Гардемарин Ее Величества. Инкарнация (СИ) - Пылаев Валерий

— То есть, вы хотите сказать?..

— Что иберийская монархия заявила о себе, как о третьем историческом преемнике Рима. — Я понимал, что меня несет не туда, но остановиться уже не мог. — Священная германская империя — первый. Кайзеррейх — второй. Вся католическая Европа столетиями молилась на былое величие и стремилась заполучить корону от Папы. И Карлосу это удалось.

— Кхм… Да, с этим трудно поспорить. — Разумовский откашлялся в кулак. — Однако не следует забывать, что в настоящий момент Иберийское Содружество формально считается федерацией независимых государств.

— А фактически — является империей, — фыркнул я. — Особенно если судить по амбициям правящей династии.

— Знакомые тезисы. — Разумовский понимающе заулыбался. Кажется, наконец, сообразил, к чему я упорно клоню. — Если мне не изменяет память, впервые что-то подобное озвучил…

— Мой тезка, имя которого теперь носит Морской корпус. И чей портрет висит внизу прямо напротив входа. — Я на мгновение смолк, делая вид, что вспоминаю. — Заседание Государственной думы в мае девяносто седьмого.

Тогда я, помнится, изрядно встряхнул сонных чинуш из министерств — кое-кто из них даже пробовал возмущаться. Зато члены Советы Безопасности аплодировали стоя.

Удивительно, как до драки не дошло.

— Вижу, мы понемногу переходим к отечественной истории, — усмехнулся Разумовский. — И как же вы относитесь к деятельности и политике его светлости князя Градова?

— В высшей. Степени. Положительно, — отчеканил я, разделяя слова. — На тот момент едва ли кто-то мог предложить что-то лучшее, чем государственный переворот и создание Совета Имперской Безопасности. Впрочем, вам ли этого не знать, Георгий Андреевич?

В девяносто третьем старик — точнее, тогда еще крепкий капитан пятидесяти с чем-то лет — высадился с моряками прямо на набережную у Зимнего и одним ударом смял оборону западного крыла. Не появись он тогда вовремя — одному богу известно, как изменилась бы эта самая отечественная история.

— Это были непростые времена, — вздохнул Разумовский, отводя взгляд. — Сейчас не все из того, что мы делали, кажется верным.

— Лекарство редко бывает приятным на вкус. — Я чуть замедлил шаг. — Но без него человек может умереть.

— Какая изящная метафора!

Когда сзади раздался знакомый визгливый голос, я едва не подпрыгнул. И даже Разумовский дернулся, будто у него выстрелили прямо над ухом, и только потом развернулся.

Прямо за нами, всего в паре шагов стоял Осип Яковлевич Шиловский. Грач собственной персоной. Похоже, он вырулил откуда-то с лестницы, а до этого побывал снаружи: на улице шел дождь, и одежда с волосами успели намокнуть. Слипшиеся черные пряди и плащ, с которого на паркет до сих пор капала вода, делали коменданта еще больше похожим на нахохлившуюся птицу, мокрую и сердитую.

На его месте я бы, пожалуй, поспешил переодеться и раздобыть кружку горячего чая, но вместо этого Грач не только подслушал нашу беседу, но и зачем-то решил поучаствовать.

— Прошу извинить мое любопытство, судари, но, видит бог, я просто не мог пройти мимо, — ядовито произнес он. — Похоже, молодой человек искренне восхищается личностью князя Градова.

— Скорее я бы назвал это уважением к личности. И к истории отечества.

Я на всякий случай скосился на Разумовского. Но тот, похоже, не имел ничего против второго экзаменатора — или кем вдруг возомнил себя…

— Бред! — Грач дернулся, роняя с носа тяжелую каплю. — Дурацкие сказки, в которые может поверить только полный… Проклятье, вы еще слишком молоды, чтобы понимать, что нам всем пришлось пережить за десять лет его власти. И скольких достойнейших людей…

— Потрудитесь привести примеры. Или прекратите врать.

Я понемногу начинал терять терпение, а Разумовский, похоже, слишком опешил, чтобы предпринять хоть что-то… Или просто никак не мог решить, кому из нас двоих стоит заткнуть рот первому.

— Я вру⁈ — Грач вытянул шею вперед, будто собирался меня клюнуть. — Вы желаете пример? Что ж, вот он: дело графов Платовых-Тарновских. Всего полгода следствия и четыре смертных приговора. Всю семью лишили дворянского достоинства, конфисковали имущество и отправили в Сибирь. Ваш любимый генерал не пощадил даже женщин!

— Которые прекрасно знали, откуда у почти нищего рода вдруг появились десятки тысяч рублей на счетах в Швейцарии. — Я сложил руки на груди. — Почтенный отец семейства обворовывал армию. И делал это во время турецкой кампании. Каждый камешек в ожерельях юных графинь был оплачен кровью русских солдат. И после этого вы считаете наказание слишком суровым?

— Это ложь! — Грач сжал кулаки. — Граф Василий Павлович был…

— Вором, — тихо сказал я. — Вором, подлецом и предателем.

— Послушай, ты, щенок…

— Довольно!!!

Разумовский, наконец, проснулся. И рявкнул так, что вздрогнул даже пол под ногами. Трое курсантов неподалеку поспешили убраться обратно в аудиторию, а усатый офицер, шагавший вдалеке по коридору вдруг повернул назад — видимо, вспомнил о каком-то важном деле. Грач тут же заткнулся, но продолжал смотреть на меня так, будто хотел наброситься.

— Довольно. Вы оба — хватит! — проговорил Разумовский уже тише. И повернулся к коменданту. — Оставьте нас, Осип Яковлевич. Полагаю, мы все уже и так наговорили много лишнего.

Грач коротко кивнул, развернулся на пятках и чуть ли не строевым шагом направился к лестнице. Будь погода сегодня лучше, полы плаща пафосно развевались бы за его спиной, но мокрыми они только цеплялись за ноги, как подбитые крылья.

— Господь милосердный… Что ж, вынужден признать, что ваши знания истории впечатляют. — Разумовский рукавом вытер со лба выступивший пот. — Но, мой юный друг, вашим суждениям не помешает немного деликатности. Офицеру императорского флота положено вести себя прилично. И особенно — в разговоре со старшим по званию.

— Как? Я чем-то оскорбил его высокоблагородие капитана? — Я изобразил на лице искреннее удивление. — Разве есть что-то неприличное в том, чтобы называть вещи своими именами?

— Нет… нет, конечно же. Не уверен, что мне вообще следует говорить с вами об этом… — Разумовский потеребил ворот, будто белоснежная рубашка под кителем вдруг стала на пару размеров меньше. — Впрочем, никакого секрета тут нет: Елена Васильевна, в девичестве графиня Платова-Тарновская, приходилась матерью Осипу Яковлевичу. А ее отец, Василий Павлович, соответственно…

— Дедом, — со вздохом закончил я. — Но это не отменяет того факта, что он был вором и предателем. И поверьте, Георгий Андреевич, я не постесняюсь повторить это любому, если потребуется.

— Могу только позавидовать вашей отваге отстаивать свои суждения, Острогорский. — Разумовский опустил голову и медленно зашагал обратно в сторону кабинета. — Но вы, похоже, только что нажили себе врага.

— Так пусть он об этом и беспокоится. — Я пожал плечами. — Если у его высокоблагородия остались ко мне какие-то вопросы — я готов на них ответить.

— Довольно. — Разумовский чуть возвысил голос. — Похвальное рвение, но лучше проявить его в учебе. К примеру, завтра на физкультуре.

А этот экзамен я, кажется, сдал, хоть и не без приключений. Впрочем, ничего удивительного: уж что-что, а историю я знал даже лучше, чем на отлично. Особенно отечественную.

Хотя бы потому, что писал ее собственной кровью.

Глава 17

С нормативами по физкультуре проблем ожидаемо не возникло. Новое тело работало, как часы: они и само по себе обладало неплохими характеристиками, а уж с теми улучшениями, что заложили в него целители и Конфигураторы…

В общем, на полосе препятствий мне даже пришлось немного замедлиться, чтобы ненароком не поставить какой-нибудь новый рекорд. Отжимания, подтягивания и челночный бег я сдал уже в спортзале, специально выдав буквально самую малость выше обычного норматива — слишком уж внимательно за мной вдруг принялись наблюдать.

Пришлось даже немного поупражняться в лицедействе: закончив, я старательно делал вид, что запыхался и готов вот-вот свалиться, хотя на самом деле только-только начал разгонять пульс. Юный организм без особого труда отрабатывал там, где мой прежний, даже накачавшись под завязку мощью Дара, уже давно принялся бы просить пощады.