Дядя самых честных правил 7 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

Я усилил нажим, посылая в жезл всё больше и больше силы, пока middle wand не перегрузился и полыхнул струёй магического пламени. Да! Ещё! Анубис понял мою задумку и выдал полную мощность.

Столп яростного огня длиной в три сотни шагов ударил из жезла. Гудящая струя адского гейзера рванулась к преследователям и превратила дорогу в преисподнюю. Всадники вспыхнули, мгновенно истаивая, как льдинки на июльском солнце, и рассыпались прахом. Только стальные лошади ещё продолжали бешеную скачку, плавясь в нестерпимом сиянии и роняя на землю струи расплавленного металла.

Оборвав поток эфира, я зажмурился. Глаза, ослеплённые огненным штормом, даже под закрытыми веками продолжали видеть распахнутый ад и пылающие тени. Ничего себе я зажёг! Отличный приём, только жезл слишком уж раскаляется и обжигает ладони. Но ради такого мощного удара можно и потерпеть.

— Константин Платонович! — Голос Кижа вырвал меня из транса. — С вами всё в порядке?

Я открыл глаза, обернулся и показал мертвецу кулак с оттопыренным большим пальцем.

— Вам помочь?

Если честно, резкое опустошение резерва оказалось крайне утомительным. Подняться и вернуться на козлы, преодолевая сопротивление «Липкой паутины», далось с большим трудом. В конце пути спина была мокрая от пота и рубашка неприятно липла к телу.

— Ну вы дали! — Киж, видя моё состояние, вытащил свою драгоценную фляжку и сунул мне в руку. — Константин Платонович, отлично запалили! Даже лучше, чем на стрельбище. Новое заклинание?

Сделав хороший глоток из фляги, я кивнул.

— Новое, ага.

Мертвец забрал свою «прелесть» и тоже приложился к горлышку.

— Никогда не видел такого пламени, да ещё с такой дистанции. Даже лошадей расплавило!

Он всё продолжал восхищаться уничтожением погони, а я сидел и молча смотрел на дорогу в серых утренних сумерках. Внутри разливалось тепло от выпитого, напряжение отпускало, а в резерв потёк свежий эфир, возмещая потраченное. Хорошо-то как!

— О, и эти здесь!

Киж вытянул руку, указывая вперёд. Навстречу катился открытый экипаж, в котором стоял Григорий Орлов и размахивал руками. Рядом сидел Барятинский с активированным Талантом и «огнебоем» в руках.

— Ермолайка, останови.

Экипаж тоже остановился, Орлов выпрыгнул на землю и бегом кинулся к дормезу. Пришлось и мне спускаться, чтобы не орать ему сверху.

— Всё в порядке? Она здесь? — Орлов был возбуждён и крайне обеспокоен.

— Здесь, успокойся.

Дверь дормеза распахнулась, и оттуда выпорхнула Екатерина.

— Гриша!

Пришлось тактично отвернуться, чтобы соблюсти приличия. Хотя им было наплевать, смотрит ли кто-то на их нежности. Но слишком долго миловаться я этой сладкой парочке не дал.

— Екатерина Алексеевна, надо ехать, у нас мало времени. Гриша, садись в дормез, а я поеду с Барятинским. Дмитрий Иванович, забери у Григория Григорьевича ружьё, тебе оно сейчас больше пригодится.

Князь Барятинский явно нервничал, и только мы тронулись, как он зашептал мне:

— Константин Платонович, в гвардии смута. Часть офицеров не удалось убедить, и они отказались поддержать Екатерину Алексеевну. Боюсь, может дойти до стрельбы.

Глава 21

Измайловцы

— Рассказывайте, что у вас там произошло, Фёдор Сергеевич.

Барятинский поморщился.

— Вначале всё пошло гладко. Приехал Григорий и объявил, что срочно начинаем действовать. Мы подняли верных офицеров и послали за теми, кто был в городе. Переоделись в старые елизаветинские мундиры и стали поднимать солдат.

— Фёдор Сергеевич, простите, что перебиваю, не понял насчёт мундиров. Зачем вы переодевались?

Барятинский посмотрел с возмущением.

— Вы что, не знаете⁈ Пётр всей гвардии заменил мундиры на прусские! Такой позор, будто это мы Фридриху проиграли. Старые приказано было сжечь, но мы специально их спрятали на такой случай и солдат подговорили.

Ох уж эти военные! У них, оказывается, из-за формы одежды на Петра обида. Такая мелочь вроде бы, а довела до переворота. Практически гвоздь, пропавший из кузницы. Но князю отпускать подобные измышления я не стал: он человек толковый, но служака и к таким вещам относится трепетно.

— Благодарю за пояснения, Фёдор Сергеевич, теперь понятно. Меня не было в столице, и про смену мундиров не слышал.

Барятинский удовлетворённо кивнул и продолжил:

— Пока мы призывали солдат защитить императрицу, появились несколько офицеров, не участвовавших в подготовке. Один из них начал кричать, что мы предатели, и приказал всех арестовать.

— Кто именно?

— Иван Черкасов.

Ух ты, старый знакомый! Помню, как же — друг покойного Девиера, но человек честный.

— А сам он, — Барятинский скривился, — взял коня и умчался, крикнув, что должен предупредить императора.

— Надо было его пристрелить.

— Нет, Константин Платонович, там и так ситуация была на грани взрыва. Мы чуть с остальными драться не начали, когда они арестовать Григория попытались. Но их меньше оказалось, и они заперлись в полковой канцелярии.

— Сколько их там?

— Несколько офицеров и три десятка солдат.

— Ерунда, с ними легко будет справиться.

Барятинский передёрнул плечами.

— Только прошу, Константин Платонович, постарайтесь не доводить до крови. Очень дурно выйдет, если гвардия начнёт своих убивать.

По взгляду князя было видно — он беспокоится, что я не буду разговаривать и просто уничтожу непокорных гвардейцев. Да уж, специфическая у меня репутация сложилась. С другой стороны, такая слава охраняет не хуже сторожевых контуров Таланта. А гвардейцев, оставшихся верными Петру, я в любом случае собирался посадить под замок. Ссориться с их семьями будет себе дороже, пусть Екатерина потом решает, что с ними делать.

— Сделаю всё, что смогу, Фёдор Сергеевич. Что в остальных полках?

— Измайловцы и семёновцы на нашей стороне, с ними никаких проблем не возникло. Арестовать пришлось только одного дурака, чтобы его свои же не побили.

— Очень хорошо. Я правильно помню, что мы как раз будем проезжать мимо Измайловского полка?

Барятинский кивнул.

— Тогда с него и начнём.

С проблемным Преображенским полком я решил разобраться чуть позже. Сначала надо обеспечить Екатерине охрану, а измайловцы и семёновцы отлично для этого подойдут.

Казармы измайловцев располагались как раз на въезде в Петербург, мимо никак не проедешь. Часовому у ворот оказалось достаточно увидеть Барятинского в офицерском мундире, чтобы он сразу поднял полосатый шлагбаум и пропустил нас, не задавая никаких вопросов.

Над пустым плацем звонко разлетелись стук копыт лошадей и грохот колёс. Десяток солдат, стоявших перед казармой, с ленивым интересом разглядывали нашу кавалькаду и вели себя так, словно никакого переворота и не было.

— Фёдор Семёнович, а вы уверены, что измайловцы на нашей стороне? — спросил я. — Их точно предупреждали?

Барятинский хмыкнул с лёгким снобизмом.

— Посмотрите, Константин Платонович. Видите? Они тоже переоделись в прежние мундиры! Значит, полк однозначно за Екатерину Алексеевну.

Он оказался прав на все сто. Едва императрица вышла из дормеза, как солдаты пришли в неописуемый восторг.

— Матушка!

— Императрица!

С криками они кинулись к Екатерине, окружили и принялись целовать ей руки, платье, падали на колени с безумным счастьем на лицах. Один из солдат схватил барабан и с совершенно очумелым видом начал бить тревогу. Тут же из казарм повалили другие измайловцы, и я буквально оглох от криков и восторженных воплей. Кажется, весь полк был здесь — солдаты и офицеры запрудили плац.

Возле Екатерины началось дикое столпотворение, так что я даже забеспокоился, чтобы её не затоптали в этой давке. Протиснувшись между гвардейцев, я отыскал Орлова и заорал ему в ухо, перекрикивая гомон:

— Отведи Екатерину в экипаж, чтобы все видели!

Орлов обернулся, пару секунд соображал, что я от него хочу, и, наконец, кивнул. Такая операция не доставила много хлопот — со своим ростом и телосложением, он легко проложил путь через толпу, подхватил Екатерину под руку и потянул за собой на буксире. Я старался не отставать и успевал проскочить до того, как гвардейцы смыкалась за ними.