Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Пантелей, останься с ним. — Я подошел, хлопнул его по плечу, проговорил шепотом. — Если что, хватай пистоль, пали, поднимай тревогу.

Он кивнул, напрягся и стал озираться по сторонам.

— Виду только не подавай. Но если что, сразу действуй.

— Будет сделано, боярин. — Громко ответил он.

— Григорий, со мной.

Мы двинулись к терему вдвоем.

Внезапно я понял, что откуда-то из подвала терема раздаются звуки тихой, протяжной песни. На французском!

"Le bon vin nous a rendu gais, chantons

oublions nos peines, chantons!

En mangeant d’un gras jambon à ce flacon faisons la guerre!"

Это еще что? Но спрашивать пока, не тот случай, потом у людей узнаю. А пока запомню это чудо.

Поднялись по ступеням. Еще двое местных дворян кинуло на нас неприятные взгляды. У двери нас встретила девушка. Красивая, усталая только. Глаза крупные, голубые, грустные, губы яркие. Однотонное платье, поверх которого был надет расшитый сарафан. Преобладали белый, черный и красные цвета.

Не говоря ничего, повела через коридор к двери напротив.

Было темно.

Убранство выглядело простым. Терялось во мраке. Деревянные стены, лестница наверх и вниз, двери прямо и налево. У стен — пара сундуков и пара лавок. Кадушка большая за ступенями.

Угол между дверьми был каменным, белым, и от него шло тепло. Стена печки. В этом здании по черному не топили. Присутствовала русская, слегка видоизмененная и увеличенная печь, обогревающая сразу несколько помещений.

Мы прошли дальше. Оказались в достаточно крупной комнате с тремя окнами, прикрытыми сейчас ставнями. Часть ее занимала печь, та самая, похожая на русскую часть — стол и лавки вокруг. У стен полки, на них много бумаг и рядом небольшая, совсем узкая дверь.

Во главе восседал тот самый пожилой мужчина — воевода.

По правую руку сидел хорошо одетый, высокий парень. Слева за кафедрой, вооружившись пером, замер сухонький мужчина в простеньких, серых, неприметных одеждах.

Все трое смотрели на нас. Писарь как-то неуверенно, со страхом, опаской, непониманием. Молодой с интересом. А воевода… Он всем своим видом показывал, что устал нести это тяжелое бремя управления людьми.

Разобрать эмоции присутствующих было тяжело. Свет давало всего несколько лучин на столе и еще несколько на кафедре. Комната погрязла в сумерках. Длинные тени подергивались, танцевали, клубились в углах.

— Что за дело у вас ко мне?

— Я Игорь Васильевич Данилов, воевода. — Вновь пришлось представляться. — Выслушай от начала и до конца. Письмо у меня к тебе. Писаное, якобы, Царем Дмитрием. Но, подметное. — Проговорил я, улыбнулся добродушно и простецки.

Писарь икнул, глаза вылупил. Даже в полумраке это было видно.

— Чего? — Это уже был сам глава города.

Таких слов он явно не ожидал услышать. Я тем временем показал запечатанный сургучом массивный пакет.

— Вот письмо, Фрол Семенович. Тот, кто писал его, подставить хотел тебя. Меня в Чертовицком казаки убить должны были. Бумагу забрать и здесь, в Воронеже, людям всем предъявить.

Пожилой мужчина буравил меня взглядом. Молчал. Уже хорошо, что не перебивает. Я, посматривая на них всех троих, продолжил.

— В письме этом, думаю, требование, татар в город пустить. Понимаешь, воевода, чтобы люди за такое сделать могли?

— Откуда знаешь. — Он проговорил сипло, страх ощущался в голове. Нарастающая паника, бессилие.

— Григорию Неуступычу, подьячему Поместного приказа, я такое же передал.

При этих словах мой спутник кивнул, в знак согласия.

— Так. — Зло, надрывно проговорил пожилой мужчина.

— Казачки, что убить меня хотели, на Маришку работали. Местную ведьму. Допросили мы их.

Кулак Фрола Семеновича грохнул по столу. Одна лучина погасла. Тени дернулись, заплясали.

Глава Воронежа несколько истерично, надрывно выдал следующую фразу:

— Опять эта ведьма! Сколько еще я ее имя слышать буду!

А чего ты на меня-то кричишь, дурья башка? У тебя эта тварь появилась, ты ее терпишь. Не делаешь ничего, сидишь здесь. Это у тебя спросить, старого хмыря, надо. По какому такому праву бандиты расхаживают как у себя дома.

Злость стала накатывать на меня, но пока надо было держаться.

Пауза затянулась. Я ответил, смотря воеводе в глаза:

— Пока не выжжем ее с земли твоей, воевода.

— Письмо передай, почитаем.

Он кивнул парню, тот поднялся, двинулся к нам. Смотрел пристально, оценивал. Не Жук ли это? Тоже молодой. Вдруг он? но Григорий стоит спокойно, он бы предупредил. И… почему, черт возьми, мы представились, а они нет?

Я вручил парню письмо. Когда он был близко, присмотрелся получше. Запомнил лицо и походку.

Вместе с Григорием, пока помощник воеводы, или кто это был, нес ему конверт, мы подошли к столу. Сели слева и справа. Мой товарищ был напряжен. Ситуация ему не нравилась, то как нас тут встретили, говорило о страхе, поселившемся в душах людей. Если даже главный человек в городе, так напуган, что тогда говорить о других?

В глазах главы города я увидел неодобрение.

Плевать.

Если этот человек сейчас не послушает меня, ему конец. Силы, что собираются против него вокруг — Маришка, Жук, татары, свалят его и не пожалеют. Убьют всех. Он должен это понять и действовать так нужно мне.

Работать вместе, для него — жизнь. Не работать — смерть или, в лучшем случае, бегство из города. Раз его подставить хотели, то переметнуться на сторону разбойничьей партии вряд ли удастся.

Фрол Семенович посмотрел на печать, покачал головой, сломал воск.

— Подойди, Савелий.

Читать сам не умеет? Или зрение? В темноте не видит.

Писарь подчинился, семенящей походкой преодолел разделяющие полтора метра. Принял послание в руки. На нас старался не смотреть. Что-то здесь дело нечистое. Все они какие-то испуганные, забитые, загнанные. Сдались, что ли, уже?

Савелий вернулся с бумагой за кафедру, пробежал глазами, икнул. Лицо его изменилось, стало напряженным, испуганным.

— Царь Дмитрий требуют татар в город пустить, Фрол Семенович. Снабдить, кормить, челом им бить.

Глава города изменился в лице. Уставился на меня.

— Ты откуда это привез?

— Фрол Семенович, говорю же, письмо подметное. Я из Москвы сам. Письмо мне дали в посольском приказе. Не одно, а три. Тебе, атаману на Дон и подьячему Разрядного приказа в Чертовицкое, Якову. Там на меня казаки напали. Отбился. Письмо вскрыли с товарищами. — Я перевел взгляд на Григория. — Подумали, порешали. Думаю так. Землю воронежскую кто-то в столице хочет под татарскую саблю кинуть. Крымчаков обманом в город пустить. Л… — Чуть не сорвалось у меня, вовремя сдержался. — Царя Дмитрия опорочить такими приказами желают. Понимаешь, воевода?

— Так. — Он провел рукой по лицу, погладил бороду. — Так.

— Еще раз повторяю, Фрол Семенович. — Я криво улыбнулся. — Войска татарские скоро туту будут.

— Что ты такое говоришь. Татары. Откуда? Они здесь через Поле не ходят.

Голос его был трясущимся. Человеку было невероятно страшно. Что за правитель такой? Кто тебя сюда посадил-то?

— Тот, кто за Маришкой стоит, хочет вас всех огню и мечу татарскому предать. Мы пленных допросили. Тебя, воевода, подставить хотели и из города гнать. А потом город крымчакам сдать.

— Да кто ты такой, что ты такое говоришь. — Голос его сбился, рука вновь шарахнула об стол.

— Я, тот, кого, как и тебя, эти люди убить хотели. У нас с тобой, Фрол Семенович, одна цель. Либо ты мне помогаешь решить эту беду. Либо татары никого не пощадят. А может, еще раньше их, разбойники бунт поднимут. Крымчаков ждать не будут.

Голос мой был полон решительности, я буравил воеводу взглядом. Помолчал, смотря, как воеводу трясет, добавил резко, зло.

— Ну!

Глава 14

Воевода, на которого я смотрел, сморщился. Казалось, он пытается скрыться в тенях, спрятаться, исчезнуть. Постарел разом где-то лет на пять, ссутулился.