Дети Революции (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

— Как не помнить, — вздохнул Хорес, который и переманил перспективного ганфайтера в управление шерифа. Умом и сообразительностью стрелок не отличался, зато звериного чутья на неприятности хватило бы на пятерых. Да и как стрелок выше всяких похвал, врукопашную против троих выйдет.

Но вот учить его… три месяца на алфавит ушло, да ещё столько же на то, чтобы буквы в слова складываться начали, пусть даже и по слогам. Зато спокойней с Мозесом, репутация у него та ещё, опытный воин. Прошёл войну ещё подростком, потом ИРА, ведь он на четверть ирландец! Происхождение остальных трёх четвертей покрыто мраком. Индейская кровь точно есть, а вот сколько и какая, не знает и сам ирландец.

В ИРА будущего ганфайтера и помощника шерифа поднатаскали крепко, там всех своих натаскивают. Так что если кто не боится самого Мозеса и Закона, которому оный служит, поостережётся братства ветеранов и ИРА, будь оно неладно.

Солнце в Калифорнии щедрое, порой даже с излишком, так что тело Страуса успело немного испортиться за несколько часов.

— Не трогали, — постановил коронер, внимательно оглядев место смерти.

— Как можно, мистер Семитон, — пробасил выборный от старателей, — сами же в нас эту науку вколачивали, чтоб следы не затаптывали.

Стоящие в сторонке старатели, не избалованные зрелищами, хохотнули нервно, послышались шуточки, не слишком-то уместные для такой ситуации. Хорес тем временем осторожно обошёл место происшествие и хмыкнул.

Присев, потрогал тело и наконец перевернул, обнаружив внушительную гематому на лбу.

— Несчастный случай.

— Точно? — Поинтересовался шериф с самым брутальным видом. Вместо ответа коронер молча ткнул пальцем, и шериф присел у сапог убитого, сдвинув шляпу на затылок.

— Нелепей не придумаешь, — подытожил он, встав неожиданно легко для столь грузного тела, — глядите, парни.

Старатели, раз уж власти разрешили, не побрезговали подойти, глядя на указующий перст шерифа.

— Видите на подошве? Наступил на говно, да то ли сразу поскользнулся, то ли когда вытереть решил. Где-нибудь в прерии в худшем случае задницу бы отшиб или нос расквасил, а тут каменюки везде. Хорес ещё проверит тело, но вряд ли чего найдётся. Напарников по бизнесу у него нет, детей тоже. Капиталец какой, если есть, племянники вроде как наследуют — если завещание иного не скажет. А родственники у него не здесь живут, далёхонько.

— Да и не такое большое наследство, чтоб из-за него через океан наёмных убийц гонять, — дополнил коронер и объяснил: — мы всё-таки одной крови. Друзьями или приятелями не назовёшь, но общались изредка, так что знаю его, как и прочих евреев в округе.

— А на религиозной почве? — Вяло поинтересовался шериф, сугубо для порядка.

— С чего бы? Иудеи мы скорее по рождению, а не по вере, я вон даже шаббат[6] не соблюдаю. Христиане, даже фанатики, к таким равнодушны. А… другие евреи? У нас нет особо верующих, это ж не Нью-Йорк. Так… традиции скорее.

— Ну и хорошо, — равнодушно кивнул шериф, повернув голову к старателям — все ли слышали? Ну и славно, меньше вопросов да разговоров будет. Подумаешь, очередная нелепая смерть. В старательском посёлке редкость скорее смерть нормальная.

Дела в Российской Империи обстояли не слишком-то хорошо. Александр Второй закусил удила, выбрав жёсткую позицию. Оно как бы и неплохо… но только если эта жёсткость распределена ровно.

Политику Сильной Руки самодержец применял исключительно по отношению к народу, сиятельные родственники и влиятельные аристократы по-прежнему отделывались в худшем случае судом с запрещением проживать в Петербурге и Москве, да Высочайшим Неудовольствием. В ссылки (всё больше в родные поместья под надзор полиции) и тем паче в Сибирь отправлялись всё больше мелкие сошки, не имеющие поддержки.

Единственное, в чём император проявлял жёсткость по отношению к дворянству, так это разве что предательство. Неблагонадёжные разговоры, а тем паче действия, карались крепко — по мнению попаданца, так даже и чересчур. Шпионаж или агенты влияния, оно конечно скверно… но Александр старательно закручивал гайки, уничтожая инакомыслие вообще.

Патриотизм и благолепие, даже воры с взяточниками исключительно патриотичны. Армия и флот ныне всё чаще оперировали такими понятиями, как Боевой Дух и наступательный порыв, а в солдат старательно вколачивали лозунги. Благо, перевооружение всё-таки шло, пусть и с великим скрипом.

— Меня это пугает, — сказал Келли, процитировав за утренним кофе несколько строк из газеты, — мы лучшие, кругом враги, царь мудр и справедлив, чиновники едва ли не апостолы. Рано или поздно, но рванёт так, что всей Европе достанется.

— Не преувеличивай, — хмыкнул Алекс, — не отрываясь от чтения, — ранее чуть что на Европу кивали, как на источник всех благодатей, теперь вот весы качнулись. Скоро пройдёт.

— Хрен с ней, с Европой, а с цензурой-то что делать? С отсутствием критики?

— А вот это уже перебор, — согласился Фокадан, откладывая наконец газету, — если в ближайшие пару лет Александр ничего не изменит во внутренней политике, то революция или ещё что… но страну знатно тряхнёт! Хм… или не тряхнёт, всё-таки война впереди, в таком случае порыв ура-патриотизма уместен. А вот после оной возможно всякое.

— Вот и я боюсь всякого, — влез в разговор Конноли, — рвануть может, как у пароходного котла[7]. Как бы и нас не зацепило, подстраховаться не помешало бы.

— Изначально подстраховались, — чуть улыбнулся консул, — даже если Российская Империя вразнос пойдёт, Конфедерацию это зацепит только брызгами. Хотя конечно, тяжело будет без такого союзника. Да и Россию жалко…

— Это я знаю, командир, — Роберт с прищуром посмотрел на него, — а вот лично? Помнишь, как в Нью-Йорке — все политические активисты из низов если не прикормлены, так знакомы. Когда там рвануло, ты хотя бы руку на пульсе событий держал. Здесь как?

— Хреново, — с досадой отозвался Фокадан, — я же Слово императору дал…

— Да и не нужно его нарушать! — Перебил Конноли, — неужто придумать ничего нельзя? Детвору прикормить хотя бы, эвон сколько тут беспризорников[8] бегает.

— Мать твою! — Фокадан откинулся на спинку стула, — очевидно ведь, как же я…

— Ясно как, шеф, — пропыхтел Конан, сражаясь с Бранном на вилках за последнюю ватрушку под хихиканье Кэйтлин, — у тебя голова не тем занята. Если уж на писанину времени не нет и в мастерскую почитай не заглядываешь.

— Верно, но всё же скверно — забронзовел малость. В народ пора. На Хитровку[9] сходить, что ли? На самом деле ведь просто всё — купить несколько домов для мальчишек под жильё, да какое-то производство организовать там же. Часа четыре учатся, четыре работают и профессию получают. Как вам?

— Неплохо, пап, — согласилась дочка, — если на окраине дома покупать, так и не очень дорого. Можно даже на Хитровке попробовать договориться.

— Трущобы? Хм… попытка не пытка, может и правда не станут лезть к детям. Если трущобных детей тоже на обучение брать, то можно… Спасибо, доча, идея потрясающая! Бранн, ты хвастался, что со староверами московскими контакт наладил неплохой?

— Так, — телохранитель неопределённо пошевелил пальцами, — именно неплохой, ничего серьёзного.

— Сможешь выйти через них на хитровских?

— Не уверен. Выход на ворьё у них точно есть, как не быть такому у купцов и промышленников? Но что меня…

— Меня, — перебил его консул, — под Слово. Скажи, что махинации не интересуют, детьми заняться хочу. Староверы на благотворительность много тратят, а тут ещё и повод какой — дети. Должны навстречу пойти.

— А сами-то? — С сомнением спросил Конан.

— Кто им позволит? — Удивился Конноли, — ты чем слушал, когда тебе лекции по православию читали? Староверам детей не доверят ни в коем случае, здешней Церкви лучше так — когда они на улицах замерзают. А ну как староверы совратят невинные детские души в свою ересь? Это ж куда как хуже!