было становиться, чтобы ног не промочить. Вот и не убирал его никто. Очень полезный камень.

Я присел на корточки, пальцами поддел камень за края и немного приподнял. В свете «лунного маяка» мелькнул белый прямоугольник сложенного вчетверо бумажного листа.

Ага, был, значит, Гришка здесь давеча, и уже есть у него для меня какие-то известия. Не знаю даже хорошо ли это, плохо ли в свете последних событий. Но уж как есть!

Я достал бумагу и уложил камень на место. А сам развернул записку и поднес ее ближе к «лунному маяку», чтобы читать было удобнее.

Орлов был краток, как никогда: «Преображенский наш!» И это было все, что он написал. Я тщательно проверил листок — нет ли на нем еще какой приписки. Но нет, ничего не было. Только эта фраза: «Преображенский наш!»

Тут все было ясно. Братья Орловы сошлись во мнении, что им необходимо поддержать государыню Марию Николаевну в ее претензиях на регентство, и смогли склонить офицеров полка на свою сторону. И если бы государыня была все еще жива, то это было бы для нас отличной новостью. Но сейчас…

Сейчас я даже не знал, что и думать по этому поводу! Гришка нынче в розыске, его считают похитителем императрицы и немедленно арестуют, стоит ему только объявиться. Возможно, и братьев его уже допросили, а кого-то может быть и с пристрастием, вот только не знают они ничего о случившемся. Так что и сказать ничего не смогли. Но после допроса с пристрастием любой затаит обиду на власть за перенесенные страдания, и потому Гришке не составило большого труда подбить братьев к бунту. Наверняка, вначале он получил от них добрых тумаков, за то, что умудрился вляпаться в эту историю, но потом они его предложение оценили. И без труда склонили на свою сторону весь полк.

Если бы Гришка объявился в сопровождении государыни-императрицы, это сняло бы с него все обвинения и обелило бы его имя. Но теперь уже государыня не объявится никогда, и не суждено Гришке Орлову стать спасителем престола расейского.

Следовало бы его предупредить об этом, чтобы не объявился он раньше времени, да не сунул сам собой голову в петлю. А то, что петля ему обеспечена, я нисколько не сомневался. За измену-то государственную, да за пленение царицы только смертная казнь полагается, но прежде его ждут лютые пытки, о которых лучше и не думать вовсе. Тут следователь Глотов давеча упоминал про вырывание ногтей и вбивание клиньев промеж пальцев — так вот, все это может показаться сущими пустяками в сравнении с тем, что Гришку ждет в подвалах Тайной канцелярии.

И не зря Глотов мимоходом заговорил о них в нашей беседе, ох не зря! В подвалах этих даже немой заговорит, да не просто заговорит, а заголосит так, что на Волковом поле слышно будет. И Гришка тоже заголосит. Он хоть и крепкий, но там и не у таких крепышей язык развязывается. И расскажет он обо всем: об исповедальне за иконостасом, и о Федьке, и о имении в Светозарах, и обо мне, и о Катерине с сестрицей ее самозванной. Обо всем в общем. Даже о том его вспомнить заставят, о чем уже и думать забыл. Беда тогда будет совсем.

Могилу в саду нашем живо отыщут, и меня же и обвинят в смерти государыни…